Но, быть может, американцы писали правду? Работая над этой книгой, мы, ее авторы, договорились между собой ничего не брать на веру, проверять и перепроверять все факты. Была ли революция экспортирована из-за Амударьи? Или поставим вопрос по-другому: когда же наши руководители перешли ту грань, за которой кончаются обычные добрососедские отношения двух суверенных государств и начинается вмешательство во внутренние дела? Мы встречались с ветеранами НДПА, дипломатами, военными, работниками госбезопасности, изучали документы, внимательно анализировали зарубежные источники.
В итоге пришли к выводу: ни о каком экспорте революции речи быть не может. Более того, судя по словам многих людей, событие, случившееся 27–28 апреля, было полной неожиданностью для руководства советского посольства в Кабуле, что впоследствии некоторые наши журналисты и эксперты использовали как повод обвинить тогдашнего посла А. М. Пузанова в незнании реальной обстановки (а что если бы знал и заранее доложил в Москву? Назвали бы «вмешательством»?). Сам Пузанов рассказывал нам о том, что с руководителями НДПА Тараки, Кармалем, Амином познакомился лишь после захвата ими власти. «До этого всякие встречи у нас были исключены, — пояснил посол. — Мы не имели права давать хоть малейшие основания для обвинений в инспирировании антиправительственной деятельности».
Но ведь в Афганистане задолго до революции действовал еще один многочисленный отряд советских граждан, и каких! Около 300 наших офицеров были советниками в афганских вооруженных силах в середине 70-х годов. Может, на них возложила Москва обязанность раздуть пламя борьбы против режима? Интересный разговор по этому поводу состоялся у нас с генерал-лейтенантом в отставке Л. Н. Гореловым, который с 1975 по 1979 год возглавлял военный советнический аппарат в Афганистане.
По словам Льва Николаевича, никаких контактов с подпольными партийными организациями у его офицеров не было и быть не могло. Более того, большинство советников пребывало в неведении относительно самого существования Народно-демократической партии. Зато отношения с Дауд-ханом у руководства советнической миссии складывались самым превосходным образом.
«Если хоть один волос упадет с головы советского офицера, виновный поплатится своей жизнью», — говаривал афганский президент. По словам Горелова, до декабря 79-го офицеры передвигались по Афганистану без охраны, безоружными и всюду встречали радушный прием.
М. Дауд, утверждает Лев Николаевич, чрезвычайно высоко ценил советскую военную помощь, возможности нашего оружия, выучку наших офицеров. «От ракет ПВО до шомполов — все в вооруженных силах Афганистана было советским. Сотни людей, занимавших командные должности, прошли обучение в военных училищах и академиях СССР».
— 27 апреля, — рассказывает Л. Н. Горелов, — я с утра уехал из своего штаба, размещавшегося в жилом микрорайоне, в посольство. Посла не было, он отправился на аэродром провожать какую-то делегацию. В полдень из центра города поступило сообщение: стреляет танк. Но что это за танк, и в кого он стреляет — никто сказать не мог. Потом посол появился. С трудом, говорит, проехал по городу, что-то непонятное происходит: танки какие-то, стрельба… Я по телефону разыскал советника при 4-й танковой бригаде. Он мне докладывает: «Товарищ генерал, танковый батальон во главе со старшим капитаном Ватанджаром вышел на Кабул, блокировал президентский дворец, министерство обороны, захвачен также аэродром». Затем наш советник из 15-й танковой бригады звонит: оттуда тоже танки пошли.
Постепенно информация тоненькими ручейками стала стекаться в посольство. Выяснили, что восстание поднято руководителями НДПА, которые в настоящий момент находятся на аэродроме, что командует военными действиями полковник ВВС Кадыр, что первые прямые атаки на дворец отбиты гвардией Дауда.
Как стало известно впоследствии, сначала восставшие нанесли удар по министерству обороны. А ведь там, на своих обычных рабочих местах, находились тогда тридцать наших советников. Министр обороны генерал-полковник Хайдар собрал их всех: «Господа, обстановка у нас сложная. Вот вам автобус — он отвезет всех домой». Советники благополучно уехали. В 14.00 здание министерства было захвачено. Сам Хайдар отбыл в расположение 8-й дивизии, которая дислоцировалась в местечке Пагман вблизи Кабула.
Начиная с 15 часов 20 минут 27 апреля, дворец Дауда подвергался почти непрерывным бомбардировкам. В бомбоштурмовых ударах были задействованы самолеты афганских ВВС «СУ-76» и «МиГ-21», вылетавшие с авиабазы Баграм. Однако в тот день все попытки овладеть дворцом или вынудить его защитников сдаться закончились неудачей.
Министр обороны в 8-й дивизии собирает офицерский состав и ставит задачу: следовать на Кабул, разгромить мятежные части, спасти правительство. Не дожидаясь, пока дивизия развернется в походно-боевые порядки, генерал Хайдар отправляется дальше — поднимать другую часть. А с 8-й дивизией в его отсутствие произошло следующее: колонна вышла, но вдруг следовавший в авангарде танк командира батальона развернулся в обратную сторону и дал предупредительный выстрел… по своим. И вся дивизия охотно сдалась танкистам, которыми, как выяснилось, командовали члены НДПА.
Хайдар, прибыв поздно вечером в расположенный в предместьях Кабула поселок Ришхор, поднял по тревоге 7-ю дивизию. На следующий день (28 апреля) спозаранку, едва первые подразделения тронулись с места, как на них с неба обрушился шквал огня. В бомбо-штурмовых ударах, которые продолжались более четырех часов, одновременно участвовало до 20 самолетов. Министр был убит, солдаты разбежались кто куда.
Одновременно авиация Кадыра подвергла бомбардировке штаб центрального армейского корпуса.
Сухопутные части восставших рано утром 28 апреля ворвались во дворец. М. Дауд, члены его семьи, часть приближенных по одной версии были убиты в ходе штурма, а по другой — расстреляны сразу после пленения.
По телефону я связался с нашими советниками в других городах Афганистана: из Кандагара, Гардеза, Герата мне сообщили, что командиры расположенных там корпусов и дивизий сняты и арестованы. По-моему, дня через три их всех свезли в Кабул и с миром отпустили по домам.
На этом, можно считать, переворот закончился. Да, я называю случившееся в Кабуле военным переворотом, который нам, советским, кроме головной боли ничего не принес, не дал никаких выгод.
Впрочем, серьезные исследователи на Западе также скептически относятся к версии о «руке Москвы». Марк Урбан, военный корреспондент английской газеты «Индепендент», пишет, что Советский Союз знал очень немногое о готовящемся перевороте. «В отличие от других братских партий, — замечает М. Урбан, — НДПА никогда не получала приглашений направить официальную делегацию на съезд КПСС в Москву. Вне сомнения, это делалось для поддержания хороших отношений с режимами Захир-шаха и Мухаммада Дауда»[1].
Теперь самое время призвать в свидетели человека, который знает очень много.
…25-летний лейтенант ВВС Сеид Мухаммад Гулябзой встретил утро 27 апреля в боевой машине пехоты. Он и экипаж этого «броневика», выполняя указание штаба восставших, выдвигались на указанную им позицию. Однако боевые действия редко обходятся без недоразумений. Один из пилотов штурмовика, участвовавшего в ударных действиях на стороне НДПА, по ошибке принял машину Гулябзоя за вражескую и обстрелял ее ракетами. Четыре спутника лейтенанта были убиты, а его самого с тяжелыми ранениями доставили в военный госпиталь. Советский хирург сделал операцию, после чего Гулябзой еще два месяца пролежал на больничной койке.
Поправившись, вчерашний летчик транспортной авиации вначале стал адъютантом H. М. Тараки, а затем был назначен министром связи Демократической Республики Афганистан.
Мы встретились в Москве 1-го марта 1990 года. Гулябзой принял одного из нас в своем рабочем кабинете посла Афганистана в СССР.
