— Планируется ли ввод войск в Афганистан?

— Ни в коем случае! — категорично ответил министр.

Таково было тогда, как я понял, мнение члена Политбюро, о чем я по прилете в Кабул уведомил нашего посла А. М. Пузанова.

Сразу же нанес визит Тараки. Пожилой добродушный человек, склонный к отвлеченным, философским рассуждениям, что свойственно писателям, принял меня открыто, я бы даже сказал, сердечно. В конце разговора сказал:

— А теперь езжайте к Амину.

Амин был премьер-министром и министром национальной обороны в правительстве Тараки. Насколько я был информирован, они дружили, друг без друга не обедали. Амин был предупрежден о моем визите. Он выглядел энергичным, напористым, активным, показал, что разбирается в военном деле. В нем не обнаруживалось ничего такого, что вскоре, после захвата им власти, многим дало повод говорить о его кровожадности. Впрочем, он умел маскировать свои намерения…

Амин попросил меня передать Д. Ф. Устинову свою просьбу о вводе одной бригады воздушно-десантных войск. С ее помощью он хотел покончить с враждебными бандитскими группировками. А возможно, и использовать ее для еще большего укрепления своего влияния, демонстрации своей силы. Подчеркиваю, речь шла только об одной бригаде.

Я уже говорил о мнении члена Политбюро на сей счет. Тем не менее еще и еще раз решил проанализировать обстановку. Любой ввод войск на чужую территорию, пусть даже дружественной нам страны, должен обусловливаться весьма серьезными причинами. Таких причин я в Афганистане не видел. Велась борьба между различными группировками НДПА, обостренная межнациональной племенной рознью. Агрессия извне в тот момент республике не грозила — немногочисленные формирования душманов не в счет. Есть ли надобность в присутствии бригады ВДВ? К тому же ее негде было разместить.

Я отправил в Москву шифровку, в которой сообщил о просьбе Амина и счел необходимым высказать свое мнение: «Вводить войска нецелесообразно».

Я передал также Д. Ф. Устинову, что лично побывал у Тараки и Амина. По ответной реакции Дмитрия Федоровича понял: Москва не доверяет Амину.

3 ноября 1979 года я возвратился из Афганистана в Москву. Возвратился с трудом, так как лично маршал Устинов все оттягивал срок моего возвращения. Потом я понял, почему… В день прибытия я сразу же направился в Министерство обороны для доклада маршалу Устинову. Он встретил меня холодно, мимоходом поинтересовался, знал ли я о внутрипартийной борьбе в НДПА? Закончив доклад об обстановке в стране, я высказал мнение о том, что нет необходимости вводить наши войска в Афганистан, привел в поддержку своего мнения ряд соображений. Но меня министр не стал слушать…

О вводе войск я узнал из официальных сообщений. Все держалось в секрете, обсуждалось крайне узким кругом лиц.

Спустя одиннадцать месяцев я был вызван к Устинову. Дмитрий Федорович объявил мне: «Пойдете в группу генеральных инспекторов». Так закончилась моя служба на посту главкома сухопутных войск.

Вот так Герой Советского Союза Павловский изложил свои воспоминания. Вероятно, мог бы поведать больше, но не стал, не захотел. Разговор наш происходил летом 1989 года, до известных выводов второго Съезда народных депутатов оставалось немало месяцев. Герои в мирной жизни бывают весьма осторожными. Но то и хорошо, что беседа наша состоялась за нолгода до съезда.

Не будем пускаться в полемику с Иваном Григорьевичем относительно того, мог ли не знать главком сухопутных войск о дате ввода наших войск. Вероятно, кое-что он запамятовал. Например, то, что 24 декабря присутствовал на совещании руководящего состава Министерства обороны, где Д. Ф. Устинов объявил о принятом советским политическим руководством решении ввести войска в ДРА. Тогда же была подписана директива на ввод войск, в которой устанавливалось время «Ч» — дата пересечения Государственной границы СССР.

Главное, однако, в другом: как и некоторые другие военачальники, И. Г. Павловский занимал определенно отрицательную позицию в отношении целесообразности военной акции в ДРА.

Такую же позицию занимал наш главный военный советник в ДРА генерал-лейтенант Л. Н. Горелов.

— Еще в январе 1979 года в беседе со мной Амин начал зондировать почву относительно возможного ввода отдельных советских воинских подразделений, — вспоминает Лев Николаевич. — Я немедленно доложил об этом начальнику Генерального штаба Н. В. Огаркову. Николай Васильевич высказался категорично: «Никогда мы наши войска туда не пошлем. Бомбами и снарядами мы там порядок не установим. И больше не поддерживай с Амином такие разговоры»…

Со стороны афганского руководства, однако, продолжали следовать аналогичные просьбы, носившие, я бы сказал, полуофициальный характер. Я доказывал, что вводить хотя бы одну дивизию нецелесообразно. При этом, отвечая афганским руководителям, ссылался опять-таки на мнение Огаркова. «Во-первых, — говорил я, — это подорвет ваш авторитет и покажет вашу слабость; во-вторых, при ведении боевых действий ваша армия спрячется за спины советских войск; в-третьих, это озлобит ваш народ».

В это время силы оппозиции сделали несколько вылазок против правительственных войск. Так, в марте они перерезали коммуникации в Хосте. В такой ситуации я попросил прислать эскадрилью транспортных самолетов, чтобы перебросить в блокированный Хост продовольствие. Прибыли АН-12, а для их охраны — десантный батальон, разместившийся в Баграме. Подчеркиваю, десантники прибыли лишь с целью охраны аэродрома и наших самолетов.

Памятен мне приезд в Кабул И. Г. Павловского. С его участием силами афганской армии было проведено несколько операций. Освобожден город Ургун. Убитых ни с той, ни с другой стороны не было. Павловский и прибывшие с ним генералы и офицеры помогли организовать более интенсивную подготовку афганской армии.

В конце сентября меня запросила по ВЧ Москва: «Срочно прилетайте!» Через день я уже был в Генштабе, у Огаркова. Тот повел меня к Устинову. Вместе с ним поехали на Старую площадь, в ЦК. Нас приняли Андропов, Громыко, Пономарев, кажется, присутствовал кто-то еще. Одновременно со мной вызвали генерала КГБ Б. С. Иванова.

Минут двадцать я докладывал обстановку. Говорил, что думал, как оно есть на самом деле. Мятежники в ряде мест пользуются поддержкой населения, из 185 уездов 30 находятся под их контролем. Племена пошли на переговоры с правительством, но часть из них укрылась в горах, и, видимо, с весны надо ожидать с их стороны активных действий. Рассказал о борьбе внутри НДПА, о мерах правительства по стабилизации положения в стране, отметив, что органы местной власти создаются медленно, партактивисты не идут в народ.

Меня спросили о состоянии афганской армии. Армия, сказал я, составляет основную опору режима. Она учится, набирается опыта. Уровень ее несколько повысился, хотя есть и большие проблемы. Скажем, офицерами она укомплектована лишь наполовину.

Андропов поинтересовался моим мнением об Амине. Волевой, чрезвычайно работоспособный, превосходный организатор, аттестовал я Амина. И в то же время хитрый, коварный, провел ряд репрессий. Что касается отношения к СССР, то во всеуслышание провозглашает нерушимую дружбу Афганистана с нашей страной. Неоднократно просил ввести советские войска, в том числе для личной охраны. Хочет встретиться с Л. И. Брежневым.

Разговор опять перекинулся на афганскую армию. Я назвал цифры: 10 дивизий, 145 тысяч человек личного состава, 650 танков, 87 БМП, 780 БТР, 1919 орудий, 150 самолетов, 25 вертолетов, 3 зенитно-ракетных комплекса. Эти данные настолько врезались мне в память, что называю их сейчас без заглядывания в «шпаргалку». Армия может выполнять поставленные перед ней задачи, однако ее уровень все-таки не соответствует современным требованиям, заключил я.

Видимо, далеко не во всем разделил мои взгляды генерал Иванов, который докладывал уже после того, как я ушел.

В октябре я вновь был вызван в Москву, но не один, а с моим коллегой В. П. Заплатиным. Об этой поездке спросите лучше Василия Петровича, он вам расскажет со всеми подробностями.