— Нет, и тысячу раз нет! Будь я проклят, если помирюсь с ним… Я знал, куда целиться, чтобы выстрел мой был смертельным… Не надейтесь спасти его и снова сделать своим любовником.

Он богохульствовал, он грозил небу кулаком и изрыгал грязные ругательства, проклиная свою племянницу и Филиппа. Болезнь все больше и больше одолевала его, он чувствовал могильный холод и в ужасе перед неизбежным концом неистовствовал, как бешеный зверь, уже бессильный укусить.

Бланш отшатнулась. Она оперлась о кровать раненого, который все смотрел и смотрел на нее с лаской и нежностью во взоре. Наклонившись к Филиппу, она тихо спросила:

— А вы не протянете руку этому человеку?

Филипп улыбнулся.

— Охотно, — сказал он. — Я прощаю его, и да простит он меня… Я хочу быть вместе с тобой на небесах… Ведь ты будешь молить бога, чтобы он пустил меня в твой рай?

Бланш, очень взволнованная, взяла руку умирающего, и он вздрогнул от ее прикосновения.

— Дайте мне вашу руку, — обратилась она к дяде.

— Нет! Никогда! Ни за что! — воскликнул больной, корчась в судорогах. — Не хочу ни вас, ни вашего неба. Лучше уж геенна огненная! Прочь! Никогда! Никогда!

Продолжая кричать, он обхватил самого себя за плечи с такой силой, что кости хрустнули. Смерть заставила его умолкнуть, но не смогла ослабить этого страшного, судорожного объятия.

Бланш в ужасе отпрянула от него. Взглянув на Филиппа, она поняла, что ему осталось жить считанные минуты. Он слабо пожал ей руку. Глаза его посветлели, на губах блуждала бледная улыбка. Он уже отрешился от всего земного и не думал больше ни о брате, который был возле него, ни о сыне, которого просил привести.

— Ты возьмешь меня с собой, правда? — прошептал он, отходя в вечность.

В этот миг в палату вбежали Фина и Жозеф. Мариус закрыл брату глаза. Фина, сраженная горем, упала на колени. Бедный малыш, предоставленный самому себе, ничего не понимал и горько плакал.

С той минуты, как появился Жозеф, Бланш растерянно, словно завороженная, не спускала с него глаз.

Вдруг она вспомнила о том, какой опасности он здесь подвергается. Поцеловав руку Филиппа, которую все время держала в своей, она схватила ребенка и стремглав выбежала из палаты.

Господину Мартелли пришлось насильно увести Мариуса и Фину. Когда Мариус наконец решился уйти, какая-то женщина подозвала его.

— Вы не узнаете меня, — сказала она. — Вы забыли отверженную Арманду. Я поклялась, что увижусь с вами, только заслужив прощение. Я стала сиделкой в этой больнице и теперь умираю… Вы подадите мне руку?

Мариус исполнил последнюю просьбу несчастной. Только тут он понял, где находится. Поглощенный своим горем, он не видел ничего вокруг себя. Внезапно перед ним предстала палата с агонизирующими больными. Г-н Мартелли подвел его к телу аббата Шатанье. Мариусу почудилась посреди палаты Смерть, простирающая далеко вперед свои бесконечно длинные руки. У него закружилась голова, и он вышел, пропустив вперед Фину.

На лестнице они хватились Жозефа. Они расспрашивали о нем встречных, искали его по всем закоулкам и наконец нашли в глубине одного из внутренних дворов. Его держала на руках монахиня монастыря Сен-Венсен-де-Поль и осыпала безумными поцелуями.

Когда на другой день Мариус вернулся в больницу за телом брата, ему сказали, что сестра Бланш скончалась ночью от приступа холеры.

Прошло десять лет.

Господин Мартелли покинул Марсель и поселился на своей вилле, среди скал Андума. Одиночество ему скрашивала только сестра. С грустью размышлял он о том, что свобода — растение, которое плохо приживается во Франции, и он умрет, так и не дождавшись наступления эры демократии.

Мариус занял его место в конторе на улице Дарс, Благодаря наследству, доставшемуся Жозефу после смерти матери и г-на де Казалиса, удалось значительно расширить дело. Фирма судовладельцев Кайолей — теперь одна из самых крупных в Марселе.

Любящие супруги состарились в счастье, которого они так долго ждали. Вокруг Фины, по-прежнему ясной и простой, всегда царит атмосфера жизнерадостности и сердечной теплоты.

Ее брат — один из самых деятельных компаньонов фирмы.

Жозеф теперь уже высокий девятнадцатилетний юноша. Нежная красота Бланш сочетается в нем с кипучей энергией Филиппа. Он только что окончил школу и собирается работать вместе с дядей, которому доверил свое состояние.

Иногда по вечерам, когда вся семья в сборе, они вспоминают прошлое. Они вызывают в памяти дорогие тени Бланш и Филиппа. Но в их слезах нет горечи: обретенный покой делает воспоминания похожими на звучащую где-то вдали грустную песнь.

Каждый год к открытию охотничьего сезона Жозеф отправляется в Ламбеск к г-ну де Жирусу. Граф уже очень стар, но у него по-прежнему живой и острый ум. Теперь ему некогда скучать: он все-таки решил построить завод.

— Ах, если бы вы только слышали, — часто говорит он молодому человеку, — как отзываются обо мне аристократы нашего департамента… Они считают меня якобинцем, вступившим в неравный брак с промышленностью. Я, доложу вам, жалею, что не родился рабочим. Тогда мне не пришлось бы полвека влачить в этом уголке Франции пустое и бесполезное существование.

Но лучший друг Жозефа — добряк Совер. Даже жестокий ревматизм не мешает бывшему грузчику неизменно сохранять бравый вид. В солнечные дни он гордо выступает по Канебьер и искренне верит, что все проходящие мимо девушки с первого взгляда влюбляются в него.

Жозеф кажется ему чересчур рассудительным.

— Знаете, говорит Совер, опираясь на его руку, — нужно пользоваться жизнью. В мое время мы веселились с утра до ночи. Ах, боже мой, сколько у меня было всяких интрижек! Все хорошенькие женщины города были моими любовницами. Спросите-ка дядю. Пусть он расскажет вам о Клерон. Вот женщина, которая меня чуть не разорила!

И, понизив голос, он добавляет свою излюбленную фразу:

— Попы отняли ее у меня.

Гийом и Мадлена вышли из вагона на станции Фонтене. Как всегда в понедельник, поезд был почти пуст. Пять или шесть попутчиков, местных жителей, возвращавшихся домой, дошли вместе с ними до шлагбаума и зашагали каждый своею дорогой, не оглядываясь и не замечая ничего вокруг, — очевидно, спешили поскорее добраться до своего жилья.

Выйдя со станции, юноша предложил Мадлене руку, словно они все еще были на улицах Парижа. Они свернули влево и пошли по великолепной тенистой аллее, которая вела из Со в Фонтене. Медленно поднимаясь в гору, они следили, как внизу, под откосом, тяжело дыша, сопя и вздыхая, трогался поезд.

Когда он исчез за темной завесой листвы, Гийом обернулся к своей спутнице и сказал с улыбкой:

— Предупреждаю вас, я совсем незнаком с этими местами и даже хорошенько не знаю, куда мы идем.

— Пойдемте по этой дорожке, — ответила Мадлена, — тогда не надо будет проходить через Со.

Они повернули на дорогу, ведущую в Шан-Жирар. Там плотная стена деревьев внезапно расступается, и взору предстает холм, на котором расположен Фонтене; внизу — сады, зеленые прямоугольники лугов, среди которых разбросаны купы стройных и могучих тополей; выше по склону раскинулись поля пшеницы, разрезая землю на коричневые и зеленые полосы; а наверху, у самого горизонта, белеют сквозь листву низенькие домики селения. В последние дни сентября, между четырьмя и пятью часами, лучи заходящего солнца придают здешнему пейзажу особое очарование. Молодые люди были одни на дороге. Они невольно остановились, пораженные красотой этого уголка с его почти черной зеленью, чуть тронутой первой позолотой осени.