Рабочие удалились. Мариус стоял бледный, уничтоженный. Правильно сказали эти люди: через месяц наступит черед его брата. И Мариус думал о том, что случай привел его увидеть все, что предстоит перетерпеть Филиппу. Теперь он знал, какие унизительные муки ждут брата, и, ставя его на место Дугласа, представлял себе всю эту страшную картину. В смертельной тоске он закрыл глаза и долго не открывал их; в ушах у него гудело: он видел Филиппа на эшафоте, он слышал смех и глумление толпы.

Мариус стоял, прислонясь к стене, опустив глаза в землю, до боли потрясенный зрелищем, свидетелем которого он только что был, как вдруг почувствовал, что на его плечо с дружеской грубоватостью опустилась чья-то рука.

Он поднял голову и увидел перед собой Совера — хозяина погрузочной конторы.

— Эй, дружочек, чего вы тут торчите? — с громким смехом закричал тот. — Можно подумать, что вас сейчас привяжут к этому столбу. — И он указал на помост.

Совер был одет нарядно: брюки и пальто из тонкого сукна, небрежно застегнутый жилет, не скрывавший белоснежной рубашки, и самодовольно выставленная напоказ массивная цепочка с крупными брелоками. Так как было от силы десять часов, хозяин погрузочной конторы прогуливался в мягкой фетровой шляпе набекрень, с прекрасной пенковой трубкой в зубах и в домашних туфлях. Казалось, что вся улица Канебьер принадлежит ему; он чувствовал себя здесь как дома, старался занять побольше места и разглядывал прохожих бесцеремонно и покровительственно. Совер стоял, широко расставив ноги, заложив руки в карманы оттопыренных брюк, и с высоты своего величия смотрел на Мариуса испытующим и снисходительным взглядом.

— У вас грустный и болезненный вид, — прибавил он. — Берите пример с меня: следите за своим здоровьем, ешьте, пейте сколько влезет, живите весело. Вот мне, например, незнакома печаль. Я здоровяк, у меня крепкий желудок и полный карман. Я могу истратить сто франков, когда бы мне ни заблагорассудилось… Чтобы следовать моему примеру, нужны средства. Не у всех они есть, знаю…

С сожалением смотрел он на Мариуса, которого находил таким тщедушным, таким бледным, что, сравнивая себя с ним, он, к великой своей радости, казался самому себе полным и румяным. Вот в эту минуту он охотно одолжил бы ему тысячу франков.

Мариус не слушал его болтовни. Рассеянно пожал он протянутую руку и снова вернулся к своим черным думам. С отчаянием размышлял он о том, что тщетно бился три месяца, а к выполнению своей задачи так и не приступил. Столб, высившийся перед ним, ждал Филиппа; и Мариусу казалось, что ноги его вросли в землю и ему никак не побежать на помощь брату. Сейчас он за несколько тысяч франков готов был продать себя, готов был на любую подлость.

Не получая ответа, Совер продолжал болтать. Ему нравилось слушать самого себя.

— Какого черта! — говорил он. — Молодой человек должен развлекаться. Эх, бедняга! Недостаточно вы, дружочек, развлекаетесь, слишком много работаете… Конечно, на все нужны деньги: удовольствия обходятся дорого. Это по карману мне. Бывают недели, когда сумма моих расходов становится такой же круглой, как я сам… Вы не можете себе этого позволить, вам это недоступно; а все-таки вы могли бы немножко повеселиться. Неужели вы не располагаете несколькими су?.. Стойте! Хотите, я как-нибудь вечерком сведу вас в такие места, где вы не соскучитесь?

Хозяин погрузочной конторы полагал, что таким предложением выказал великодушие. Он с минуту помолчал, ожидая изъявлений благодарности. Но так как молодой человек, безутешный в своем горе, продолжал молчать, он властно взял его за руку и потащил на тротуар.

— Я примусь за вас, — закричал он, — вы у меня пуститесь во все тяжкие. Хочу, чтобы через неделю вы стали таким же весельчаком, как я… Я ем в лучших ресторанах, красивейшие женщины Марселя — мои любовницы, и, как видите, у меня что ни день — праздник… Вот это жизнь!

Внезапно он как вкопанный остановился перед Мариусом, перевел дыхание и, скрестив руки, продолжал:

— Знаете, в котором часу я лег?.. В три часа!.. А где провел ночь?.. В клубе Корнэй, где велась сумасшедшая игра… Представьте себе, там были два восхитительных создания, две женщины, разодетые в пух и прах — бархат, кружева, драгоценности, — вещи настолько дорогие, что страшно прикоснуться к ним… Клерон, маленькая брюнетка, выиграла свыше пяти тысяч франков.

Мариус с живостью поднял голову.

— А! — произнес он каким-то странным голосом. — Значит, можно в одну ночь выиграть пять тысяч франков?

Совер расхохотался.

— Боже мой, до чего вы наивны! Там берут куши и покрупнее. Есть люди, которым везет… Я знал одного молодого человека, так тот в прошлом году за две ночи выиграл шестнадцать тысяч франков… Он входит в клуб вместе со мной, не имея при себе ни одного су. Я одалживаю ему пять франков, а через день он — обладатель добрых шестнадцати тысяч… Мы прокутили их вместе. Господи! Ну и веселился же я целый месяц.

Красные пятна пошли по лицу Мариуса. Он чувствовал, как все возрастающий трепет охватывает его и жжет ему грудь. Никогда он не испытывал такого острого волнения.

— Нужно состоять членом клуба, чтобы играть? — спросил он.

Хозяин погрузочной конторы улыбнулся и, пожав плечами, подмигнул с понимающим видом.

— Я думал, — продолжал Мариус, — что посторонним вход запрещен и что только члены клуба, уплатившие взнос, имеют право играть.

— Да, да, все это так, — смеясь, поддакнул Север, — имеют право играть только члены клуба, а играют только посторонние, зачастую вокруг «зеленого поля» чужих собирается гораздо больше, чем своих, и игру они ведут более крупную… Понимаете?

Тут уже Мариус схватил за руку Совера. Они молча прошли несколько шагов, затем молодой человек сдавленным голосом спросил у своего спутника:

— Можете вы провести меня сегодня вечером в клуб Корнэй?

— Браво! — воскликнул хозяин погрузочной конторы. — Нас ждет веселье. По-моему, вы входите во вкус жизни. Вино, игра, красотки, — я, сами видите, из всего этого не вылезаю. Заметив, как вы бледны, я подумал: вот парень, которого надо пустить в свет. Постарайтесь выиграть, заведите себе любовницу и сразу же растолстеете, черт возьми!.. Конечно, я сведу вас сегодня вечером в клуб Корнэй и познакомлю с Клерон.

У Мариуса вырвался нетерпеливый жест. Очень ему нужна эта Клерон! Одна навязчивая мысль сверлила ему мозг. Раз можно выиграть шестнадцать тысяч франков за две ночи, почему бы не попытать счастья, не вырвать у фортуны выкуп Филиппа. Он втайне надеялся, что небо поможет ему выйти из клуба с руками, полными золота.

Какой-то сдвиг произошел в его честном и здравом уме, под тяжестью свалившихся на него напастей погас присущий ему дух благоразумия. Горе одолевало юношу. Первый удар нанес аббат Шатанье, рассказав о новых вылазках г-на де Казалиса. Вторым ударом был выставленный на поругание Дуглас; Мариус воочию увидел позорную кару, уготованную Филиппу, и это окончательно вывело из равновесия бедного юношу, свело его с ума. Доведенный до полного изнеможения, до последней степени тоски и тревоги, он потерял голову и, не зная, за что взяться, подумал о картах, как о средстве, ниспосланном ему свыше, о средстве, которое должно было либо вывести его из затруднения, либо еще глубже погрузить в небытие безнадежности.

Впрочем, он действовал, как в бреду, не отдавая себе отчета, послушный одному лишь инстинкту. Глядя на Совера, он задавался вопросом, какая сила, злая или добрая, поставила этого человека на его пути в ту минуту, когда он терзался мыслью о новых попытках, предпринятых депутатом, и о мучениях, ожидающих Филиппа. В тот миг Мариус был согласен на все, в борьбе с невезением он готов был пустить в ход любое оружие.

— Итак, договорились! — сказал хозяин погрузочной конторы, расставаясь с ним. — Где я найду вас сегодня вечером?

— Здесь, на Канебьер, в десять часов, — ответил юноша.

Он оставил Совера и отправился в свою контору. Никогда еще Мариус не был в таком возбужденном состоянии. Он провел страшный день: его знобило, голова у него горела, глаза блуждали, и он со страстным вожделением думал о том, что ждет его в эту ночь. Ему грезились груды золота, он уже видел себя богатым и воображал, что брат его свободен.