Тогда — столь же развязно, сколь до сих пор он старался изъясниться осторожно — слуга сообщил ему о присутствии госпожи Мадлены в гостинице, куда она приехала с каким-то мужчиной. С лукавым смешком он добавил, что отвел путешественникам комнату номер семь, которую господин должен хорошо помнить. Бывший хирург не мог сдержать улыбки. Его щепетильность давно притупилась от множества случайных связей, и ему не пришло в голову оскорбиться подобным сообщением. Он даже задал слуге два-три вопроса, полюбопытствовав, все так же ли хороша Мадлена и не стар ли ее спутник; наконец он отпустил его, дав понять, что соседство молодой женщины не помешает ему уснуть крепким сном.

Но Жак хвастал. Когда слуга ушел, он принялся ходить взад и вперед по комнате, невольно раздумывая о своей давнишней любви. По натуре он не был мечтателем; во время долгого отсутствия воспоминания о прежней любовнице отнюдь не смущали его. Однако он не без некоторого волнения отнесся к тому, что она находится тут же, в соседнем номере, в обществе другого мужчины. Она была единственной женщиной, с которой он по-супружески прожил целый год, и то, что она досталась ему девственницей, отличало ее в его глазах от тех бесчисленных жалких созданий, которых он любил одну ночь, а наутро без церемоний выбрасывал за дверь. К тому же, рассудил он философски, жизнь есть жизнь, и ему следовало ожидать, что он встретит Мадлену с каким-нибудь новым поклонником. Жак ни одной секунды не упрекал себя, что бросил молодую женщину на произвол судьбы; она путешествует — значит, безусловно, нашла богатого любовника. Все эти размышления привели к тому, что у него явилось сильное желание пожать ей руку, как старому товарищу; он больше не любил ее, но возможность поболтать с нею несколько минут доставила бы ему настоящую радость. Когда ему пришла мысль о дружеском рукопожатии, он тотчас позабыл только что испытанный легкий укол в сердце и стал думать о том, какой бы предлог изобрести, чтобы ненадолго проникнуть к Мадлене. Это свидание представлялось ему совершенно естественным и вполне соответствовало его разбитному характеру. Он даже ожидал, что его бывшая любовница бросится ему на шею. Предположение, что она, может быть, замужем, — если б оно и пришло ему на ум, — показалось бы ему весьма комическим, ибо в воображении он по-прежнему видел ее у себя на улице Суфло, среди его друзей, покуривающих белые фарфоровые трубки. И он решил действовать, но только с осторожностью, чтобы не повредить ей во мнении ее нового любовника.

Его комната была в конце коридора; три двери отделяли ее от комнаты номер семь. Он приоткрыл свою дверь и прислушался, раздумывая о трудности привести в исполнение свою затею. Так как завтра ему предстояло выехать спозаранку, он уже отчаивался достигнуть цели, как вдруг услышал скрип отворяемой двери. Он вытянул шею и смутно различил в потемках фигуру мужчины, который вышел из номера семь и направился в сторону лестницы. Когда шум его шагов замер, Жак тихонько рассмеялся.

«Барин улетучился, — подумал он, — вот самый подходящий момент засвидетельствовать почтенье барыне».

И он прокрался к дверям Мадлены и постучал. Когда он вошел, она, увидав его, быстро вскочила на ноги. Его появление не нанесло ей того оглушительного удара, какой, при внезапной встрече с ним в других обстоятельствах, поразил бы ее как громом. Она почти ожидала этого. С тех пор как Мадлена узнала комнату, с тех пор как воспоминания прошлого снова потрясли ее рассудок, ее прежний любовник все время стоял у нее перед глазами. Он вошел — и это показалось ей естественным: ведь здесь он был все равно что дома. Она даже не задала себе вопроса, каким образом он очутился в «Большом олене» и как узнал о ее присутствии. Она только чувствовала, что вся похолодела. Выпрямившись во весь рост, суровая, устремив глаза на Жака, она со странным спокойствием ждала, чтоб он заговорил первый.

— Ого! Да ведь это и правда Мадлена, — тихо сказал он наконец.

Он улыбался и со счастливым видом глядел на нее.

— У Жозефа превосходная память… Ты помнишь, это тот слуга, который прислуживал нам, когда мы здесь останавливались… Он сейчас сказал мне, что ты здесь и что он узнал тебя… Мне захотелось пожать тебе руку, моя дорогая девочка.

И он шагнул к ней, все так же улыбаясь, в сердечном порыве протянув ей обе руки.

— Нет, нет, — прошептала она.

Жак, казалось, был озадачен этим отказом, но хорошего настроения не потерял.

— Ты не хочешь пожать мне руку? — продолжал он. — Почему так? Надеюсь, ты не думаешь, что я пришел мешать твоей новой любви. Я тебе друг, Мадлена, старый приятель, ничего больше… Я дожидался, когда этот господин уйдет, и выйду раньше, чем он вернется… Это не наш толстый Рауль?

Толстый Рауль был тот студент, который, через несколько минут после отъезда хирурга, предложил Мадлене переселиться к нему. При имени этого человека она вздрогнула. Предположение Жака о возможности связи между нею и кем бы то ни было из его старых товарищей глубоко оскорбило ее. «Может быть, сказать ему все?» — подумала она. Замученная, изнемогающая, она все-таки нашла в себе прежнюю силу и решимость: она собиралась сейчас же в кратких словах открыть правду своему первому любовнику, упросив его никогда не искать с ней свиданий, как вдруг тот веселым голосом воскликнул:

— Ты не отвечаешь?.. Бог мой, как ты скромна!.. Ты сама выбрала эту комнату?.. Ты вспомнила о ней — еще бы!.. Ах, моя бедная девочка, какие это были прекрасные, какие чудесные дни!.. А знаешь, ты ведь плохую шутку сыграла с этим господином, заманив его сюда!

И он громко расхохотался. Мадлена, ошеломленная, глядела на него, совершенно оцепенев.

— Я никогда не считал себя неотразимым, — добавил он, — и мне кажется, ты совсем меня забыла… Однако я бы не хотел быть на месте этого господина… Ну, между нами: какого черта ты выбрала именно эту комнату?.. Не отвечаешь?.. Разве мы расстались в ссоре?

— Нет, — ответила она еле слышно.

Мадлена шаталась и, боясь упасть, прислонилась к камину. Она чувствовала, что у нее уже не хватит духу говорить; после того как Жак насмеялся над человеком, который проведет с нею ночь в комнате, где когда-то они с Жаком любили друг друга, она ни за что не позволит себе назвать Гийома. И нужно же было, чтобы Жак с этой своей бесшабашной манерой так грубо подшутил, заподозрив ее в умышленном выборе. Ей казалось, что ее любовник одним словом вверг ее обратно в грязь, из которой она не имела права выбираться; Мадлена чувствовала себя замаранной несмываемым пятном и, как виновная, опустила голову. Кроме того, присутствие Жака вызывало в ней то же чувство растерянности, что еще накануне лишило ее обычного хладнокровия и энергии; сангвинический темперамент Жака производил в ней глубочайшее потрясение; этот сильный человек, по-прежнему связанный с нею интимными узами плоти, подавлял ее волю одним звуком своего голоса, одним взглядом превращал ее в трепещущее, робкое, побежденное создание. Безвольная и покорная, она испугалась своего первоначального намерения бороться и отступилась от него. Ведь Жак ничего не знает — его столкнул с нею случай; она до конца выпьет чашу позора и терпеливо дождется, чтобы он ушел сам.

Молодой человек не мог угадать мыслей, заставлявших ее бледнеть и вздрагивать. Ему представилось, что она считает его способным нарочно ждать ее спутника и затем разыграть с ним дурацкую сцену.

— Да не дрожи так! — воскликнул он, продолжая смеяться. — Или ты принимаешь меня за людоеда? Я же сказал, что мне просто хотелось пожать тебе руку. Я появился, и я исчезаю… Помилуй, мне вовсе неохота видеть этого господина. Его наружность нисколько меня не интересует. При малейшем шуме я убегу.

Он пошел послушать у двери, которую оставил открытой, и, не обращая внимания на убитый вид Мадлены, возвратился, нимало не потеряв своей веселости. Его забавляло это оригинальное свидание. Он даже не догадывался о его грубой и жестокой стороне.

— Знаешь, — продолжал он, — я ведь чуть не остался лежать смиренно на дне морском. Но рыбы не захотели меня кушать… Теперь я опять буду жить в Париже. О! Мы непременно там встретимся, и я уверен, что ты не скорчишь такой перепуганной мины… А ты? Как ты поживаешь? Что поделываешь?