Дэвид продолжал без устали раскачиваться взад и вперед. Господи, какой кошмар, и ведь он совершенно ничего не может поделать с этим! Он знал, где находится Пенни, но звонить ей было безумием, которое ему пришлось бы объяснять себе многие месяцы, а то и годы. Стерлинг сейчас следил за ним, словно ястреб; и, кроме того, что за самонадеянность думать, будто Пенни хочет услышать его голос? Но ведь она сама звонила перед самым отъездом, значит, хотела поговорить с ним. Так почему же сейчас у нее не может быть такого желания?

Дэвид тяжело вздохнул. Он понимал: все это бесполезные размышления, и не более того. Что толку звонить ей, как и фантазировать по поводу упущенных возможностей!.. Между ними все равно ничего не могло произойти. Сейчас ему надо было заниматься собой и своими сыновьями, которые так много значили для него в этом мире.

Все его чувства притупились от боли, ведь Дэвид так долго не видел их. Они росли, искали свое место в жизни, но все это происходило без него. Иногда он испытывал слепую ярость по отношению к Габриелле, которая заставляла его страдать, разлучая сыновей с отцом и угрожая всем им разрушить жизнь. Но винить в этом следовало только себя, потому что этого бы не случилось, сумей он сохранить верность Габриелле. Нелепость ситуации заключалась в том, что Дэвид любил Габриеллу, но даже это не заставило его отказаться от связей с другими женщинами. Наверное, он все же недостаточно ценил ее, а может, просто был из тех ловеласов, для которых непостоянство было неизлечимой болезнью.

Дэвид повернул голову и посмотрел сквозь поникший сад на мрачное, серое пятно моря. Казалось, уныние окружающей обстановки отражало те чувства, которые он испытывал с момента отъезда Пенни. Из его жизни исчезли яркие цвета, свет потускнел, стихли последние звуки смеха. Дэвид даже не мог представить себе, как глубоко будет переживать эту потерю, и только когда Пенни не стало рядом с ним, он осознал, насколько сильно любит ее. Забавно, что об этих его чувствах знали все, кроме самой Пенни.

В памяти Дэвида промелькнул тот вечер, когда Пенни запустила ему в лицо десерт, и, несмотря на его подавленное состояние, губы его скривились в улыбке. Господи, сейчас уже кажется, что это было так давно! Неужели они действительно познакомились всего восемь месяцев назад? Он-то думал, что прошло гораздо больше времени. А с другой стороны, все вспомнилось так ярко, как будто это было только вчера. За это время случилось очень много такого, о чем Пенни ничего не знала. Да, все эти месяцы у них были не простые отношения, но ощущая Пенни всегда где-то поблизости, видясь с ней, делясь с ней той частью своей жизни, которой он мог делиться, Дэвид получал заряд энергии, позволявший ему стоически переносить все неприятности. Как бы она рассмеялась, услышав это, даже, вероятно, не поверила бы ему, но все было правдой. Сейчас она значила для него гораздо больше, чем можно было объяснить словами. Что до дальнейшей его жизни — ей предстояло стать совсем невыносимой.

Услышав шаги, Дэвид, даже не пошевельнувшись, продолжал смотреть на море. Только когда шаги затихли, он обернулся и увидел Эстер Делани, стоявшую около угла дома. Ее хрупкая маленькая фигурка пряталась в глубинах длинного мехового пальто; обычно аккуратно причесанные волосы растрепал ветер.

— Они все еще в Гонконге, — сообщила Эстер. На ее бледном серьезном лице была написана тревога.

— А куда они поедут потом?

— Мы пока не знаем.

Дэвид закусил нижнюю губу, посидел еще немного, затем поднялся с кресла. Он прошел мимо старушки, потом свернул к переднему фасаду, где стояла его машина.

— Дэвид, прости меня! — крикнула Эстер ему вслед, налицо ее появилось страдальческое выражение. — Дэвид, прошу, только выслушай. Он заставил нас сделать это. У нас не было выбора…

Дэвид обернулся и уставился на Эстер:

— Вы могли прийти ко мне.

Слезы покатились по щекам Эстер, она отвела взгляд.

— Он любит ее, — пролепетала она, — он ее не обидит.

Дэвид открыл дверцу машины.

— Нет! Прошу тебя, не уезжай, — взмолилась Эстер и поспешила к Дэвиду. — Он был так одинок, Дэвид… Дэвид, прошу тебя!.. — вскричала она, когда Дэвид завел машину.

К тому времени, как он доехал до ворот виллы, Дэвид уже успел связаться по телефону с Пьером.

— Закажи себе билет на рейс до Гонконга, — приказал он. — Здесь я сам обо всем позабочусь… А мне плевать! — рявкнул Дэвид, когда Пьер попытался прервать его. — Я должен понять, то ли это, чего она хочет Мне надо знать, почему звонила мне перед отъездом. Вот и все, Пьер. Доберись до нее и все выясни. Иначе, черт побери, я сам полечу туда.

Часы показывали начало девятого Кристиан покинул отель примерно час назад, пообещав вернуться к десяти и отвезти Пенни на ужин в «Чайна-клаб». Пенни не спросила, куда он идет, но Кристиан промямлил что-то насчет Габриела Ламонта, мужчины, который звонил позавчера. Пенни точно помнила, что Бенни Лао сказал «Габриелла», но Кристиан заявил, что она просто ослышалась. Он настаивал на том, что не знает никого по имени Габриелла, а если бы даже и знал, то не понимает, почему это так сильно расстроило Пенни. Не желая ничего объяснять. Пенни сказала, что верит ему, но независимо оттого, кто это звонил — Габриел или Габриелла, — этот звонок, без сомнения, произвел сильное впечатление на Кристиана. Ей пришлось долго упрашивать Кристиана рассказать содержание телефонного разговора, так сильно расстроившего его. И когда он в конце концов уступил. Пенни горько пожалела о своей настойчивости. Звонивший, кто бы он ни был, сообщил Кристиану, что власти отказались от каких-либо сделок с ним, и если его поймают, то ему грозит двадцать пять лет тюрьмы.

При том открытом образе жизни, который они вели с Кристианом, пусть и под вымышленными именами. Пенни почти забыла о нависшей над ними опасности. Она понимала, что Кристиан лишился последнего шанса на более мягкий приговор, при котором после отбытия срока мог бы вернуться к ней. Но все это было где-то так далеко… Теперь эта новость из мира реальности прозвучала для Пенни как ужасающий стук двери тюремной камеры, захлопнувшейся за ней самой.

Когда Кристиан сообщил, что должен отлучиться на некоторое время, Пенни терпеливо подождала, пока он уйдет, а потом посмотрела на Лэй Линь. Китаянка отвернулась, но когда через несколько минут в номер вошел Цэ Дун, Лэй Линь принялась шептать ему что-то на ухо.

Слушая ее, Цэ Дун устремил непроницаемый взгляд на Пенни, а затем повернулся к жене и сильно ударил ее, сбив с ног. Пенни вскрикнула и бросилась вперед, но взгляд Лэй Линь преградил ей дорогу. Китаянка не стала возмущаться, но и не сдалась, и в конце концов — Пенни даже не поняла, каким образом, — ей удалось уговорить Цэ Дуна сделать то, о чем она просила. Вот почему они сейчас ехали в автомобиле по темным, замусоренным улочкам Коулуна, направляясь в Монгкок — одно из самых густонаселенных и опасных мест на Земле.

Тусклые лучи света изредка освещали их лица по мере того, как автомобиль все больше углублялся в лабиринт трущоб. Цэ Дун и Лэй Линь сидели по бокам Пенни на заднем сиденье, а находившийся за рулем человек, которого Пенни никогда раньше не видела, вел лимузин среди куч гниющих отбросов и, казалось, таких же гниющих человеческих существ. Все вокруг было серым: дым, пыль, одетые в лохмотья люди, слоняющиеся без цели, словно тени в вечерней темноте, отравленной опиумом Пенни ощущала не меньшее напряжение, чем супруги-китайцы, которые понимали, как рискуют, привезя ее сюда.

Когда наконец автомобиль остановился на одной из узких, тускло освещенных улочек, Цэ Дун распахнул дверцу, и Пенни содрогнулась от зловонного запаха, доносившегося из сточных канав и перемешанного с резким запахом благовоний. Как только она и Лэй Линь вылезли из машины, в их сторону повернулись невыразительные, болезненные лица, наблюдавшие за происходящим затуманенными, пустыми глазами.

Цэ Дун сжал в кармане рукоятку пистолета. Все трое стояли и смотрели, как лимузин удаляется в сторону ярких неоновых вывесок и заваленных товарами рядов ночного рынка. Именно туда они собирались пойти после, но рынок был лишь прикрытием на тот случай, если Кристиан узнает об этой поездке.