Это было похоже на бюллетень Братства Святого Антония, который Алексей присылал из Англии (и передавал с Иваном) каждые полгода… только чуть побольше размах, а по сути… статьи — выступления — сборы — участники, среди коих по большей части были мертвые души, буквально: брат Слепцова, который утонул во Франции, по-прежнему числился членом Братства и являлся на собрания, даже выступил с докладом о жидо-масонской природе коммунистической партии; кажется, Алексей не обратил внимания на то, что тот умер. Хотя ему писали, с какими сложностями столкнулся Слепцов, когда вывозил прах брата, — сколько было возмущений по этому поводу!
Покачиваясь в поезде, Ребров представлял себе Алексея — как тот в Англии пишет отчеты о деятельности Братства (куда включена, возможно, и моя выставка, — чем черт не шутит), отдает машинистке за деньги размножить, показывает эти отчеты своим коллегам по Академии, зачитывает, выступает с докладами, в общем, делает то же самое, но уже среди важных персон, облаченных во фраки и бабочки, к которым, кроме как с поклоном и sir, не обратиться, после каждой Ассамблеи почетный секретарь составляет новый отчет, в котором подробно описывает деятельность своей Христианской Академии на берегах туманного Альбиона, наверняка вкладывает список членов и посетивших очередной Интернациональный Съезд (а вписать в такой список можно кого угодно), отпечатывает на машинке, чтобы выглядело внушительно (на английской бумаге), и отправляет в Харбин, дабы предстать перед Родзаевским & Co этаким философом, который изо всех сил борется во имя Православной церкви и России, мыслителем, имеющим вес в европейском высшем обществе, теологом, который состоит в переписке с Бердяевым и митрополитом Евлогием, с Элиотом накоротке!
Самого Алексея художник рисовал себе совсем другим — теперь это, должно быть, представительный, все так же скромный, бедно-ватый, но совсем не тот, не тот… а матерый! В нем появилась сановитость, несомненно; ведь его изнутри поддерживает структура, паутина, философия, религия, политические фигуры, которые пилят мир, кромсают жизни направо-налево, гонят цистерны горючего, эшелоны солдат, решают: быть или не быть войне… и тому подобное. В то время как его Братство — это призраки, скелеты в обносках, крысы, которые снуют с одной работы на другую, бегают за посылками на почту, что-то пишут, разносят, передают с прищуром друг другу записки, сигналы подают кому-то, переползают с листками границу, с затаенным дыханием слушают сказки о Харбине… мечтают о восстановлении России… О, с каким восторгом и трепетом Иван читает письма от брата! Однажды Ребров застал его как раз за этим чтением; собрались люди, весь очаг, кто мог, тот пришел; Иван торжественно стоял посередине комнаты, листок в его руке дрожал, и голос тоже — так он волновался. Алексей писал: «…большевистский паровоз на полных парах разваливается! Голод, болезни, нехватка медикаментов, одежды и примитивных средств гигиены. Сталину не доверяют. Зреет заговор. В партии большевиков склоки и внутренние размолвки. Народ бунтует, всюду поджоги, восстания, саботаж. Власть коммунистов ограничивается европейской частью и дальше Иркутска не идет. В Сибири всем управляет Блюхер, который плевал на коммунистов и Сталина. Под его командованием Дальневосточный Корпус, в числе которого много бывших кадетов. В Сибири готовят переворот и возмездие. Скоро-скоро свергнут власть большевиков, сковырнут Кремль, и во главе страны встанет Регент Блюхер всея Руси. На западе ждут и внимательно следят за ходом событий. Родзаевский с японской стороны направляет лазутчиков. Добровольский через своих финнов расшатывает Петроград. Кронштадтские фашисты готовы по сигналу взяться за оружие. Готовьтесь и вы!»
Несмотря на то, что Борис никогда не читал газет и ничем не интересовался, он сразу почуял: брехня! Но его поразило то, с каким воодушевлением это письмо было воспринято. Они поверили каждому слову. Кричали: вот какое, оказывается, положение вещей! Нам лгут! Советские газетенки врут! Вот она — правда! Достоверные сведения от монаха, который из России в Англию добирался пешком, все это сам видел, а потом рассказал Алексею. Монах не мог врать. О, как легко ему удавалось морочить головы этим людям!
Долго преследовал Бориса призрак Алексея Каблукова, спать не давал. Он представлял себе этого человека, пытался понять, как он устроен изнутри. Пытался просочиться под маску. Откуда в восковом прогорклом святоше тяга управлять этими куклами? Он и меня хотел в свою веру окунуть. Несомненно. Письма писал: враг, враг… к каждому приставлен враг… весь мир нашептал враг… Враг разрушил Византию, потому что опасался враг, что монахи практикуют исихазм, который выведет человека из тьмы к свету, и тогда узрит врага… То же с Россией… большевики и враг… жидо-масонская сатанинская лавочка… церкви взрывают, да и в Эстонии часовню-то снесли, на собор Александра Невского замахнулись, все по наущению совпредов, влияние бесспорное, т. к. самим эстонцам все равно — стоят церкви и стоят… но большевики запустили руку… часовню снесли, памятник Петру расплавили на кроны… И про тайное знание, в которое он был посвящен чуть ли не с детства — бабушка рассказывала на ночь, в монастырских кельях укрепилось. Но это не объясняет того, почему он толкает голодных, больных людей на самоубийство! Зачем фашизм? Ладно, фашизм… Но зачем они ему? Что он с этого получает? Ведь не платят ему за число душ, обращенных в новую веру. Так какое удовольствие? Если не серебро, то что? Какой прок с них ему? А с мертвых тем паче… Нет, нету смысла. Для каких целей он подпитывает их ядом и лживыми письмами? Хотел бы я знать, правда ли то, что он пишет, будто встречается с министрами, учеными, князьями. Даже если так, что с того? Не плюнуть ли на этих нищих, раз вращаешься в высших сферах? Нет, продолжает писать, сообщать: виделся с Элиотом, погруженный в себя мистик, аскет, великий ум и так далее… И я бы такое смог написать кому угодно про кого угодно… Может, не было Элиота? Зачем врать? Поразить всех этих? Какое же это низкое удовольствие! А если был, что с того? Какой прок? Если б, как Хлестаков, доил он элиотов, а то… облат в каком-то аббатстве, и денег часто не хватает, тоже голодает… Так в чем смысл? Где скрывается выгода?
Борис сгорал по ночам от бессонницы, а если засыпал, в снах ему являлся Алексей: он приезжал на шикарном автомобиле, за рулем сидел человек в цилиндре, у Алексея голова была непокрыта, одет он был странно, в нечто подобное рясе. Алексей распахивал дверцу, приглашал Реброва. Художник стыдился, но почему-то не мог противиться, садился с ним рядом и, подавленный, ехал, а тот ему говорил странные вещи, которые забывались тотчас по пробуждении. Ребров вскакивал мокрый, его трясло от омерзения и стыда. Он клялся, что разоблачит негодяя перед всеми — в первую очередь перед его родным братом. Я им докажу, что их за нос водят, они поймут, я им открою глаза… но быстро успокаивался, ему хотелось плюнуть на них на всех: пусть подыхают, если им так нравится, пусть загибаются от своей борьбы! Значит, им это необходимо. А этот пользуется, подстегивает, в костер листовки подбрасывает — и пусть горят!
Но все равно не мог перестать думать, не давали ему покоя вести от Тимофея, опять он писал, что дела совсем плохи, опять жаловался на судьбу; Борис отвечал ему, чтоб он бросил все это! Пиши стихи! Ты талантливый поэт, зачем тебе этот фашизм? Занимайся поэзией, учись, работай, ходи в кружок и т. п. Что угодно, только не Иван со своими «азбуками». Но тот крепко вбил себе в голову, что виноват в том, что случилось с Иваном. Борис понимал, что тут образовался мертвый узел. Переубедить Тимофея не получится. Даже если он переубедит Ивана, мальчишка все равно будет виной привязан к нему. Плевать на них всех. Никого Ребров разубеждать не хотел, даже думать об увечном не мог (увечье не пробуждало жалости к этому человеку, наоборот: оно усиливало отвращение). Вместо этого Борис снова пытался понять Алексея. Где совесть? Как же так — родного брата, калеку-туберкулезника, толкать в могилу, ведь Иван ему пишет: дела идут из рук вон плохо… и Тимофей ему пишет, что с Иваном совсем плохо… Тимофей даже настоятелю в Печерский монастырь писал и какому-то митрополиту, у которого Алексей секретарем был в Берлине, тоже писал: напишите Алексею, чтоб прислал нам средств… пусть вывезет брата! Тот прислал им что-то… и снова: пачки из Харбина, бюллетени, письма, отчеты… Видимо, не человек с той стороны пишет, уже не человек…
