— Я дала тебе антидепрессантов, — сказала Джулия, поняв, чтó со мной происходит. — И буду давать дальше, чтобы ты не натворила глупостей. Сейчас ты не в себе от пережитого и способна на необдуманные поступки. Но ты должна понять, что тебе есть для чего жить. У тебя есть сын, которого отняли, и теперь у тебя есть цель — вернуть его обратно.

— Но как? Как я верну Кевина?

— Пока не знаю, но обязательно придумаю. Мы вместе придумаем… — Джулия покачала головой. — Ах, Дженни, Дженни! Почему ты раньше не рассказала? Я с самого начала видела, что у тебя с Александром натянутые отношения. Но разве могла я подумать, что это так серьёзно!..

Я не спеша шёл по длинному светлому коридору недавно построенного главного лабораторного корпуса Института пространства и времени Фонда Макартура. Немногочисленные встречные вежливо здоровались со мной, поглядывая на меня с вполне понятным любопытством. Лет шесть назад Кевин, чтобы хоть как-то объяснить происхождение своего немалого капитала, инспирировал утечку информации из «достоверных источников», будто бы он — сын ушедшего на покой космического пирата. А я, стало быть, и есть тот самый ушедший на покой космический пират.

Ай да Кевин! Ай да шутник!..

Шёл четвёртый день моего легального пребывания на Терре-де-Астурии. Это была единственная возможность познакомиться с родными и близкими моей невестки, поскольку они даже не подозревали о наших действительных способностях — Кевин с Анхелой не видели смысла посвящать их в эту тайну. Тут я был полностью согласен с ними.

Во избежание недоумения и всяческих кривотолков, мне пришлось принять облик моложавого шестидесятилетнего мужчины. Не скажу, что я был в восторге от этого. Хотя мой столетний юбилей был уже не за горами, я ещё не чувствовал себя достаточно старым для такого почтенного облика. Мне было несколько неуютно.

Кроме Анхелы и, возможно, её брата Рика, больше никто на Астурии не знал, что я король, однако принимали меня почти что с королевскими почестями и называли не иначе, как «дон Артуро», причём в устах многих телекомментаторов приставка «дон» звучала весьма многозначительно. Я не обижался на журналистов, что они вот так с ходу причислили меня к «донам» преступного мира. Это была не их вина, это Кевин постарался.

Семья невестки мне в целом понравилась. Правда, поначалу меня беспокоило, что бывший муж Анхелы, её кузен и отставной монарх, полный кретин и, к тому же, сумасшедший. Затем я успокоился, когда узнал, что умственная неполноценность была унаследована им по линии его матери, с которой у Анхелы нет кровного родства. Так что за плохую наследственность переживать не приходилось.

По совету Кевина я был предельно осторожен с Риком, братом Анхелы. Этот хитрый лис, благодаря своей природной проницательности и редкому дару делать правильные выводы из минимума информации, сумел проникнуть в тайну финансовой империи Кевина и разгадать его наполеоновские планы. С таким человеком нужно было держать ухо востро. Также Кевин советовал мне остерегаться профессора Альбы, видного астурийского биолога, которого чрезвычайно заинтересовала наша генетическая аномалия, ответственная за колдовские способности и именуемая нами Даром. Он же называл её j-аномалией — в честь Дженнифер — и последние полгода активно изучал её свойства. Кевин не сомневался, что он захочет обзавестись и моими образцами ДНК. Но оказалось, что как раз к моему приезду Фернандо Альба серьёзно заболел, и сейчас ему было не до наших j-аномалий…

Я остановился возле двери с двумя табличками. Первая из них, строго академическая, гласила:

Вторая была явно самопальная, состряпанная в спешке:

— Профессор Лейнстер должен быть здесь, — сказал мне мой гид, юный кабальеро дон Хесус де Лос Трес Монтаньос.

Я точно знал, что Колин здесь, поэтому поблагодарил юношу за заботу и предложил ему идти по своим делам. Исполненный служебного рвения дон Хесус изъявил готовность дождаться меня в вестибюле, однако я не допускающим возражений тоном ответил, что собираюсь задержаться надолго. Дон Хесус тут же стушевался. Всё-таки в репутации «крёстного отца» есть свои преимущества.

На мой звонок дверь открыл сам профессор Лейнстер.

— Ну, наконец-то! — произнёс он, жестом приглашая меня войти. — Всё-таки соизволил проявить свой высочайший интерес к моей скромной деятельности. А я уж и не смел надеяться.

Я подчистую проигнорировал иронический выпад Колина. Если всерьёз воспринимать его тщеславие, замаскированное под самоуничижение, то так недолго и нервный тик заработать. Когда в первый же день моего официального визита на Астурию я не бросился стремглав осматривать его любимое детище, Институт пространства и времени, Колин был не просто шокирован — он поверить в это не мог. Он был искренне убеждён, что занятие наукой и, в особенности, физикой — единственное стоящее дело, учёные — единственные счастливые люди на всём белом свете, а все остальные, кто не посвятил себя науке, чувствуют себя несчастными и ущербными и чёрной завистью завидуют учёным.

Мы миновали пустую приёмную (или как там она у них называется) и вошли в такой же пустой кабинет.

— Присаживайся, — сказал Колин, указывая на кресло возле невысокого столика с пепельницей, початой пачкой сигарет, какой-то книгой и компактным кофейным автоматом. — У нас ещё есть несколько минут, пока маринуются кошки. Затем мы посмотрим на них, а после прошвырнёмся по институту. Только не говори, что у тебя времени в обрез.

— Не буду, — пообещал я. — Времени у меня навалом.

— Вот и чудненько, — Колин потёр руки в предвкушении увлекательной экскурсии. Он обожал всё показывать и обо всём рассказывать; ему нравилось всех учить. Я вовсе не отрицаю, что это хорошая черта. Говорят, Колин отличный педагог — но его беда в том, что он рвётся учить всех подряд, а не только тех, кто этого хочет. — Кофе выпьешь?

— С удовольствием.

Колин ткнул всего одну кнопку, и автомат тотчас выдал две чашки горячего и ароматного чёрного кофе.

— У нас с тобой, насколько я помню, схожие вкусы, — объяснил он, усаживаясь в соседнее кресло. — Поэтому я не перенастраивал автомат.

Кофе действительно был как раз на мой вкус. Я сделал пару глотков, закурил и мельком взглянул на лежавшую рядом с пепельницей книгу. С некоторым удивлением я обнаружил, что это не научная монография, а хрестоматийный сборник англо-американской космической фантастики конца XX — начала XXI веков.

— Ну и ну, — сказал я. — Вот уж не думал, что ты этим интересуешься.

— Это Кевин дал почитать, — ответил Колин. — Сказал, что будет забавно.

— И как?

— Я действительно позабавился. Американцы того времени были страшные снобы и идеалисты. Считали, что только они единственные сумеют заселить Галактику, а остальные народы либо перебьют друг друга, либо погибнут вместе с умирающей Землёй.

Я тоже улыбнулся и кивнул. В настоящее время демографическая ситуация в Галактике была такова, что свыше половины всего человечества представляли четыре этнические группы — китайцы, индусы, славяне и испанцы. И это было логическим следствием социально-экономической обстановки, сложившейся на Земле в канун массового освоения Галактики.

Из всех больших наций американцы были самой благополучной в плане уровня жизни. Они неизменно лидировали в области исследования космоса, но в плане освоения дела у них шли очень туго. К звёздам рвались преимущественно лишь учёные и искатели приключений (да ещё неудачники — но неудачники и в Африке неудачники), а основная же масса американцев предпочитала оставаться на Земле — как говорится, от добра добра не ищут.

Китай же и Индия, государства экономически мощные, но хронически страдавшие от перенаселения, сразу вышли в лидеры по освоению пригодных для жизни планет и неизменно лидировали на протяжении всего периода, названного впоследствии Эпохой Освоения.