— Тогда почему ты…

— У меня не было выбора. Я старший сын короля и наследник престола.

— И только поэтому ты был допущен к Источнику?

— Ну, и ещё Хозяйка признала меня достойным. Сопротивление было бессмысленным.

— А ты сопротивлялся?

— Не очень решительно и, скорее, бессознательно. Я требовал, чтобы моим Отворяющим была Монгфинд и только Монгфинд, потому что был безумно влюблён в неё, но она, естественно, и слышать об этом не хотела.

— Почему «естественно»? — удивилась Анхела.

— Гм… Помимо всего прочего, Монгфинд моя родная тётка, младшая сестра моей матери.

— И ты любил её как женщину?

— Увы, да. Это у нас наследственное… В общем, — торопливо продолжал я, — Хозяйка позволила мне прийти к Источнику без Отворяющего. Она сочла меня в достаточной мере ответственным, и моё сопротивление было сломлено… Если это действительно было сопротивление, а не каприз.

— Хозяйка говорила, что у тебя нет связи… с материальным миром. Она сказала, что теперь я буду твоим Отворяющим, а ты — моим.

— Она объяснила, что это значит?

— Нет, — ответила Анхела с немного смущённой улыбкой. — Но я сама догадалась.

Я тоже улыбнулся и спросил:

— Дейдра рассказывала тебе, как появилась на свет?

— Да. Вернее, намекнула. А что?

— Насколько мне известно, с тех пор больше никто не «безобразничал» в Безвременье. Но для нас Хозяйка сделала исключение.

Анхела взяла меня за руку и пристально посмотрела мне в глаза.

— Кевин, я не могу понять твоего отношения к Хозяйке. С одной стороны, ты восхищаешься ею, но с другой… Что она тебе сделала?

Я тяжело вздохнул:

— Этот вопрос гораздо легче задать, чем ответить на него. По большому счёту, её не в чем упрекнуть. Напротив, она, казалось бы, сделала доброе дело, вернула к жизни женщину, которая давно считалась — и была! — мёртвой. Но… Давай не будем об этом. Сейчас не будем.

— Хорошо.

Мы снова умолкли и молчали довольно долго. Обнявшись, мы стояли возле мраморного парапета, а в центре водоёма всё интенсивнее бил фонтан голубых искр. Прежде спокойная гладь заволновалась — казалось, Источник уже торопит нас…

— Кевин, — произнесла Анхела, положив голову мне на плечо. — Боюсь, я не выдержу бессмертия.

— Его никто не выдерживает. Рано ли, поздно ли, все бессмертные умирают.

— Я не о том говорю. Сейчас мне тридцать три года, и я чувствую себя тридцатитрёхлетней. В восемьдесят лет я буду чувствовать себя на все восемьдесят, пусть даже внешне я останусь молодой. А вот твоя сестра Дейдра, которой биологически уже за сорок, не просто выглядит юной девушкой — молодость бьёт из неё ключом, она юна и телом, и духом. Наверное, это у вас в генах. Я же, не старея внешне, быстро состарюсь внутренне.

— Ошибаешься, — сказал я, поглаживая её густые чёрные волосы. — Это не гены, это чисто психологический эффект. Когда человек знает, что впереди у него долгая жизнь, он не спешит стареть — ни телом, ни духом. Ты очень скоро научишься избавляться от лишнего груза прожитых лет, тебе не нужно будет постоянно оглядываться назад, то и дело ворошить прошлое. Ты перестанешь трястись над каждым днём, как бедняк над медным грошом. У тебя будет неограниченный кредит времени, которое ты сможешь тратить по своему усмотрению, не опасаясь банкротства. Пусть это отдаёт эпикурейством, но такова философия долголетия. А жизненный опыт, мудрость… лишь по прискорбному стечению обстоятельств эти понятия отождествляются со старостью.

— Возможно, ты прав, — задумчиво проговорила Анхела. — Ведь действительно: давят не прожитые годы, а скорее, осознание того, что с каждым годом тебе остаётся жить всё меньше и меньше. Но когда пассив превращается в актив… Кевин, я вот о чём подумала…

— Да?

— Пройдут годы, десятилетия, люди вокруг нас состарятся, а мы по-прежнему будем молоды. Ладно, какое-то время нас будут считать моложавыми — а потом?

— Потом мы уйдём, и вместо нас останутся наши дети. Они продолжат начатое нами дело, они доведут его до конца. Когда-нибудь люди станут хозяевами Вселенной. Все люди, всё человечество — а не только жалкая горстка колдунов и ведьм.

— Ты идеалист, Кевин, — сказала Анхела. — Ты мечтатель. Но… Сейчас я согласна с тобой. Полностью согласна.

Нас было трое у бурлящего Источника — я, Анхела и тот, кто ещё не родился, но кому было суждено продолжить наше дело.

Нас было трое, и мы были едины. Мы стояли в начале долгой дороги.

Звёздной дороги человечества.

Когда в тринадцатый раз кряду все три кости выпали шестёрками вверх, я тихо, но в сердцах выругался. Нельзя сказать, что я был слишком суеверным человеком и меня сильно смущала чёртова дюжина в сочетании с тремя шестёрками — Числом Зверя. В конце концов, от тринадцати можно избавиться, бросив кости в четырнадцатый раз. Так я и сделал — и вновь получил три шестёрки. Настоящая мистика!

И дело тут вовсе не в шестёрках. Просто, когда я впервые воспользовался этим комплектом костей, они выпали именно в такой комбинации — случайность вполне допустимая, — но после этого уже отказывались ложиться иначе, кроме как шестёрками вверх. В ящике моего стола набралось свыше сотни самых разных игральных костей, и каждая из них, брошенная мною, выпадала только строго определённым, «своим» числом. Разумеется, я мог повлиять на неё, заставить упасть иначе — но это уже было неинтересно, никакими вероятностями здесь и не пахло. Другое дело, когда я, следуя методике, разработанной Брендоном специально для адептов, блокирую любую возможность сознательного и подсознательного влияния на кости — и получаю воистину невероятные результаты.

Я исследовал «меченые» кости и так, и этак. Исследовали их и другие, но никто не обнаружил ничего подозрительного. Кости были как кости, вели себя вполне нормально, не преподносили никаких сюрпризов… пока не оказывались в моих руках. Тогда они словно бесились и напрочь забывали о вероятностных законах. Так что не в шестёрках дело. Вовсе не в шестёрках…

Тем не менее, эти шестёрки меня раздражали. Почему они выпали именно сегодня? Почему не вчера, не позавчера, не неделю назад? Возможно, это не просто случайное совпадение… То есть, не просто очередное нагромождение невероятных случайностей.

Когда я бросил кости в двадцать седьмой раз, ко мне в кабинет вошли Дейдра и Колин. Быстро прикинув в уме, я решил, что здесь нет никакого совпадения — ни обыкновенного, ни необыкновенного. Двадцать семь — самое заурядное число… Хотя, конечно, это три в кубе, тройка на тройке, а три плюс три равно шести; к тому же сейчас в комнате нас было трое. Три человека, три игральные кости. Три в третьей степени — двадцать семь.

Чёрт! Так недолго и свихнуться…

Колин приветливо улыбнулся мне и сказал: «Доброе утро, женишок», а Дейдра обошла стол и, наклонившись, поцеловала меня в губы.

— Ты прекрасно выглядишь, Кеви. Правда, немного нервничаешь.

— Оно и понятно, — заметил Колин, усаживаясь в кресло. — Помнится, я тоже страшно переживал. Боялся, как бы в последний момент Бренда не передумала.

— Ещё бы! — неосмотрительно ляпнул я.

Колин с немым вопросом уставился на меня, затем перевёл укоризненный взгляд на Дейдру. Сестра вздохнула.

— Извини, дядя. Мне пришлось рассказать. Кеви чуть было не разуверился в идеале, когда решил, что Бренда изменяла тебе.

Колин что-то неразборчиво проворчал себе под нос, достал из кармана сигарету и закурил. Я пододвинул пепельницу ближе к краю стола. А Дейдра тем временем устроилась на мягком подлокотнике моего кресла и положила руку мне на плечо.

— Значит так, племяшки, — твёрдо произнёс Колин после двух глубоких затяжек. — Зарубите себе на носу: Мел мой сын. Мой и Бренды.