За сей выдающийся подвиг Высочайшим приказом от 30 августа 1814 года лейб-гвардии Драгунскому полку были пожалованы 22 Георгиевских серебряных трубы с надписью «За храбрость против неприятеля при Фер-Шампенаузе 13 марта 1814 г.». Высочайшая грамота на это отличие была дана в царствование императора Николая Павловича 19 марта 1825 года и хранилась в полковой церкви.

Главнокомандующий русскими частями Главной армии генерал-фельдмаршал граф Барклай де Толли, на основании предоставленной ему власти, наградил 30 офицеров орденами Св. Владимира 4-й степени, Св. Анны 3-й и 2-й степеней и золотыми шпагами и представил к Высочайшему награждению 8 обер-офицеров орденом Св. Владимира 3-й степени и алмазными знаками к ордену Св. Анны 2-й степени, полковников Климовича и Квитницкого к орденам Св. Георгия 4-й степени и полковников князя Хилкова и Альбрехта к следующему чину. Для нижних чинов было дано по пять знаков отличия Военного ордена на эскадрон, а впоследствии, по ходатайству командира полка генерал-майора Чичерина 2-го, еще 11 лейб-драгун получили его. Император австрийский, короли прусский и баварский пожаловали чинам полка известное количество золотых и серебряных медалей.

П.Л. Стефанович

Уже с 1811 г. началась подготовка предстоявшей кампании против Наполеона. В связи с этим 1 марта 1812 г. у нас в полку было приказано бросить жребий между тремя средними эскадронами, кому из них оставаться запасным. Жребий пал на 2-й эскадрон Ершова.

Еще в декабре 1810 г. генерал Депрерадович был назначен начальником 1-й кирасирской дивизии с оставлением командиром полка. В январе 1812 г. он был назначен начальником всей гвардейской конницы, с сохранением обоих предыдущих должностей, поэтому, когда 17 марта полк выступил в поход на Вильну, в составе 1-го Шефского, 3-го, 4-го и 5-го генеральского эскадронов, то шел он под временным командованием старшего полковника С.Н. Ушакова. 2-й эскадрон, в составе сводно-кирасирского полка, выступил в тот же день на г. Остров. Этим полком командовал полковник конной гвардии Протасов.

Весь поход проходил в очень тяжелых условиях. Сильно ощущались резкие переходы от оттепели к морозам и еще сильнее отчаянное состояние продовольствия полка. 1811 г. в Северо-Западном крае был неурожайным, голодным годом, а интендантство по-прежнему ничего не заготовило, и все местные склады и магазины были пусты. Прошло ровно пять недель с момента выхода из С.-Петербурга, а Депрерадович уже был принужден принять крайние меры — реквизицию. В приказе от 24 апреля было отдано: «Так как полк имеет большой недостаток в фураже и затруднение в заготовке оного, то предписываю для отыскания фуража посылать всех г.г. обер-офицеров, кроме командующих эскадронами».

Это хаотичное состояние интенданства имело неизбежными последствиями самоуправство частей, жалобы, бесконечные приказы, предписания и указания штабов и рапорты, отписки и доклады полков.

Если крестьянское население действительно бедствовало, то помещики имели всего вдоволь. Но, состоя в подавляющем числе из польской шляхты, с нетерпением ожидавшей прихода Наполеона и обещанного восстановления Польского государства, они всячески задерживали и затрудняли сдачу продуктов, имея в самой Главной квартире государя таких всесильных ходатаев, как князь Чарторийский и Огинский. Наконец, уже перед самым переходом неприятелем государственной границы штаб армии приказал полкам собрать сведения о количестве продовольствия у помещиков, и если продукты и фураж, согласно разверстке, ими не сданы, то произвести так называемую экзекуцию, т. е. отобрание всего, что подлежало сдаче.

Кавалергарды стояли в местечке Опса и в соседних деревушках, в которых они снова очутились 103 года спустя. На их долю выпало применение такой экзекуции к владельцу м. Опса и Бельмонта, уездному предводителю дворянства графу Станиславу Мануцию, за которым числилась недоимка на сумму 10 тысяч рублей. На это граф Мануций подал прошение Депрерадовичу и в Брацлавский нижний земский суд, протестуя против экзекуции. Суд переслал прошение графа Мануция в полк, предлагая руководствоваться при экзекуциях не одними только русскими законами, но и Литовским статутом, о котором в полку навряд ли кто имел малейшее понятие. 12 июня вся эта волокита была разрешена Наполеоном — Великая армия перешла Неман.

Во время марш-маневра 1-й армии на соединение с армией князя Багратиона кавалергардский полк состоял в составе кирасирской дивизии, в отряде генерала Дохтурова. 16 июля из Лезны Дохтуров отправил вперед генерала Депрерадовича с кавалергардами, конной гвардией, финляндцами, лейб-егерями, сводным гренадерским батальоном и с 1-й пешей и 1-й конной гвардейскими батареями. Несмотря на страшную палящую жару, на тяжелые песочные дороги, Депрерадович блестяще выполнил полученное задание: пройдя 75 верст в 38 часов, он 18 июля был в Смоленске. Своей выносливостью отряд Депрерадовича, в особенности его пехота, не только сравнялся с суворовскими чудо-богатырями, но их превзошел. Это занятие Смоленска Депрерадовичем, а затем подоспевшим Дохтуровым обеспечило соединение наших армий, которое состоялось 22 июля. В последующих боях у Смоленска полк не принимал непосредственного участия.

22 августа наша армия стала на позиции у Бородина. 26-го, в 4 часа утра, в темноте, одетая в полную парадную форму, Великая армия Наполеона выстраивалась для предстоящего боя. Взошедшее солнце разогнало туман и осветило русские позиции, где сплошной стеной, держа ружья у ноги, стояли, также в парадной форме, русские полки. Ровно в 6 часов утра с французской батареи Сорбье грянул первый выстрел. Русские батареи ответили и скоро все слилось в один общий гул. Так началось Бородино. Тот бой, в котором наш полк вторично пожертвовал собой для спасения своей пехоты и артиллерии.

В этом бою кавалергарды вместе с конногвардейцами составляли гвардейскую бригаду 1-й кирасирской дивизии. За болезнью Депрерадовича дивизией командовал также кавалергард генерал Н.М. Бороздин, бригадир — генерал Шевич, полком — полковник барон Левенвольде. Обе кирасирские дивизии и Бороздина и Дуки входили в общий резерв армии.

По ходу боя общий резерв постепенно втягивался в бой, и когда, незадолго до падения батареи Раевского, Барклай послал своего адъютанта за резервом, то единственным кавалерийским резервом всей армии оставалась одна бригада Шевича. В ответ на переданное приказание Барклая «идти вперед рысью», раздалось оглушительное «ура»…

Дойдя до перекрестка дорог, почти у самой батареи Раевского, бригада была остановлена и построена «ан-эшикие» за небольшой складкой местности (развернутыми эскадронами, в шахматном порядке). К моменту подхода бригады батарея Раевского уже была взята французами. Конница Латур-Мобура, отбитая огнем пехоты, отхлынула назад, тогда как полки конного корпуса Груши, поддержанные своей пехотой, опрокинули несколько каре 7-й пехотной дивизии и врубилсь в батарею Костенецкого.

Увидя отход нашей пехоты, подпоручик 2-й гвардейской конной батареи барон Корф, по собственному почину, вынесся с двумя взводами на гребень и открыл огонь по неприятельской пехоте, которая была частью уничтожена, частью отхлынула назад. Но конница Груши, несмотря на огонь орудий Корфа, продолжала преследование 7-й дивизии, а один, ближайший к орудиям, эскадрон пошел на них в атаку. Когда неприятель был уже у самых пушек, барон Корф выскочил на гребень, за которым стояли кавалергарды, и крикнул командиру головного взвода Шефского эскадрона: «Башмаков! Выручай орудия!» Не ожидая приказания, Башмаков выскочил со своим взводом вперед, «и в одно мгновение передовые французские всадники были уничтожены». Орудия были спасены.