После освобождения военные власти взяли все немецкие фирмы под свой контроль, и фирма «Хаземейер» перешла в ведение Института опеки. Я не сомневался, что Голландия восстановит свой флот. И тогда появилась новая фирма, «HSA», основатели которой (банковский дом «Мес и сыновья», военно-морские силы и «Филипс») имели в виду получить фирму «Хаземейер», освободив ее из-под опеки. Первейшей нашей задачей было сохранить завод, представлявший общенациональную ценность. Возможные коммерческие выгоды пока не просматривались, но Схаген ван Леувен, занявший пост главного управляющего, был полон уверенности, что его новые системы наводки покорят мир.

Соглашение с Институтом опеки было достигнуто, договорились и о цене. И тут, когда мы уже планировали, как будем организовывать работу «HSA», вмешалось министерство финансов — там вызвала сомнение цена, достигнутая в результате переговоров. Министр вызвал троих партнеров в Гаагу. Дело подробнейше обсудили. Мы подчеркнули, что переговоры о продаже проводились главой Института опеки, который имел для этого все полномочия. И тут министр проронил:

— Мы в министерстве финансов хотели бы, чтобы дело это было проведено по возможности честно.

— Как, ваше превосходительство! — взвился я. — Что значит «по возможности честно»? Дела должны делаться не «по возможности честно», а честно, без экивоков!

Его превосходительство слегка покраснел и поправился:

— Ну, разумеется, честно.

— Если же так, — продолжал я, — то разве не должны вы доверять соглашениям тех, кто уполномочен вести переговоры от вашего имени? Они дали вам слово. А что касается суммы, на которой мы сошлись, то должно пройти время, и довольно значительное, чтобы стало понятно, недоплатили мы или переплатили. В настоящий момент очевидно только одно: очень много денег уйдет на то, чтобы фирма просто продолжала работать, и мы при этом идем на риск.

В итоге мы расстались друзьями. A «HSA» со временем стала весьма уважаемой компанией. После войны ей было заказано оборудование для двух крейсеров и нескольких эсминцев. Специалисты нашего военно-морского флота до такой степени доверяли системам наведения Схагена ван Леувена, что заказ был очень крупный. И надо сказать, системы ван Леувена выдержали все испытания, что меня нисколько не удивило. На мой взгляд, это типичный пример того, как много значит для компании уверенность в своих силах и способности одного человека.

Выполняя этот заказ, «HSA» приобрела огромный опыт и репутацию, что повлекло за собой заказы от военно-морских сил самых разных стран мира, и первый из них, весьма крупный, поступил от шведских и германских военных. С течением времени развитие электроники все больше влияло на конструкцию оборудования по наводке артиллерийских орудий, и, в конце концов, было только естественно, что «Филипс» взял на себя судьбу этой компании, так что теперь «HSA» — часть нашего концерна.

Получив свободу, Голландия кипела идеями, выношенными в бесконечных дискуссиях, которые велись в лагерях заложников, в группах Сопротивления, при встречах с королевой Вильгельминой. Меня, естественно, больше всего волновали проблемы промышленности. Дирк Стиккер, президент Фонда труда, вскоре после освобождения пришел к нам на заседание Кружка промышленников. Фонд труда представлял собой орган, в котором работодатели и представители профсоюзов планировали свою совместную работу по восстановлению процветания Голландии.

В некоторой своей части деятельность Фрэнка Бухмана, основателя движения «Моральное перевооружение», в тот период была связана как раз с этими же проблемами, и поэтому я пригласил исполком Фонда провести выходные в Лондоне и посмотреть, как в театре «Морального перевооружения» играется пьеса, речь в которой шла о конфликте между рабочими и предпринимателями. В этой пьесе показывались как разрушительные следствия недостатка взаимопонимания, так и возможная основа разрешения конфликтной ситуации. В целом мои друзья отнеслись к этому действу благосклонно, но, принявшись обсуждать, следует ли показать его в Голландии, мы все пришли к выводу, что коллизия пьесы более характерна для британских условий, нежели чем для голландских, поскольку в то время у нас и почвы-то не было для таких конфликтов.

В концерне «Филипс» люди также были открыты новому и полны готовности обсуждать самые различные теории, привнесенные опытом войны. В период оккупации кое-кто в нашем непосредственном окружении уже обдумывал — в первом приближении, — какой социальной политики промышленникам следует придерживаться в будущем. Тогда истинным кладезем идей стал для нас буклет профессора Альфреда Каррара «Руководитель, его подготовка и обязанности».

Теперь мы пригласили профессора Каррара прочитать несколько лекций в Эйндховене. Он выказал себя мастером вовлекать аудиторию в диалог. Затем мы с Оттеном послали нескольких наших управляющих прослушать курсы современного менеджмента, которые Каррар проводил в своем институте в Лозанне. Это помогло нашему руководящему персоналу разобраться в современных методах управления промышленными предприятиями и, в особенности, осознать необходимость уделять больше внимания отношениям между людьми.

В Швейцарии зародилась и другая важная инициатива. В 1946 году в Ко-сюр-Монтрё сто швейцарских семейств, ценой значительных для себя лишений, приобрели здание, в котором раньше располагался отель, и, перестроив его, устроили там конференц-центр движения «Моральное перевооружение». За годы своего существования Центр в Ко-сюр-Монтрё стал источником множества идей и акций. По инициативе Фрэнка Бухмана именно там осуществлялись первые послевоенные контакты неполитического характера между представителями немецкой нации и других народов. В проводимых там конференциях участвовали, среди прочих, Конрад Аденауэр и Робер Шуман, ставшие вскоре сторонниками сближения Франции с Германией. Огромное значение также имело то, что именно в Ко-сюр-Монтрё многие немецкие коммунисты обрели новую жизненную цель — этот факт сыграл важнейшую роль в разрушении планов компартии подчинить себе Рурскую область Германии. Лидеры компартии настолько опасались влияния Ко-сюр-Монтрё, что коммунисты, там побывавшие, исключались из партии. Однако рурские рабочие осознали, что идеи Ко-сюр-Монтрё эффективней идей Москвы, и всего за несколько лет представительство коммунистов в рабочих советах Рура упало с семидесяти пяти до восьми процентов.

Мы с Оттеном несколько раз присутствовали на конференциях в этом местечке, живописно расположенном в горах над Женевским озером, и многие наши сотрудники тоже. В 1948 году Альберт Плесман предоставил для этого самолет, и делегация промышленников смогла провести выходные, участвуя в проводившейся там встрече.

Между тем к ноябрю 1945 года условия жизни в Голландии улучшились настолько, что стало возможным возвращение моих родителей. Они морем прибыли в Роттердам, сопровождаемые моей сестрой Анньет, госпожой Оттен и ее младшим сыном Францем. На тот момент жить в «Лаке» было еще невозможно — его только предстояло отремонтировать, поэтому они устроились у моей сестры Етти поблизости от Гольф-клуба.

Для отца первые недели пребывания на родной земле оказались мучительно трудными. Надо было столько переварить! И зрелище полуразрушенных заводов, и жалкий вид изничтоженных вокруг «Вилевала» лесов. Однако стихийная демонстрация, устроенная работниками «Филипса», скрасила многое. Они маршем прошли мимо «Лака», как всегда делали в праздничные дни перед войной. Так что снова мои родители стояли там, глубоко растроганные и в то же время потрясенные видом множества знакомых, но изможденных лиц. Одежды по-прежнему не хватало, и люди были кто в чем.

Отец, привезший из Америки большую партию текстиля и сотни пар обуви, чтобы раздать их в Эйндховене, теперь понял, что это капля в море. Однако дары из Америки были с благодарностью приняты.