Пока мы были заняты делами, Сара Холст и Сильвия гуляли и совершали экскурсии, но их энтузиазм по поводу увиденного сникал, когда вечером мы рассказывали им о бесконечных и совершенно бесплодных переговорах. В дополнение к тем господам, которые непосредственно участвовали в этих беседах, там всегда присутствовали некие молчаливые личности, в обязанность которых, это совершенно очевидно, входила слежка. Позже нам стало ясно, что кое-кто из этих бессловесных наблюдателей прекрасно понимал по-нидерландски. Видимо, потайные микрофоны еще не вошли в практику.

При посещении учебных заведений я заметил здания возрастом не более шести лет, которые уже буквально разваливались. Тут и там со стен осыпался цемент. Кроме того, ужасно угнетало зрелище огромного числа женщин в платьях из мешковины, подметающих улицы. Да и костюмы мужчин всегда выглядели не по размеру, и порой казалось, что они одеты в чужое. Люди пытались выразить свою индивидуальность кепками, на которые требовалось мало материала. Кепи были в ходу самые разнообразные: зеленые с желтым в разводах, огромные старомодные с большим козырьком слегка набекрень, с лакированным, вздернутым вверх козырьком. Последних мы нарекли оптимистами — пессимисты надвигали козырек на глаза. В шляпах ходили очень немногие, но было видно, что шляпа на русском не считается больше приметой капиталистического умонастроения.

Предприятия, на которых мы побывали, выглядели весьма неплохо. Радиозавод выпускал тот тип радиоламп, который в Голландии был в ходу восемь лет назад, но выбор был сделан правильно — из всех, выпускавшихся в тот период, это были лучшие лампы, самые легкие в изготовлении и наиболее подходящие для массового производства. Руководили заводами, как правило, два директора — один рабочий, сделавший карьеру в партии, другой специалист в области производства. Последний зачастую был немец.

Случая встретиться и поговорить с заводскими рабочими у нас не было, но девушки на вид казались свежими и аккуратными. Как они добивались этого, живя в тесноте, непонятно, но эту удивительную способность в любых условиях выглядеть опрятно я замечал еще и когда бывал в азиатских странах. Насколько можно было судить, люди работали старательно, а в лабораториях, которые мы посещали, проводились тонкие эксперименты. Но у нас создалось впечатление, что удачная лабораторная разработка будет чрезвычайно медленно продвигаться к стадии промышленного производства — если вообще достигнет ее. Боюсь, что это особенность русских интеллектуалов — они живо вовлечены в сам процесс исследования, но едва только получен какой-то достойный результат, их интерес затухает. Похоже, они считают, что превратить научное достижение в массовый продукт совсем не так занимательно. К примеру, мы видели в лабораториях натриевые и ртутные лампы, которые так и не стали предметом массового производства.

У нас было несколько переговоров с ответственными чиновниками от торговли и руководителями электроламповой промышленности. Все они очень оживлялись, узнав, что Карл Маркс работал над своим «Капиталом» в доме моего деда в Залтбоммеле, и по этому поводу несчетное число рюмок водки было выпито за семейство Филипс. Да и в целом, по правде говоря, мы никогда там не ощущали себя «презренными капиталистами». В нашем лице они вполне уважали технологический прогресс и деловую хватку.

Разумеется, нечего было и мечтать, чтобы потолковать с людьми на улицах. Особенно в Москве — там к нам была приставлена девушка из государственного туристического агентства, типичный образчик члена партии в грубых чулках, лишенных всякого буржуазного лоска. Однако в Ленинграде нам досталась переводчица, носившая шелковые чулки, отец которой был ведущим инженером на дизельном заводе, — и она оказалась куда менее правоверной.

Мы останавливались в старомодных отелях, где полотенца были дотерты до дыр, однако ежедневно нам выдавали их свежими, пусть даже и в разной степени застиранности. На каждом этаже сидела дама с ключами, что, надо сказать, стесняло нашу свободу.

По пути домой мы провели несколько дней в Варшаве. Контраст был разительный! После Москвы Варшава казалась Парижем. Люди прекрасно одеты. На улицах много машин. Да и водители ведут себя не так, как их русские коллеги, которые на дикой скорости возили нас в прекрасных интуристовских лимузинах, гудя в клаксоны и пугая отскакивающих в стороны прохожих.

Позже мы принимали ответный визит из Москвы. Наши заводы произвели на гостей глубокое впечатление, но более всего поразили их условия труда и быта служащих. Дома, в которых жили наши рабочие, были просто недоступны для их понимания.

Мы предложили русским визитерам нашу рентгеновскую трубку и завод по производству соответствующего оборудования за 35 тысяч гульденов, включая технологию. Они этого предложения не приняли, и на этом наши русские приключения завершились.

В эти годы я невыразимо много получал от общения с женой и детьми, которые росли в атмосфере общих радостей и печалей, как это всегда бывает в больших семьях. А ведь мы представляли собой частичку еще большего семейства, центром которого был мой отец, по традиции правивший нами почти как патриарх. Он был щедр на советы и с пристальным вниманием следил за взрослением всех своих внуков, племянников и племянниц. Наивысшим наслаждением для него был сбор всей родни по поводу чьего-либо дня рождения или других семейных торжеств.

Кроме того, у нас бывали чудные воскресные вечера в доме моих родителей, «Лаке», где мы обычно собирались на ужин — Анньет и Франс, Етти и Хенк ван Ремсдейк, Сильвия и я. После ужина мы засиживались за столом, обсуждая, как идут дела в мире и в нашей стране — как правило, очень критически: ни одно правительство не могло устроить нас в полной мере. Затем наступал момент, когда моя мать подавала знак прекратить дискуссию. Мужчины оставались побеседовать еще недолго, а потом присоединялись к дамам в гостиной, где расчищался стол для бриджа или другой карточной игры, в которой все принимали участие.

Все мы очень любили такие вечера в «Лаке». Но с приближением 1940 года на них упала тень страха за будущее.

Свои приготовления с целью защитить «Филипс» на случай войны мы начали задолго до того, как разразилась вторая мировая. Именно Оттен первым обратил наше внимание на то, что черные тучи сгущаются на политическом горизонте, и стал инициатором этих упреждающих мер. Да и Лаупарт, который хорошо помнил, как немцы оккупировали Бельгию в первую мировую войну, настаивал на них все больше и больше. Между тем страна наша демонстрировала некую беззаботность, хотя около некоторых мостов и были возведены фортификационные укрепления. Впрочем, мы на «Филипсе» уже довольно давно получали тревожные донесения с наших заводов, разбросанных по всей Европе, так же как и прямые предупреждения из самой Германии, так что были вынуждены всерьез задуматься над тем, что станет с концерном, если Голландия вступит в войну или даже будет оккупирована.

Чтобы найти выход, Ван Валсем пустил в ход всю свою юридическую изворотливость и в итоге предложил нам следующее. Во-первых, штаб-квартиру концерна следовало перевести из Голландии в ту часть Нидерландского королевства, которая, вероятней всего, останется в безопасности. Виллемстад на острове Кюрасао представлялся наилучшим выбором. Во-вторых, следовало основать две трастовых компании (треста). Британский трест, учрежденный 1 мая 1939 года, базировался в Лондоне и объединил все наши компании, расположенные в странах Британского содружества. Американский трест был сформирован в августе того же года в Хартфорде, штат Коннектикут, с целью защитить интересы «Филипса» в Северной, Центральной и Южной Америках. Тем самым предполагалось, в случае оккупации Голландии, оградить предприятия «Филипса» от захвата на том основании, что это вражеское имущество. Вследствие этих мер все наши заводы утрачивали свою юридическую и коммерческую самостоятельность и передавались вышеназванным трестам, которые управляли ими от имени и во благо правомочных акционеров. Подразумевалось, что руководители высшего звена будут, насколько это возможно, выступать в качестве советников и попечителей. Таким образом сохранялась бы связь между различными составными концерна за пределами оккупированной территории.