— Ладно тебе хвост задирать, — примирительно ответил Николаев. — Все жаловаться, все писать стали, все грамотные! Вот пойди лучше сам найди, где взять мяса! Пойди-пойди!
Не приняв его почти извиняющегося тона, я неожиданно тоже перешел на «ты»:
— И, что ты думаешь, пойду! И найду! Я найду, но это твоя работа, Коля, твоя!
Николаев выматерился себе под нос и после паузы спросил:
— Так ты отказываешься кормить зверей этим продуктом? — Мне показалось, что он с сомнением посмотрел на свою добычу.
— Этой дрянью — отказываюсь! — отрезал я.
Директор достал записную книжку, с остервенением вырвал лист и сунул его мне.
— Вот телефон. Звони секретарю горкома, добивайся приема. — Он вытер пот с лица, показавшегося мне в эту минуту до невозможности противным. — И скажи, что я отказываюсь в дальнейшем снабжать тебя! Так и скажи!
И он в сердцах сплюнул.
— И скажу, черт тебя побери! — взорвался я. — Но боюсь, Коленька, что полетит твоя головушка, а вместе с ней с поста директора полетишь и ты!
И тоже плюнул.
— Во-о-о, паук! — протянул Николаев, и, рванув дверь, скрылся в здании цирка.
Бросившись за ним, я распахнул дверь и в бешенстве крикнул ему вслед:
— Не буду я никуда звонить! И, не зная, чего бы еще добавить обидного, неожиданно ляпнул: — Вот выпущу всех хищников из клеток, пусть сами добывают себе пищу. А в кабинет к тебе запущу Багиру и Риту!
— Сумасшедший! — злобно отозвался Николаев. — Псих ненормальный! Тебя самого надо посадить в клетку!
Переодеваясь, я обдумывал предстоящий разговор в горкоме партии. «Что делать, если секретарь откажется помочь? То, что в городе нет еды, — это факт. С другой стороны, запас на случай войны всегда должен быть. Но кто мне его даст?! Допустим, мне предложат покинуть город, оплатят дорожные расходы. Но куда же я поеду?! Сначала надо найти базу. Легко сказать, когда впереди зимний сезон! Главк снова будет тянуть, слать отписки, собирать комиссии… Да за это время животные просто сдохнут от истощения! Они и так еще не вполне оправились от болезни… Чепуха какая-то! Даже во время войны животные в цирках и зоопарках не голодали. Был специальный приказ Сталина. Люди голодали, а животные нет. Неужели теперь мы живем хуже?!»
Тревожась не на шутку, я понимал только одно: зверей необходимо кормить. И я должен не унижаться, не просить, а требовать. Это мое право! Право человека, любящего своих подопечных и отвечающего за драгоценное государственное достояние.
Выйдя на улицу, я вдохнул влажный удушливый воздух. Казалось, лето еще в самом разгаре. Парило, и земля издавала пьянящий запах. В траве раздавалось стрекотание кузнечика. Но листва на деревьях уже начала желтеть. «Почти золотая осень», — подумал я.
Не доходя до моста, высоко вздыбленного над засыхающей речонкой, которая сине-зеленой лентой прорезала город, я остановился у большого тополя. Обняв серебристый ствол, плотно прижался к нему и прошептал:
— Отдай мне свою силу.
На мосту показался хлебный фургон. Понурая рыжая кляча, напрягая силы, вытягивала его на крутизну. «Суки! — в сердцах подумал я. — Кругом полно травы, а лошадь накормить не могут!»
Слово «накормить» воскресило в памяти все заботы и тревоги последних дней, и незаметно для себя я начал прикидывать: «В этом лошадином двигателе будет килограмм четыреста». Испугавшись собственных мыслей, я замер, не в силах оторвать жадного взгляда от рыжей труженицы. Ничего не подозревающий возчик беззаботно покуривал самокрутку.
Сколько же лет мне присудят, если я отниму у него лошадь? А впрочем, зачем отнимать?! Надо просто пойти за ним, посмотреть, где содержится лошадь, узнать, какому хоздвору принадлежит. А вдруг там много лошадей? Возчику прикажут отдать одну — и все тут. Вот это здравая мысль. А то сразу: «Отниму. Сколько дадут?» Тоже мне герой! И как я сразу до этого не додумался! А хлеб можно развозить и на машинах.
Мне вдруг захотелось бежать обратно в цирк, сообщить о своем открытии Николаеву. Ведь он, если вдуматься, очень хороший человек, просто издергался из-за этого мяса. И немудрено, если уже месяц в ресторан за простым супом очереди выстраиваются.
«А что, если не продадут лошадей? — внезапно похолодел я. — Ну что ж, тогда я украду! Да, украду! Я должен достать мясо — животные не ели уже четыре дня».
В висках зазвенело: «Нет, этого делать нельзя!» Споря сам с собой, я вдруг обнаружил, что давно уже двигаюсь вслед за фургоном. «Если попросить лошадь официально, а ее не дадут? Тогда уже не украдешь: сразу догадаются, чьих это рук дело, — лихорадочно размышлял я. — Значит, надо выследить, откуда она». И я пошел, стараясь держаться подальше, не выпуская фургон из поля зрения.
Так втроем — лошадь, возчик и я — мы развезли весь хлеб и собрали пустую тару, они впереди, а я сзади, следя, как волк, из-за угла. К вечеру я уже подробно знал, где стоит лошадь, когда ее кормят и крепко ли закрывают.
Вернувшись в цирк, я не стал слушать упреков Иониса, обеспокоенного моим неожиданным исчезновением, а с порога рассказал свой план.
— Понимаешь, — уговаривал я служащего, а заодно и себя, — придется украсть государственную лошадь. Но ведь не для себя, а чтобы накормить государственных же животных.
— Да-а-а, задача! — протянул Ионис и, подумав, добавил: — Ох, и бить тебя будут! И поделом!
— Тоже мне — беда! И почему, интересно, меня одного? — возразил я. — И тебя тоже. И к тому же мы спасаем животных! Подумай сам: что дороже — лошадь или хищники?
— Это верно! Только хозяину этой лошади какое дело до наших тигров?! На чем он завтра хлеб развозить будет? Может, лучше попросить? — с надеждой спросил Ионис. — А вдруг продадут?
— Ага, держи карман шире, продадут! Догонят и еще добавят, — сказал я убежденно.
— Во всяком случае, у нас в Каунасе не крадут! — убил меня своим доводом Ионис.
Но я не сдавался:
— У нас в Москве тоже одно время не крали, а теперь… У вас не крадут, и прекрасно. Но ты же видишь, здесь стихийное бедствие. Безвыходное положение. Понимаешь? Мы потом, когда все уладится, придем и во всем чистосердечно признаемся и повинимся. Нас же с тобой еще и похвалят. Скажут: «Молодцы, действовали по обстановке!» А главк купит этому возчику новую лошадь.
— У-у-у! — протянул Ионис. — Куда ты загнул!
— Ладно, говори — пойдешь со мной или нет? — ринулся я в атаку. — Не хочешь, я один пойду!
— Ты один не справишься, — ответил Ионис. — Я-то, конечно, тебя не брошу. Но и красть не буду. А вот как в старое время воры у крестьян скот уводили, расскажу.
— Говори! — облегченно выдохнул я, как горькую пилюлю, проглотив слово «воры».
— Во-первых, красть надо ночью. Во-вторых, копыта лошади надо замотать тряпками!
— Это еще зачем?
— Чтобы не было стука, когда поведешь по двору. А выведешь на улицу — там хоть скачи!
— Вот еще, придумал! Сколько же времени я буду тряпки наматывать?
— Пока все не намотаешь или пока тебя не поймают! — огрызнулся Ионис и продолжал: — А когда поведешь, положи руку на храп, чтобы лошадь не фыркнула и не заржала. И смотри, чтобы не услышала собака! А то залает — и тебе амба.
— Да не будет лошадь ржать! — ответил я, повеселев. — Чего ей ржать, когда она одна? А собак там нет! Все благоприятствует.
— Ну, если собак нет, тогда хорошо красть! Лучше бы там и лошади не было! — с сердцем ответил Ионис. — В жизни тебе этого не прощу.
Едва дождавшись ночи, мы пошли «на дело». Ночь удалась хорошая — темная, безлунная. Мы, словно настоящие воры, пробирались вперед, обходя большие улицы и избегая встреч с прохожими. Вот и скотный двор. Ворота закрыты на простенькую задвижку. Я испугался: вдруг ловушка?
Услышав скрип двери, проклятая лошадь немедленно заржала. И тут же из ветхого домика напротив донесся уже знакомый мне голос:
— Ну, чаво, чаво поешь? Спи, милай!
Заскрипели половицы… Охая и вздыхая, возчик вышел из домика. Я застыл. Неприятный озноб пополз по спине, руки задрожали, по вискам словно кто-то бил молотком… Зазвенело ведро, брякнула металлическая кружка, и возчик наконец скрылся за дверью.
