— Гм. — Старик невозмутимо принял извинения. — Твой разум не свободен от человеческих страстей, — заметил он. — Может, опять мешает твое «я»?

Монахи всегда стараются ввести «я» ученика в жесткие рамки. Но, по их мнению, «я» Пола Дадзая было все еще слишком велико. Со временем они привыкли и решили: такова карма Пола Дадзая — иметь большее «я», чем позволительно.

Пол вставил конец острого меча в щель ножен, привязанных к бедру, одним плавным движением вогнал его на место и подошел к старому мастеру.

— На этот раз не «я», сэнсэй. С сожалением признаюсь, что нечто другое не отпускает мой разум, — поморщился Пол. — Вернее, кто-то другой…

Старик засмеялся и положил руку на плечо своего любимца.

— Ты молод, — успокоил он, — это естественно.

— Тридцать семь — не молодость, — скептически заметил Пол.

— Конечно, кровь не так горяча, как в семнадцать, — согласился старый учитель. — Но если попадается женщина по душе, то тело перестает слушаться нас. Не в этом ли проблема?

— Может быть.

— Но я слышал, есть и другие проблемы? Ученики говорили мне о так называемых «несчастных случаях». Они могут повториться?

— Не исключено.

— Тогда важнее всего избавиться от проблемы, которая тебя мучает. Воин, чей ум не свободен, не может жить в радости.

— Да. Много раз вы говорили так своему смиренному ученику, сэнсэй. Вот поэтому я и пришел сюда потренироваться.

— Гм, — с сомнением покачал головой старый монах.

— Но мне так трудно выбросить из своих мыслей эту женщину…

— Тогда впитай ее! — сказал старик. — Сделай частью себя. И она перестанет отвлекать.

Легко сказать! — подумал Пол.

— Может, ты как-нибудь приведешь сюда ту, что тебя отвлекает? В школу кендо. Я бы хотел встретиться с женщиной, захватившей мысли Железного Мужчины, который не может избавиться от нее даже на несколько минут. — В глазах учителя мелькнуло удивление.

Пол вздохнул и перешел на английский.

— Что-то не помню, чтобы вы когда-нибудь меня называли так.

Старик рассмеялся.

— Возможно, и нет. Восприми это как комплимент. Ты даешь мало поводов посмеяться над тобой. Так что благодари свое «отвлечение», напомнившее нам, что и ты — только человек.

Они не спеша пошли через рощу.

— Пойдем в чайный домик, — предложил старик. Его уверенная походка и прекрасная осанка скрывали возраст. — Я заварю тебе чашку чая. Освободим наш ум от всего, кроме единства с Разумом, частицей которого мы все являемся!

Пол оставил меч у двери домика и вошел внутрь вслед за старым учителем. Там он опустился на колени на месте для гостей, а старик, тоже на коленях, занялся черным железным чайником и всем необходимым для чайной церемонии.

— Я шел сюда насладиться чашкой чая при луне, когда вдруг увидел тебя, — сказал монах. — Так что сама Судьба привела тебя ко мне в гости.

Шум кипящей воды заполнил тишину, и начался древний ритуал.

Монах готовил чай без всяких усилий — сказывалась многолетняя привычка. Его уверенные плавные движения успокаивали душу и усмиряли сердце. Легкое прикосновение аккуратно сложенного шелка к чайной чашке, зачерпывание горького зеленого порошка из черного лакированного ящичка, глухой стук букового черпачка о край… Все так просто.

— Говорят, искусство готовить чай так же важно при обучении воина, как и искусство держать меч, — заметил учитель. — Многие движения похожи. Разрушение и созидание — два лика одной силы. Они едины.

Бамбуковым ковшиком старый учитель разлил горячую воду по чашкам, оставив немного в ковше, чтобы залить обратно в тяжелый черный чайник. Он опустил ковш на чайник и выровнял его, взявшись за ручку большим и указательным пальцами. Потом убрал руку, оставив ковш балансировать на черном железном чайнике.

Сильными взмахами веничка старик взбил легкую зеленую пену, и движения его действительно напомнили Полу движения лучника, отпускающего стрелу. Затем старик убрал веничек, как воин убирает свой меч. Когда все было готово, учитель положил веничек перед собой, а чашку с чаем поставил на татами перед Полом и упер руки в бедра. Почетный гость был обслужен.

Пол поклонился, уперевшись руками в пол, поставил чашку на ладонь и повернул ее, чтобы пить с задней стороны, как полагается вежливому гостю.

Горький зеленый чай был теплым и привычным для Пола. Он вызвал воспоминания о жизни у монахов — мальчиком в Гонконге и молодым человеком на Хикари.

Монахи сумели победить его гневливость, огорчавшую его и портившую жизнь; остался лишь горький осадок упрямства. Монахи залечили множество его ран — физических, умственных, душевных, о которых он даже и не подозревал. Пол оценил это только через много лет, когда раны затянулись.

Но монахи не справились с одним — с его неверием в истинную любовь. Впрочем, эта проблема до последнего времени тоже не существовала для Пола.

Он вытер край чашки кусочком белой бумаги, заботливо приготовленной хозяином, потом повернул чашку обратно — на три четверти оборота — и поставил перед учителем, чтобы тот ее убрал.

Старик, взяв чашку и, сполоснув холодной водой, заметил, что озабоченность Пола вернулась к нему.

— Итак, ты пришел потренироваться? Хотел просветлить свой разум?

— Да.

— Но это не помогло.

— Нет.

Горячая вода зашипела; старик плеснул в нее холодной и накрыл крышкой.

— Может, ты выбрал не тот меч, чтобы ослабить свою боль? — проницательно улыбнулся старик.

Пол тоже улыбнулся. Он давно привык к откровенности монаха и его юмору, но никогда не переставал удивляться им. Юмор слишком контрастировал в его представлении с аскетизмом уединенной жизни.

— Вы, возможно, правы, сэнсэй. Мой меч воспален, и ему нужны ножны. Но меня устроят не всякие ножны — только те, которые сами проявят желание…

— Что ж, теперь я понимаю, в чем дело. До конца, — рассмеялся старик.

Они посидели, наслаждаясь тихой гармонией мира в залитой лунным светом хижине, размышляя о единстве Вселенной. Они думали о жизни, в которой не существует бессмертия, о созидании, тождественном разрушению, о женщине и мужчине — двух половинах одного безграничного и бесконечного целого.

Об уме, жаждущем покоя пустоты. И о спокойном уединении разума, готового воспринять земные радости.

Пола уже не было, когда утром Кэрол появилась в столовой.

— Он пошел поглядеть на самолет, — сообщила Этсу, шаркающей походкой входя в комнату и улыбаясь.

На ней был белый халат, который обычно носят японские домохозяйки, она несла поднос с типичным для Хикари завтраком: вареная рыба, чашка дымящегося белого риса, маринованные овощи и чайник горячего зеленого чая.

Кэрол, привыкшая по утрам к тонкому кусочку калифорнийской дыни и чашке кофе с какими-нибудь бескалорийными сладостями, задумалась, как бы повежливее отказаться от такого обилия еды.

— Ох… я почти не ем за завтраком, — извиняющимся тоном произнесла она. — Надеюсь, я не обижу повара, если не справлюсь со всем?..

Этсу не задержалась с ответом. Она шлепнула поднос на стол и критически оглядела стройную фигуру Кэрол.

— У тебя, может, было бы больше предложений, если бы на костях что-то наросло! Мужчине и обнять-то нечего!

— Предложений? — повторила Кэрол с беспокойством.

— Предложений выйти замуж, — проницательно посмотрела на нее Этсу. — У тебя есть сваха?

— Нет…

— Ты была когда-нибудь замужем?

— Нет.

Кэрол села и аккуратно вытерла руки свернутым в трубку дымящимся горячим полотенцем, поданным на маленькой тарелке рядом с палочками. По ее мнению, было слишком раннее утро, чтобы рассуждать о подобных вещах. Но, вероятно, Этсу никогда не упускает возможности наставить кого-то на путь, ведущий к благословенному браку.

Этсу покачала головой. Лицо ее оставалось гладким и безмятежным, но во взгляде читалось явное неодобрение.

Кэрол подхватила кусочек вареной рыбы и заставила себя проглотить. Может быть, старуха поймет, что она занята едой и ей не до разговоров? Но Этсу никуда не спешила и продолжала беседу.