А что касается Цинева и Цвигуна, то они, вероятнее всего, за отличное исполнение своих обязанностей получили звания генералов армии, и им даже присвоили почетное звание Героев Социалистического Труда.

Органы КГБ усилили контроль за так называемыми диссидентами. Число самих диссидентов к тому времени значительно возросло. Одних профилактировали, других пытались лечить, а третьих отправляли за границу. Сравнивать с тем, что было в мою бытность в КГБ, не приходится. Показатели возросли значительно. Для этой работы потребовалось создать специально новое Пятое управление.

Как это ни парадоксально, но судьбе было угодно, чтобы за мной стали следить те же самые люди, что обеспечивали слежку за Сахаровым и Солженицыным.

В Киев иногда доходили до меня вести о том, что происходит в КГБ. В первый раз я порадовался тому, что уже не нахожусь рядом с Брежневым, в 1968 году, когда войска стран Варшавского договора вступили в Чехословакию. Я не высказывался открыто против этой акции, однако с некоторыми новыми методами работы не мог согласиться. Не могу сказать, что в то время я бы поступал совсем иначе, чем это делал Андропов. Всех подробностей его действий, понятно, я не знал. Однако был рад, что за отправку войск в соседнюю дружественную страну не несу никакой ответственности.

Подобные же чувства я испытал еще один раз, но тогда мое неприятие событий носило более категоричный характер. Я имею в виду направление наших солдат в соседнюю страну, в Афганистан. Думаю, в 1978 году совесть у КГБ была нечиста. Вошли в страну, с которой у нас на протяжении длительного времени были самые дружеские отношения! Ведь граница с Афганистаном относилась к наиболее спокойным и надежным.

Пышным цветом начала проявляться коррупция, в том числе и в высших эшелонах власти. Большинство партийных комитетов в Краснодарском крае было причастно к мафии. В Узбекистане у одного из председателей местного колхоза были даже своя служба безопасности и своя тюрьма. В абсолютном противоречии с действовавшими советскими законами этот председатель проводил допросы и карал провинившихся по своему усмотрению.

Возникал вопрос: КГБ и лично Андропов знали об этом? Думается, знали, но смелости не хватило восстать против всего этого.

В Киеве я держался, насколько возможно, подальше от своих бывших коллег. Не хотел ставить их в затруднительное положение, тем более что перед моим приездом Шелест их собирал и предупреждал о нежелательности поддерживать со мной контакты.

И все-таки с чекистами мне пришлось раз столкнуться лбами. Однажды, было это уже после XXIV съезда КПСС, разговаривал я по телефону, и мне показалось, что на телефоне то ли кто-то висит, то ли он «под кнопкой». Я давно научился быть осторожным при телефонных разговорах, однако сам факт явного прослушивания меня основательно разозлил.

Закончив разговор, я положил трубку, потом снова ее поднял и набрал другой номер — начальника Пятого управления КГБ Украины Калаша. Этого человека я знал, когда он был моим подчиненным в КГБ, а еще раньше — по комсомолу. Он был у меня заместителем по кадрам. На него-то я и обрушил весь свой гнев:

— Не можете чисто работать, тогда займитесь чем-нибудь другим, — жестко сказал я.

— Владимир Ефимович, это неправда, этого не может быть, мы не следим, мы…

— Ты брось оправдываться. Ты не умеешь этого делать и прекрати, не позорься! Хочешь проверить? Приезжай, сам попробуй поговорить по этому «правительственному» телефону.

И он, видно, донес Федорчуку, тот — Шелесту, и Шелест мне говорит:

— Не связывайся ты с ними, ой вони будет! — Он сказал это по-хорошему, по-доброму.

С приездом Федорчука на Украину Шелест почувствовал себя стесненно. Он даже, как мне показалось, решил в чем-то меня предостеречь.

Было это на одном из заседаний, посвященном Ленинским дням. В президиуме народу почти столько же, сколько и в зале. Первый ряд президиума — все члены и кандидаты в члены Политбюро, а мы, зампреды, — второй ряд. Когда объявили перерыв и я шел мимо Шелеста, он меня неожиданно остановил:

— Вы зачем там связываетесь с чекистами?

— Так Федорчук, значит, пожаловался вам, Петр Ефимович? — спросил я. — Что бы ему обратиться прямо ко мне? Или он меня не знает? Или уже совсем забыл? Или, может быть, ему стыдно? — продолжал я наступать на Шелеста. — А если то, что я утверждаю, выдумка, так он мог бы сказать об этом и мне лично, а не через первого секретаря ЦК партии…

Федорчука я знал еще по работе в КГБ: он был начальником контрразведки Группы советских войск в ГДР. Я тогда дважды инспектировал его и «воспитывал». А потом пришлось разбираться в неприятном деле, когда у него застрелился сын из его табельного оружия. Это была целая эпопея…

Мое чувство партийной дисциплины побуждало меня по-прежнему оставаться в Киеве. Первоначальный оптимизм и надежда на возвращение в столицу с годами уменьшались. Если сначала я верил в падение Брежнева и надеялся на новый ход в «большую политику», то позже готов был вернуться в Москву и без всякой серьезной должности в перспективе.

А Брежнев тем временем продолжал всюду расставлять своих людей, убирать неугодных и строптивых. Он был великий артист. Умел носить театральную маску на лице. За годы работы в Киеве я встречался с ним еще несколько раз, и всегда он вел себя на людях так, словно мы были лучшими друзьями.

— А ты никак поседел, — говорил он мне при встрече, которой суждено было стать последней.

— Еще бы! — отвечал я. — После всего того, что произошло, я рад, что у меня на голове остались хотя бы седые волосы.

— Это почему так? — удивлялся он. — Ты плохо себя чувствуешь? — продолжал притворяться генеральный секретарь.

— Не могу дождаться, когда все кончится.

Посмотрел на меня внимательно, видимо, не понял, что я имею в виду.

— Мое изгнание, — пояснил я коротко. — Да вы же сами хорошо знаете, о чем я говорю.

Но тут подошел В.В.Щербицкий, и разговор наш оборвался.

Чтобы понять, как низко пали при Брежневе органы КГБ и Министерства внутренних дел, достаточно для примера привести такую статистику: в различных закулисных схватках и расследованиях собственной рукой покончили с жизнью H.A.Щелоков и его жена, затем его первый заместитель и, наконец, позже заведующий сектором отдела Министерства внутренних дел в отделении административных органов Центрального Комитета. К этому числу следует прибавить и нескольких других, рангом поменьше, должностных лиц. Слишком много самоубийств по вине одного только, министра внутренних дел.

В самом конце брежневской эры закончил жизнь самоубийством и первый заместитель председателя КГБ генерал С.К.Цвигун. А товарищ председатель КГБ смотрел на все это молча. Собственно, как всегда…

Был май 1967 года. Киев был прекрасен — весна в полном разгаре, цвели каштаны, но на душе у меня было прескверно. На Украину я поехал в надежде, что проработаю там год-два, а задержался на целых четырнадцать лет.

Если раньше из Киева началось мое движение наверх, то теперь, побывав на высших этажах власти, я вновь опустился на грешную землю и опять оказался в Киеве. Круг как бы замкнулся.

Первые три года я был третьим первым заместителем председателя Совмина Украины. По местным масштабам высокий пост. Я занял не свободное место, а специально учрежденную для меня должность. В правительстве Украины уже было два первых заместителя и девять — просто замов.

Первое время все было очень непривычно. Телефоны, прежде звонившие, словно наперегонки, вдруг замолкли. Из множества регулярных контактов остался абсолютный минимум. Хотя я и находился в столице, но явно чувствовалась во всем провинциальность.

Семья осталась в Москве. Дети отказались ехать на Украину. Они выросли в Москве, учились в институтах. Там были их друзья. Жена преподавала в вузе, заканчивала кандидатскую диссертацию. Да и не хотелось нам верить, что ссылка продлится долго.