— Я ухожу из КГБ и хотел бы на прощание сказать несколько слов. Благодарю всех присутствующих за дружную совместную работу и ту помощь, которую все вы оказывали мне. Особенно в начале моей работы в органах. Все без исключения относились ко мне очень хорошо, сделали все для того, чтобы я как можно быстрее включился в практическую деятельность. Хотел бы всех попросить, чтобы вы также приняли и нового председателя.

Я закончил и сел на свое место.

— Молодец, — последовало из уст Мазурова.

— А вы думали, что я начну апеллировать к присутствующим? Предлагать осудить решение Политбюро? Мы все из одной партии и должны гораздо больше доверять друг другу.

Мы снова возвратились в мой кабинет. Я вдруг почувствовал себя собранным и спокойном, если так можно было назвать мое состояние. И когда Кириленко предложил мне передать новому председателю ключи от сейфов, я твердо сказал, что здесь мой второй дом. Помимо всего прочего, за шесть лет тут скопилось множество разных книг, бумаг, вещей, в том числе и моих личных, что мне нужно все это разобрать, сдать секретарям кое-какие материалы, что-то отправить домой.

Долго мялись, не соглашались, но я был непреклонен. Они, видно, получили строгое указание, но не знали, как его исполнить. Позже я узнал, что был недалек от истины: когда Брежнев узнал, что меня в конце концов оставили в кабинете одного, он резко отругал Кириленко. Может быть, полагал, что у меня хранится какой-то план «заговора»?..

«Похоронная команда» покинула дом на Лубянке незадолго до полуночи. Мы остались одни. Мы — это я, начальник канцелярии и мои помощники. Предстояла нелегкая работа. Лубянку мы покинули, когда было уже 4 часа утра.

На следующее утро, где-то около десяти, я позвонил начальнику секретариата. Тот сообщил, что Андропов уже находится на своем новом рабочем месте. Я поехал к нему передать ключи от столов и сейфов.

Андропов встретил меня ледяным холодом, не задал не одного вопроса о работе, о кадрах. Я не удержался и позволил себе короткую реплику:

— Вы, Юрий Владимирович, здесь править не будете. Хозяевами станут Циневы.

О Цвигуне в тот момент я еще ничего не знал.

— Это уже вас не касается, — грубо оборвал меня Андропов.

— Что ж, поживем — увидим, — поставил я точку в нашем разговоре.

Новый глава КГБ молча взял ключи, что-то нечленораздельное пробормотал себе под нос, а я направился к двери.

Больше мы с ним не встречались.

Весь спектакль моего расставания с КГБ имел еще одну маленькую сценку, этакий эпилог. Через два или три дня после моего освобождения я позвонил на Лубянку, чтобы договориться с начальником секретариата о передаче служебного удостоверения и еще каких-то бумаг, а заодно сняться с партийного учета.

— Только не идите через главный подъезд, — попросил меня начальник секретариата.

— Как, и на этот счет есть приказ?

— Да. При этом было сказано, чтобы вы вернули удостоверение как можно быстрее.

— Все ясно, — я перевел дыхание и положил трубку.

Видимо, указание шло от Андропова.

Вот с отключением телефонов на квартире не спешили. Через несколько дней я услышал голос начальника секретариата. Он сообщил, что из Азербайджана вызывают в Москву Цвигуна.

— Бог с ним, — сказал я сначала, а потом все-таки поинтересовался: — А чего от него хотят?

— Вы никогда не догадаетесь!

И в самом деле. Я бы никогда не подумал о том, что затем услышал: Цвигуна назначили вторым первым заместителем председателя КГБ…

Вопрос, почему в кресло председателя на Лубянке был посажен именно Юрий Андропов, вполне логичен. Моя версия ответа на него такова.

Андропов был на десять лет старше меня, а его практическая деятельность в области международной политики сравнительно богата. В 1953–1957 годах он был послом в Венгрии, в 1962-1967-м — секретарем ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. Таковы причины официальные, именно о них писалось и в печати.

Но были обстоятельства и неписаные. Они датировались временем более давним, уходили глубже в историю, и их ценность определялась не столько пользой для всей страны, сколько благом для личной безопасности Леонида Ильича Брежнева.

Вскоре после Великой Отечественной войны Юрий Андропов занимал пост второго секретаря ЦК компартии тогдашней Карело-Финской республики. Первым секретарем был Куприянов, ранее работавший в ленинградской партийной организации.

В ходе так называемого Ленинградского дела в конце сороковых годов с помощью сфальсифицированных доказательств пострадало много партийных, хозяйственных и даже комсомольских работников Ленинграда. Многие из них уже давно работали в других районах страны. Жертвой этого грязного дела стал даже председатель Госплана СССР, заместитель председателя Совета Министров Вознесенский. Андропов выглядел в этой истории не самым лучшим образом. Куприянов оказался в тюрьме и находился там довольно длительное время.

Мне известно, что после смерти Куприянова руководители теперь уже Карельской Автономной Социалистической Республики передали две объемные тетради с его записями, сделанными им во время пребывания в тюрьме, Шелепину, а тот — Брежневу. В записях утверждалось, что и Андропов приложил свою руку к тому, что некоторые ленинградцы оказались среди репрессированных.

Что было сделано с этими тетрадями, каков их дальнейший путь, никому и ничего не известно. Их можно было передать в прокуратуру, а можно было и поберечь на всякий случай, дав знать Андропову, что они существуют.

Но это еще не все. В середине шестидесятых годов часть бывших ленинградцев открыто обратились в Центральный Комитет с письмом, в котором обвиняли Андропова в тех же самых проступках. Это письмо было передано для проверки в Комитет партийного контроля, а последний в ходе расследования обратился в Комитет государственной безопасности, ко мне лично, с просьбой дать заключение по этому письму.

У нас с Андроповым никогда не было близких отношений. Мы знали друг друга, но наши пути пересекались крайне редко. Однако в тот момент, когда Андропов узнал о поступившем письме, он стал искать подходы ко мне и, конечно же, обратился к Шелепину. У них отношения были более дружескими. Он пытался через Шелепина воздействовать на содержание моего ответа и дипломатично просил, чтобы Шелепин проследил за правильностью и точностью изложенных фактов. Ко мне лично он никогда не обращался, хотя все происходившее его долго беспокоило.

После того как было установлено, что часть сведений действительно имела место (однако главным виновником репрессий Андропов, конечно же, не был), я передал наше заключение первому заместителю председателя Комитета партийного контроля при Центральном Комитете партии Сердюку. И вскоре был освобожден от должности, так что судьба разбирательства в Комитете партийного контроля мне не известна.

Склонен думать, что возникшее положение Брежнева в высшей мере устраивало. Миронов ушел в мир иной, Цинева и Цвигуна он не мог предложить на пост председателя. Это было бы уж слишком прямолинейно. Партийный актив плохо воспринял бы такой шаг. Секретарь ЦК Андропов был наиболее подходящей фигурой. Он не был родом из Днепропетровска, «человеком Брежнева» его никто не называл, за его плечами была хорошая школа дипломатической и партийной работы.

В последующем Брежнев сделал еще несколько шагов, чтобы приблизить к себе Андропова и сделать его еще более обязанным ему. Андропов вначале становится кандидатом, а затем и полноправным членом Политбюро. Впервые после Берии председатель КГБ приобретает слишком большую власть в стране, и не только председатель, но и КГБ в целом повышает свои акции.

Однако подлинной самостоятельности у Юрия Владимировича было очень мало. Цинев и Цвигун следовали за ним по пятам. Даже когда председатель КГБ ездил в аэропорт провожать или встречать генерального секретаря, они сопровождали своего шефа. Хотя общее число заместителей перевалило за десяток, двум первым заместителям нечего было делать на аэродромах и вокзалах. Дорого это обходилось государству. Я вообще не могу себе представить, как с таким количеством заместителей можно оперативно работать. Оперативность уступала место бюрократизму.