«Помогай нам, Аллах». — Савельев включил наружное освещение и, внимательно вглядываясь в высвеченную желтым светом фар косую сетку дождя, плавно отпустил сцепление. Родной «шестерочный» двигатель, повинуясь педали газа, мощно повлек машину вперед. Оказавшись вскоре на кольцевой, Юрий Павлович без приключений добрался до указателя «Медведково-2», плавно сбросил скорость и повернул направо. Как будто съехал с накатанной жизненной колеи на узкую, смертельно опасную дорогу с односторонним движением, которая вела в неизвестность.

Год 1990-й. Осень

Охранное предприятие «Рубеж» размещалось в симпатичном двухэтажном особняке, надежно укрытом от посторонних глаз трехметровой кирпичной стеной и раскидистыми кронами каштанов. Неулыбчивый мужик в камуфляжном комбинезоне, размещавшийся в застекленной будке, был немногословен:

— Куда? — и, услышав савельевское:

— Иду по объявлению, — турникет открыл:

— Давай.

Миновав дорожку, по обе стороны которой высились заросли сирени, Юрий Павлович поднялся по мраморным ступенькам. Отворив тяжеленную дверь с массивной ручкой под бронзу, он оказался лицом к лицу с рослым молодцом в синей куртке с надписью «сикъюрити» на спине, державшим в руках рацию и американскую полицейскую электродубинку.

Тут же вновь прибывшего откомандировали вдоль отделанного финским пластиком коридора. Очутившись в просторном кабинете, где девица с внешностью Ким Бессинджер сидела перед компьютером, Савельев у чаровницы спросил:

— Барышня, это вам нужны крепкие мужчины до тридцати пяти лет, инициативные и решительные?

Не отрывая взгляда от скакавшего по экрану монитора кролика Роджера, красавица указала хорошеньким пальчиком, украшенным гайкой с брюликами, прямо перед собой. Постучав, Юрий Павлович открыл отделанную красным деревом дверь.

Очутился он в душном, несмотря на работающий кондиционер и солидные размеры, помещении, обставленном с варварской роскошью и полным отсутствием вкуса. На стеллажах, тянувшихся вдоль обклееных фотообоями стен, громоздилась всевозможная оргтехника, аудио- и видеоаппаратура, какие-то нераспечатанные коробки с надписями «мэйд ин джэпен», а сверху все это великолепие было покрыто толстым слоем пыли. На полу лежал громадных размеров псевдоперсидский ковер, а на нем покоился огромный Т-образный стол из черного полированного дерева, вокруг которого плотно сгрудились финские кресла из натуральной кожи ярко-зеленого цвета.

«С добрым утром, тетя Хая, ай-я-яй, вам посылка из Шанхая, ай-я-яй». — Из стаявшего на сейфе девятьсот девяностого «панасоника» громко изливался задушевный голос Аркаши Северного. В кабинете было накурено, хоть топор вешай, и на мгновение Юрию Павловичу показалось, что он попал не в офис, а в средней руки кабак.

— Раньше чем занимались? — Помещавшийся во главе стола седоволосый обладатель приличного костюма-тройки пристально оглядел крепко сбитую фигуру Савельева, однако присесть не предложил. — Если служили, то где?

— Бывший капитан спецназа пятого управления ГРУ. — Юрий Павлович вдруг почувствовал себя проституткой, старающейся продаться подороже, и произнес неожиданно резко: — Уволен за дискредитацию — по мозгам дал кое-кому.

— Э, так все поют, а в натуре выясняется потом, что бортанули за бухало — старая тема. — Развалившийся в кресле сбоку от стола голомозый жилистый малыга с выпущенным поверх джинсовой пайты золотым перевесом в палец толщиной цвиркнул прямо на ковер, и стало понятно, что он здесь главный.

— Мне насрать, что другие говорят. — Внезапно Юрию Павловичу подступил под самое горло горький тягучий комок, который не проглотить и не выплюнуть. Сказались, видимо, события прошедших недель — допросы, протоколы, прокурор военный, которому бы ребром ладони по сонной артерии, — и, посмотрев в белесые глаза собеседника с такой свирепостью, что тот, взгляда не выдержав, отвернулся, он медленно произнес: — За свои слова я отвечаю сам, а кто сомневается, пусть прикроет пасть.

— Борзый. — Главнокомандующий вдруг резко поднялся на ноги и повернулся к сидевшему за столом седоволосому: — Павел Ильич, ты уж тут поработай пока с народом, а мы пойдем проверим, так ли уж в натуре крут товарищ, как втирает, или просто восьмерку крутит. Трактор, со мной. — Это относилось уже к развалившемуся рядом в кресле здоровенному коротко стриженному быку с остекленевшим взглядом выпученных глаз, какой бывает обычно у людей, перенесших перелом носа.

В глубине офиса, у дальних стеллажей, оказалась еще одна дверь, и, миновав вслед за провожатыми небольшой грязный предбанник, Савельев очутился в спортзале, занимавшем почти весь первый этаж.

В левом его углу стоял ринг, внутри которого два стриженых молодца не очень умело изображали что-то похожее на фул-контакт каратэ, неподалеку на матах какой-то недоумок в камуфляже делал вид, что «качает маятник», а справа, там, где находилась предназначенная для метания холодного оружия стенка из напиленных чурбаков, два энтузиаста безуспешно пытались всадить нож в катавшийся по полу деревянный шар. В целом зрелище было убогое.

— Залезай, борзый. — Носитель перевеса махнул рукой горе-каратэкам, чтобы убирались, и приглашающе приподнял канат: — Не стесняйся, покажи себя.

О каких-то там соревновательных правилах никто даже и не вспомнил. Было ясно, что здесь действовал старый проверенный принцип: входит, кто хочет, выходит, кто может.

Следом за Савельевым в ринг шустро залез амбалистый Трактор. Отметив про себя, что сделано это было привычно и с легкостью, Юрий Павлович, мысленно вступив в круг внимания, полностью сосредоточился на своем противнике. Тот был крепким, с длинными руками, килограммов на пятнадцать экс-капитана тяжелее, однако, как все ортодоксальные боксеры, представлял реальную опасность только на средней да, пожалуй, на короткой дистанции и вдобавок сразу же отдал переднюю ногу.

Ярость, копившаяся в душе Юрия Павловича уже давно, наконец-то нашла выход. Стремительно сделав финт левой, он вдруг резко перенес центр тяжести вперед и, звонко выкрикнув «тя-яя», впечатал сверху вниз подъем своей стопы в бедро противника, ближе к колену, туда, где расположен нервный узел.

После такого удара человек обычно не то что ходить, стоять не может, и потерявшийся от сильной боли Трактор тут же пропустил качественный пинок носком армейского ботинка в пах. Инстинктивно руки его схватились за то, что болело, а сам он, приседая, начал сгибаться пополам. Вложившись, Савельев осчастливил амбала сильным апперкотом в челюсть.

Удар был страшен. Не издав ни звука, Трактор рухнул лицом вниз, из его разбитого рта пошла кровь, а сам он превратился в безвольно раскинувшееся тело с судорожно подергивающимися руками и ногами.

Все это было проделано единым неразрывным движением в течение не более пяти секунд — именно столько времени полагается тратить хорошему бойцу-рукопашнику на одного противника, — и сразу же в зале повисла тишина.

— Во дает жизни. — Цепной главнокомандующий, прищурившись, посмотрел на Савельева так, будто увидел впервые, и указал на все еще лежавшего неподвижно Трактора: — Эко ты корешку моему рога обломал, по понятиям тебя поиметь бы за это надо.

— А ты попробуй. — Юрий Павлович, нехорошо улыбнувшись, глянул голомозому в бесцветные зрачки, и тот внезапно ощерился:

— В голову не бери, борзый, все по железке, — и, негромко бросив в глубину зала: — Рябой, Трактор на тебе, озадачься, — поманил Юрия Павловича за собой к выходу: — Потолковать надо, есть к тебе разговор.

Вдвоем они вышли на улицу, молча обогнули сплошь заросшую плющом стену здания. Оказавшись на парковочной площадке, цепной достал брелок сигнализации. Тут же на его призыв откликнулся пепельно-темный пятисотый «мерседес» — высветились фары, щелкнули замки дверей — и, запустив мерно заурчавший двигатель, главнокомандующий повернулся к сидевшему рядом в кресле Савельеву:

— Чем теперь думаешь заниматься, в народное хозяйство ломанешься?