После всех процедур, связанных с оказанием мне медицинской помощи, я, как и обещал мне Зубайруев, без всяких остановок все с тем же эскортом был доставлен прямо в следственный изолятор номер один, то есть в тюрьму Махачкалы. Среди ночи, что было крайне редко, меня бросили в ту же камеру, из которой еще утром вывозили в КПЗ, но уже перебинтованного с головы до ног в буквальном смысле этого слова. Как тюремные надзиратели, так и сами заключенные, которые находились со мной в одной камере, были нимало удивлены и не могли понять, как тюрьма могла принять меня в таком виде?

За все то время, которое мне осталось еще просидеть в этой тюрьме, меня ни разу ни к кому не вызвали, все было тихо и спокойно, но я знал, что после этого видимого спокойствия и тишины неминуемо последует буря.

Примерно через неделю после описанных только что событий я получил маляву по тюремному телеграфу. Когда я ее вскрыл, то был настолько удивлен ее авторством, что сразу и не понял написанного. Малява была от Шурика Заики. Оказывается, не на шутку взявшиеся за раскрытие этого преступления легавые, обнаружив из источников, одним им ведомых, что последние годы на свободе я общался с Заикой и Лимпусом, решили этапировать Шурика из Свердловской области, с «Азанки», где он отбывал четыре года срока, в Махачкалу, в надежде на то, что Шурик прольет какой-либо свет. В действительности же менты прекрасно сознавали, хорошо зная Заику, что если даже Шурик что-то и знал, он ни под страхом смерти, ни под пытками никогда не выдал бы друга. Так что для человека, понимающего толк в мусорской кухне, было ясно как белый день, что этот вызов бродяги чуть ли не с края света был лишней галочкой в отрабатывании версий по делу о громких убийствах.

Даже с точки зрения основ криминалистики, мы никак не подпадали под убийц, потому что были ворами и даже никогда не были осуждены за что-либо иное. В этой маляве было еще немало новостей как об обитателях северных острогов, так и о жизни преступного мира в целом.

Я в тот же день ответил Шурику на его маляву, пытаясь одним нам понятным языком объяснить кое-что, но ответа, к сожалению, не дождался.

На следующий день, сразу после утренней поверки, меня заказали с вещами, а это означало дальний этап. А уже чуть позже, ближе к обеду, я был вновь на дороге, ведущей в Азербайджан. Перипетии судьбы, как я и ожидал, продолжались, но теперь уже больших пауз в разнообразии и поворотах событий не было.

Как только меня вывели из камеры, я тут же очутился в «Жигулях» шестой модели, которые стояли во дворе тюрьмы. Хозяином машины был не кто иной, как следователь Боня. В принципе нетрудно было об этом догадаться, ибо я все время ожидал, что когда-нибудь, он все же отомстит мне. И вот, видно, случай, которого он так долго ждал, ему наконец и представился.

Как и во время предыдущей нашей поездки, меня приковали наручниками к дверце машины, только на этот раз обеими руками. Так что мне пришлось вплотную прижаться к двери, согнув голову почти до колен. Руки были перебинтованы, с ран от порезов еще даже не успели снять швы. На животе, правда, швов не было — у меня не получилось такой маленькой мойкой добраться до кишок, но несколько порезов были ощутимы, так что живот, как и горло, был перевязан, и от этого я был неуклюж и неповоротлив.

Но куда мне было деваться? Приходилось молча терпеть. Еще в самом начале пути я спросил его:

— Ты что, Боня, не боишься заразиться, ведь у меня туберкулез в открытой форме?

На что он цинично и с ядом в душе ответил мне:

— Даже если ради того, чтобы снять с тебя шкуру и поймать кайф от твоих страданий, мне пришлось бы утопиться в болоте вместе с тобой, я бы пошел на это, а что такое туберкулез? Плевать я на него хотел, лишь бы иметь удовольствия видеть твои страдания и слышать твои мольбы.

— Ну уж второго ты от меня никогда не дождешься, — тут же ответил я ему.

— Не спеши говорить «гоп», пока не перепрыгнешь, урод. У тебя все еще впереди. Насосная была всего лишь маленькой прелюдией к большому концерту, ты еще не видел настоящих палачей.

В какой уже раз мне давали понять, что меня ожидают еще более суровые испытания, чем те, через которые я уже прошел, говорили о них прямо в лицо, нагло, да к тому же с ничуть не скрываемым злорадством. Ну что ж, я был ко всему уже давно готов, откровенно говоря, даже устал в ожиданиях.

Но мне было абсолютно непонятно, откуда у этого человека, который сидел за рулем и глядел на меня с такой злостью и презрением, накопилось на меня столько яда? Ведь я его раньше никогда не видел и не знал о его существовании вообще. Тем более что работал он в Каспийске…

В этой связи мне вспомнились слова одного мужика, который сидел со мной в одной камере в Махачкале. Он рассказывал про Боню, а они были знакомы с детства, что этот легавый всегда был оборотнем. Те, кому приходилось сталкиваться с ним по работе и кто хорошо знал его и не боялся, никогда не здоровались с ним первыми, а если была такая возможность, то вообще избегали встречи с ним.

В среде уголовного мира, в том районе, где он работал, он старался завоевать себе дешевый авторитет у криминальных воротил, и ему это со временем в какой-то степени удалось. Считалось, что если нужно поговорить по душам с кем-либо из криминальных авторитетов, то к нему начальство обязательно посылало Боню. Ну а тот, естественно, в таких случаях никогда не терял возможности поднять свой авторитет, стараясь быть хорошим и для тех и для других.

Одним словом, он был обыкновенной милицейской проституткой. И в руках такой мрази были судьбы нескольких бедолаг, которым была уготована судьба если не мучеников, то «терпигорцев», это точно.

Безо всяких остановок где-либо по пути мы добрались до границы двух республик — Дагестана и Азербайджана. Немного углубившись на территорию Азербайджана, Боня решил заправить машину. В этом месте всегда стояло много транзитных машин и была масса народу. Здесь была заправка и несколько магазинов.

Что касается природы, то места здесь бесподобны по красоте. Лесной массив сменялся горным ландшафтом, а если устремить свой взгляд немного выше, он уже останавливался на заснеженных вершинах Главного Кавказского хребта. Природа по всей федеральной трассе Ростов — Баку, которая проходила через несколько республик Кавказа, издревле славившихся уникальностью флоры и фауны, абсолютно и чарующе неповторима в своем разнообразии.

Место, где мы остановились, было одним из них. Здесь бил целебный горный источник, такой, каких не было во всем Азербайджане. Источник прятался чуть в стороне от людской суеты, в тихом месте в окружении нескольких плодовых деревьев.

Мы подъехали к нему сразу после заправки, и, выйдя из машины, Боня припал к фонтанчику с живительной влагой, как заблудившийся путник в пустыне, вдруг увидев источник жизни, наслаждается даром Всевышнего.

Для этого ему пришлось лечь и упереться руками в землю. Вся эта картина была в метре от меня, я наблюдал за ним и ждал, когда он, напившись, вспомнит и обо мне. Была самая жаркая летняя пора на Кавказе, в пути мы пробыли уже около четырех часов, и меня мучила жажда ничуть не меньше, чем этого борова.

Утолив жажду, он снял рубашку и майку и, ополоснувшись из маленькой лужицы у родника, присел возле источника. Достал пачку сигарет, демонстративно вынув одну, закурил и, затянувшись с видимым удовольствием, ехидно улыбаясь при этом, спросил у меня с сарказмом:

— Заур, ты случайно не голоден?

Я сразу понял, каковы будут дальнейшие действия этого ничтожества, а потому, отвернувшись, чтобы не выдать своих чувств, ответил ему по возможности спокойно и с достоинством:

— Нет, Боня, спасибо, все нормально, можешь ни о чем не беспокоиться.

— Ну, может, ты водички хочешь попить, Заур? Смотри, какая она здесь прозрачная и холодная, или сигаретку выкурить? Ты только скажи, не стесняйся.

— Я же тебе сказал, что не хочу ничего, кроме того, чтобы ты оставил меня в покое, — ответил я, уже почти теряя терпение.