— Спас? Что же, ты как будто не уверена? — добродушно бросил он.
— Я… была так напугана, что в голове все перепуталось, высокий Ведатель, — пролепетала Маритха.
Перед глазами невольно замелькали образы того дня: дохлый тарп, спина Тёмного перед ней, горакх, дёргающий усами, Великий Раванга в лохматых шкурах. Девушка старалась унять себя, чтобы выдать как можно меньше, но куда ей, несчастной Маритхе, против Ведателя. Однако непохоже, чтобы он ловил её мысли так же легко, как Раванга… и как Тёмный. Может, не все Ведатели так искусны в чтении мыслей? И картинок на Нити?
— Вероятно, так и было, — благосклонно качнул он головой, — поскольку образы тех дней так спутаны и затемнены… как будто кто-то постарался их укрыть.
Быстрый взгляд, Маритха даже понять не успела, на что он досадует. Или выведать что-то не удалось, или на слепоту свою пеняет. Ведатели, должно быть, того не любят. А что всего не видит, это хорошо. Или Раванга постарался, не оставил своей заботой, или Сфера Тёмного её защитила… Что ж, пригодилась, и ладно, благодарствовать ему она не станет.
— Я плохо помню тот день, — солгала Маритха, усиленно прогоняя с глаз спину Ведателя, что полдня маячила перед нею. — Потому ничего не могу сказать.
— Твои тайны должны оставаться твоими, Маритха, — ласково разрешил Васаи. — Они принадлежат тебе, и Бессмертным, больше никому. Однако мы отвлеклись на несущественное. Я ведь явился в заботе о Храме, не так ли? — Он улыбнулся. — Знаешь ли ты, что вчера перед Храмом собирались паломники и просили удалить тебя отсюда?
Девушка испуганно вздрогнула. Началось!
— О нет, не тревожься. — Он даже взмахнул руками, отрицая такую нелепую возможность. — Конечно же, никто не позволит кучке глупцов указывать, что и как нам делать в наших собственных стенах! Но это лишь первая песчинка, самая первая. О чем, ты думаешь, пойдёт речь у Покровителя Радиха? Для чего собрались Ведатели?
Он расслабленно следил за ней, всматриваясь даже не в лицо, а куда-то подальше глаз, точно хотел внутрь головы заглянуть.
Маритха с усилием покачала головой. Если бы все это её не касалось, Васаи сюда не пришёл бы.
— Ты права, это связано с тобой. — На этот раз он расслышал хорошо, и девушка вздрогнула вновь, почувствовав себя почти голой. — По Табале ходят странные, и, скажу тебе прямо, страшные слухи. Что только не говорят, и все о тебе. Откуда такое внимание, Маритха? Что за тайна?
Она хотела сказать, что нет никаких тайн, но решила молчать, раз уж Васаи не спрашивает прямо. Чем меньше разговора, тем меньше вранья, которое слышит этот Ведатель, тем меньше мыслей, что носятся в голове, как песок, поднятый бурей.
— Это не праздный вопрос. Великий Раванга среди этих слухов сейчас как скала посреди бури. Пока как скала, дай срок. — Его обличье выразило тревогу. — Как истинный светоч, он просто проходит мимо всего, недостойного его внимания. Но слухи ширятся. Тревога все больше охватывает Табалу. Люди уже обращают недобрые лица к нашему Храму, что до сих пор был оплотом здешнего равновесия. Их ведь можно успокоить, и это нетрудно. Нужно лишь сказать им правду, чтобы домыслы улеглись и буря слухов разбилась о скалы. Или хотя бы полправды. Ибо правда не всегда безопасна… — На этот раз он слегка улыбнулся, ободряя Маритху, но тревога так и не ушла.
Вот, оказывается, до чего дошло. И Храм уже в опасности. И все из-за неё.
Васаи ждал ответа, но девушка не знала, что бы сказать без ущерба для себя и Великого. Оставалось только гадать, что Ведатель увидел сам.
— А что говорит Великий? — отважилась она спросить, наконец.
— В том-то и дело, что ничего! — с жаром подхватил Васаи. — Он всегда над толпой… но толпа, что очень скоро соберётся у Храма, будет огромной! Такого не случалось со смутных времён! И все, что надо сделать, чтобы предварить смуту — это успокоить. Объяснить людям… Быть может, перестать прятать тебя от чужих глаз… Или это необходимо?
Маритха только моргнула в ответ. Он тревожится о Храме. А её, должно быть, все Ведатели уже ненавидят, что бы там ни говорилось. Вот ещё непрошеная забота на их головы! Все совсем плохо, намного хуже, чем рассказывал Великий.
— Что ж, не буду тебя больше тревожить. Отдыхай.
Васаи сделал вид, что собирается приподняться.
— Да, лишь одно… Прошёл слух, что ты знаешься с Сыном Та́рхи?
Что это за Тархи такой, удивилась Маритха. И сын ещё какой-то… Васаи спросил о том так расслабленно, как бы между прочим, но Ведатели никогда не болтают попусту. И все время слушают. Уж Маритха-то знает.
— Нет, высокий Ведатель, — ответила она с чистой совестью, — ничего не слыхала даже. Ни про Тархи, ни про сына его, дай ему Бессмертные ещё больше сыновей!
Ей показалась, он сердится. Но в мыслях её на этот раз не было лжи. Они ясны, как вода из колодца.
— Ну же, Маритха, — строже, чем раньше, журил её Васаи, — не стоит скрывать столь явное. А то тебя могут заподозрить в злом умысле. Ведь тебя принесли сюда из его жилища! Раванга водил туда хранителей той самой ночью, когда ты появилась в Храме.
Ну, раз уж Васаи и так знает этого… Тёмного…
— А его зовут Тархи?
На лице Васаи проступило явное недовольство.
— Перед тобою Ведатель Третьего Посвящения, Маритха, и я пришёл не из праздного любопытства, не ради своей нужды трачу время, — звякнул в голосе металл и тут же сменился спокойствием. — Ты можешь просто промолчать, если тебе неприятен этот разговор… И если забота, что гнетёт сейчас всех и каждого в этом Храме, не вызывает твоего сочувствия. Ведь такое опасное знакомство не делает чести ни тебе, ни Храму.
Да уж, промолчать…
— Но я же… я даже и не думала обманывать, высокий Ведатель, — удивилась девушка. — Никогда не знала такого имени, Тархи!
Не мог же он не услыхать, что Маритха и сама удивлена донельзя. Васаи подёргал пальцами, поглядывая на неё, словно решая, стоит ли говорить.
— Тархи не просто имя, — он понизил голос, слегка наклонился к Девушке. — Это тайна. Это сила. Это воля. Это могущество. Это опасное учение, запрещённое, и потому о нем не говорят. Презревшее всякую родительскую опеку Бессмертных над нами, скромными и беспомощными. — Почти после каждого слова он останавливался, точно проверял, не зря ли ей доверился. — Очень опасное, — посмотрел со значением. — Очень. Но Сыновья Тархи выбирают его, потому что презирают законы Бессмертных… хоть и не могут им не следовать. Они играют со священным! — так шепнул Васаи, что заставил Маритху вздрогнуть. — Возвращение Сына Тархи — большое бедствие для всей Табалы! А ты, должно быть, с ним заодно! — не дал он ей опомниться.
Маритха невольно вспомнила Ведателя. Таким, как был. Узкое даже для горца лицо, лёгкие складки над бровями, пальцы над свечой… «Когда придётся совсем тяжело — зови». Она замерла, почти позабыв про Васаи. После ужаса, открытого ей Равангой, подобное знание уже не могло испугать. Сын Тархи. Вот почему он не Ведатель и никогда им не был, с небывалым доселе спокойствием думала Маритха. Ведатель — глаза Бессмертного, руки Бессмертного, голос Бессмертного, его продолжение — так твердят во всех Храмах. Ведатель слушает Бессмертных, питается их силой. А чем тогда живёт Сын Тархи, отвергающий силу неба? Теперь понятно, для чего ему Нити. Фигурки вокруг Ведателя горестно вторили ей, и Маритха не могла прогнать со своих глаз ни их, ни их хозяина.
— Маритха! Ты слышишь меня, Маритха? — звал её Васаи, и она, наконец, услыхала, попыталась оторваться от созерцания, но не смогла полной мерой очистить свои мысли.
— Конечно, слышу, высокий Ведатель! — ругала девушка себя за то, что дала волю памяти, что выдала слишком много.
Все, что она узнала про какие-то Ключи и Двери, не шло ни в какое сравнение с тем, что с ней произошло в ту ночь. И разделить даже малую песчинку знания о ней с любым из смертных казалось ни с чем не сравнимым мучением. Маритха промолчала бы даже перед Великим… если бы смогла.
— Не знал, что мои слова ввергнут тебя почти в безумие, — недовольно поджал губы Васаи. — Тебя опасно подвергать таким волнениям. Я лишь хотел сказать, что если Сын Тархи позволит себе что-нибудь… ты понимаешь? Могут подумать… люди могут подумать, что ты с ним заодно, и я не смогу тебя защитить. И Первый Ведатель Храма тоже не сможет, и даже Великий Раванга окажется бессилен. Не лучше ли не доводить людей до безумия? Мне кажется, я смог бы легко успокоить их сообразно твоим обстоятельствам, но, к несчастью, я ничего о тебе не знаю… А раз так, я не могу ни о чем судить справедливо.
