Девушка не помнила, как она тут очутилась. Великий говорил, что тем самым утром её принесли люди Тангара, без чувств, почти без дыхания. А потом… Маритха провалялась в горячке, в полубреду почти до самого конца здешней вечной ночи. Да, не выдержали на этот раз её плечи, сломались.

Куда же больше горестей простому человеку? Ну куда? А, Бессмертные? Сколько можно Нитью её играться? Как тепло было в комнате с горьковатым запахом дерева, как уютно на мягких шкурах. Разомлела… Поверила, что будет у неё и счастье, и покровитель богатый, и совсем другая жизнь. Уже прикидывала, как от Раванги побыстрее скрыться.

Кому поверила, Маритха? Кого слушала? С кем в сговор вступить захотела?

Страшно. Она чуть не стала ещё одной… на резной подставочке.

Вот тут её разум и не выдержал. Как можно бедной несчастной Маритхе все это вынести? Что она Бессмертным сделала? Чем прогневила, раз на неё без конца удары сыплются, один другого сильнее да горше?

Пугая сиделок, присланных Великим, девушка хохотала в горячке, задыхаясь и всхрипывая. Нет, она ничего не сделала… такого ужасного. Не могла она столько натворить, чтобы так припечатывать. Измываются над Маритхой эти Бессмертные. Ничем не лучше людей. И тут же она пугалась своих злостных мыслей, принималась прощения молить. Странное и страшное зрелище являла она собой, когда упиралась взглядом в лица, склонившиеся над ней, но никого не узнавала или не видела. Или не хотела видеть больше никого и никогда. Даже Великого. Только слезы постоянно катились из незрячих глаз.

Маритха и правда их не видела. Ей чудилось другое. Виделась серая пустошь и она сама, замёрзшая так близко от цели, не дойдя до Табалы всего одного дневного перехода. И Самах, ведший её какими-то темными бесконечными улочками, и Такхур, выламывавший руки, тыкавший ножом в лицо. И ещё много чего. Но чаще всего чьи-то руки выдёргивали что-то сияющее, тонкое и длинное прямо из груди. И тянули, тянули… А потом её бросали в огромный прозрачный кувшин, и она стучала, не в силах выбраться, разбить проклятую стенку. А где-то там, за стеною, была другая Маритха, похожая на неё, как песчинка на песчинку, но эта другая ходила и делала иное. Совсем не то она делала. Никогда б Маритха такого не совершила. И говорила не то. И думала тоже. И нельзя было до неё достучаться. А где-то ещё прыгали и бились в стены такие же, как она, только пленённые не в кувшине, а в мерзких фигурках. Они тоже кричали сквозь преграды и не могли докричаться. А кроме проклятых фигурок без обличья, ей постоянно мерещилась тень Ведателя в длинном, почти до самых пят, одеянии, скрестившая руки на груди.

Тонкие пальцы. Холодные глаза. Мощь, что властно тянет к себе до сих пор. «Когда придётся совсем тяжело — зови». Да что же он за человек такой?

Не человек это уже, давно не человек. Но кто бы ни был, Нить её он не получит никогда!

Временами горячка спадала, и Маритха чувствовала, как вокруг неё суетятся. Там ходили, говорили, и обрывки разговоров врывались в её смятенный разум. Прошло не так много времени, и она легко начала узнавать и людей, и голоса, но так, будто все они оставались далеко, за пределами мира, отведённого ей. И уходили все дальше, из-за её стенок не доцарапаться. Да и нужно ли? Пускай Бессмертные кого-нибудь другого себе поищут, а она лучше тут… за толстыми стенками.

«Сегодня ничего не ела», — докладывал Раванге женский голос, и Великий что-то отвечал. Наставлял кого-то. Иногда Маритхе казалось, что вокруг толчется уйма народу. Незнакомые голоса, незнакомые люди. Вроде её снова охраняли. Точно охраняли, иначе зачем тут Тангар. Его голос она ловила много раз. Хранитель наведывался часто. «Моя вина, — говорил он Великому. — Моя. Дважды моя». Она только смеялась. Какой глупый. Это все Бессмертные. Кто против них устоит?

Иногда девушка разбирала обрывки побольше. Тангар приходил часто, говорил с кем-то в отдалении. Должно быть, со своими людьми. Раванга и того чаще наведывался. Сидел подле. Недолго, но Маритхе легчало. Яснее становились мысли, тоньше стенка, отгородившая её от мира. Тоньше, только и всего. Никуда не исчезала.

— Почему ты ей не поможешь? — как-то услыхала она знакомый голос.

Тангар.

И голос Раванги ответил:

— Пока не могу.

Маритха непомерным усилием удержалась, не унеслась опять далеко, вслушалась, ловя обрывки.

— Я видел тех, кому помог Великий Раванга… Исцелял безнадёжных, и я тому пример… Она же только спит! Уже не горит, не кричит, не мечется. Многое сделано. Осталась малость. Прошу тебя!

С чего бы он так раззаботился?

— Я знаю, ты винишь себя, Тангар… Многого не знаешь. Твоя вина не так… — Исчез вдалеке голос Великого, но тут же вернулся: — Моя гораздо больше. Многого не знаешь, — повторил он. — Думаешь, осталась малость в её исцелении? Нет! Малость сделана… Она сейчас далеко, очень…

— Великий Раванга столько сделал, — зачем-то упрашивал хранитель, — неужто нельзя докончить начатое?

— Я могу вернуть её своею силой, но… — Маритха отчаянно устремилась за голосом и снова его поймала: — Жду, что она вернётся сама. Не сокрушайся, Тангар, я не отпущу её…

— Но почему сама? Почему не сейчас?..

— Потому что невозможно, — не дал договорить ему Великий. — Нужно, чтобы она сама порвала связь с незримым, тогда… Иначе незримое будет преследовать вечно… и хорошо, если только в снах. Насильно вмешаться… забудет многое…

Маритхе легко было вновь расслышать голоса вдалеке, потому что Тангар воскликнул:

— Пускай забывает!

— Нет, — строго ответил Раванга. — Ей нельзя себя забывать. Потому и жду. Потому и стараюсь найти к ней путь.

— Как это?

— Не хочет она, Тангар. Сама не хочет возвращаться… Против воли…

— Да как это, не хочет? — продолжал пытать Тангар. — Как может не хотеть?..

Тут Маритха опять провалилась, не слышала окончания. Но стучала она в свои стены с тех пор не так рьяно, не рвалась больше на волю так отчаянно. Потом и вовсе села перед стенкою, задумалась. Неправда, что она не хочет. Она хочет, потому и стучится. Вот только… зачем ей туда, для чего? До скончания жизни в каменном мешке сидеть? И трястись от страха за свою Нить? Это сейчас они бегают, суетятся подле неё, потому что есть человек… может, и не человек вовсе, но есть… у которого в ней нужда большая. От которого прячут её. А исчезни он — и снова, как в прежние времена, Маритха никому не нужной окажется. Никто и не вспомнит. Кроме одного…

Опять Ведатель! Даже тут её отыскал! Всегда он. Выходит, без него… нечего ей в целом мире делать. Никому не нужна. Даже рады будут, если она подальше уберётся. Но к нему она тоже не вернётся. Это уж нет. Ни за что! Разве что силой потянет. Что какая-то Маритха против его силы? Это раньше он уговаривал…

Только на Великого Равангу вся надежда. Пока он Ведателю враг, то Маритхе — самый сердечный друг. Пока досадить врагу хочет, то не оставит своими заботами. Зато ей каменная клетка тогда полагается, и хорошо, если не до скончания жизни. Девушка дёргалась в забытьи, когда в памяти всплывало «храмовое подземелье», где её Нить оборваться может. А вот как осилит Великий своего недруга, так сразу и отправит Маритху… обратно в Ашанкар, где её никто не ждёт. По-любому выходит ей одно мучение, так зачем возвращаться?

Да, Раванга верно увидал: Маритха не хотела возвращаться обратно к людям, к Бессмертным, Ведателям, хранителям. И пока она не хочет, никто её не тронет.

Мало-помалу Маритха свыклась с этим и начала больше слышать из-за стены. Словно мир сам возвращался к ней, коль скоро она колеблется. Однажды девушка увидала протянутую руку и удивилась: как раньше-то не замечала, ведь она всегда была тут, среди глупых снов, что уже надоели до смерти. Маритха поглядывала на неё и все яснее слышала голос, зовущий за собой. «Ты устала, — говорил он. — Ты отдохнёшь, но не здесь. Сейчас не время. Тут нет покоя. Возвращайся, Маритха, и я обещаю тебе покой». Теперь он стал так силен, что перекрыл назойливый шёпот внутри: не верь… не верь никому. Ей очень хотелось покоя, и она, наконец, ухватилась за руку.