Маритха устало кивала, она уже давно забыла про этих тарпов. Поспать бы. И холодать сразу стало, как только Великий в темноте растаял.

Старуха уже спешила к ним с дымящимися кружками.

Обжигаясь, девушка пила самый настоящий домашний реш, с самым обычным молочным жиром, а не вонючим привкусом тарпа, да ещё такой душистый. Какое наслаждение… И лепёшки.

— Хорошо, — подмигнула она Тангару.

Хранитель улыбнулся, чуть ли не впервые за последние три дня.

— Хорошо, что тебе хорошо.

Маритха лихо опрокинула пустую кружку, что та аж звякнула о камень. И сладко зевнула.

Сквозь подступающий сон она слышала, как Тангар что-то втолковывал старухе, но разобрать ничего не смогла. Счастливо улыбаясь, девушка замерла под боком у хранителя. Тот осторожно накрыл девушку шкурой, и она пробормотала что-то, благодарствуя.

— Я буду рядом, — говорил Тангар, зевая, но Маритха не разобрала. Поняла только, что это приятное.

Тангар пристроился тут же, у её ног, завернувшись в свой арчах, на случай, если ночью придётся вскакивать. Однако ночь выдалась спокойная. Ужасным было пробуждение.

— Маритха! Где Маритха? — спрашивал Великий Раванга, уже понимая, что Тангару известно не больше, чем ему самому.

Девушка исчезла вместе со шкурой, под которой так сладко спала.

Хранитель едва вырвался из сна, сжимая ладонями голову, тяжёлую, как камень. Раванга лишь раз на него посмотрел, и боль уменьшилась настолько, что Тангар сообразил, в чем дело.

— Горакхи! Опять умыкнули! — Он разразился потоком брани, из угла вскочил перепуганный и заспанный торговец. — А, Бапа! Тебя-то мне… — кинулся к нему хранитель. — Говори, где Маритха!

Двумя прыжками покрыл всю пещеру, ухватив за ворот хозяина, не успевшего улизнуть.

— Он ничего не знает, — охладил его пыл Раванга. — Не трать понапрасну силы.

— Старуха! — тут же вспомнил Тангар. — Это она, горакхова бабка, гадостью какой-то накормила. Старуха где? — яростно огляделся он, встряхнул перепуганного торговца.

— Сонный мох, — отозвался Великий вместо Бапы. — Женщины здесь нет. Исчезла.

— Сонный… — зарычал хранитель. — Дурак я! И видел же, что больно сразу спать захотелось! Откуда она… Это мальчишка! Точно! — Тангар приходил все в большее возбуждение. — Шептался с ней долго! То-то Бапа его вчера дозваться не мог! — раз за разом встряхивал он торговца. — Вот оно! Эти отродья нас там ещё углядели! Следили, видно! Не успел я с Бапой словом перемолвиться, а они парня тут же взяли в оборот! Где этот…

— Его тоже нет в Латиштре, — снова остудил его пыл Великий. — Ловушка слишком хорошо задумана. Ты ни в чем не виноват, Тангар. Я ведь видел парня чистым от злого умысла и не стал смотреть глубже. А надо было хотя бы попытаться. Но другие заботы уже теснили мой разум.

Раванга присел на лежанку.

— Да я всю Латиштру переверну! — поклялся хранитель. — Если надо будет, все запретные земли! Её не могли увести далеко!

Он кинулся вон из пещеры, но был удержан какой-то неведомой силой, не пустившей его наружу, и голосом Раванги:

— Не торопись. Ты не вернёшь её. Это моё дело, и только моё.

Тангар испустил ещё одно рычание.

— Я буду помогать! Скажи, что делать!

— Пока ничего.

— А где она? Хоть намёк, хоть слово… — молил он Великого.

— Пока не знаю. Её нет.

— Нет?.. — Хранитель побледнел. — Совсем нет? Не может…

Он медленно опустился у ног Раванги.

— Не впадай в отчаяние, Тангар. Я не вижу её, и только. Так уже случалось. Поверь, опасность ей не грозит.

Тангар с надеждой поднял голову.

— Не грозит? А что грозит? Чего умыкнули?

— Ничего не грозит, не бойся. Её безопасность совершенна. Ещё недавно Маритха спала. Так же, как и ты. Но как только я снова появился в Латиштре, её Нить исчезла. И даже если она сейчас недалеко, найти её будет непросто.

— А как её найти?

— Об этом я теперь и думаю. — Раванга легко вздохнул и закрыл глаза.

Солнечный диск медленно опускался за край небольшого плато, бросая из-за пелены последние густо-красные лучи на бурые и без того сумрачные камни. Человек на широкой площадке оставался безучастным к столь обычному вечернему зрелищу. Закрыв глаза, он недвижно сидел прямо на голом камне, только пальцы едва заметно гладили струны муштара. Да ещё неизменный ветер трепал волосы, ничуть не тронутые сединой, и его одеяние, непривычно лёгкое для этого места и времени.

— Тревожный закат, — донеслось из ниоткуда.

— Все, как обычно, — ответил он, ничуть не изменившись, не пошевелившись, не открыв глаз, лишний раз не двинув пальцем.

— Посмотри — и увидишь, — опять сказали из пустоты.

— Я вижу. Солнце садится. И только.

— Мы видим по-разному.

Человек тихо рассмеялся.

— Это не потому, что кто-то из нас несовершёнен. Оба мы таковы.

— Все мы таковы.

— Ты пришёл затем, чтобы открыть мне эту истину?

Говорящий хмыкнул, губы искривились в странной усмешке, без едкости, без радости, без горечи, вообще безо всего. И собеседник его сразу же отозвался:

— Привычка. Подобные пустые отступления тебя уже давно не развлекают.

— Может, ты выйдешь из незримого, Раванга? Ты и так поднял целую бурю в этом тихом месте.

В мире вокруг сидящего на земле человека ничего не изменилось. Ветер не стал сильнее, пелена не затянула небо плотнее, багровые отсветы не подёрнулись лишней мутью, как в преддверии бури.

— Что тебе один-единственный мост из незримого?

— То же, что и тебе — пустая трата сил. К тому же этот мост открыт все время, пока ты пытаешься нащупать брешь в моей Сфере. Не старайся — она совершенна.

— Ничто не совершенно, таков уж этот мир, — поправил голос из ниоткуда. — И тебе это известно.

— Для тебя она все равно что совершенна. Выходи, Раванга. Если ты думаешь, что такие простые фокусы с пространством могут меня отвлечь…

— Для столь серьёзной уверенности в себе ты проявляешь странное беспокойство.

— Я вижу, ты освоил не только эту трансформацию, но и самый процесс её, — вместо ответа произнёс сидящий. — Теперь ты можешь не только переходить из мира в мир, но и пребывать в обоих одновременно… правда, пока лишь частично. Это впечатляет. Однако власти надо мною не прибавит.

— Ты ничуть не озабочен, — удовлетворённо отметил голос. — Раздражён.

Прямо за спиной у сидящего воздух вдруг пошёл мгновенной рябью, точно камни накалились в жаровнике и отдавали своё тепло. Колышущийся воздух тут же стал полупрозрачным силуэтом, не имевшим ничего общего с человеком: больше похожим на неровный столб, вокруг которого плясали рваные вихри. Миг — и фигура перетекла в человеческую форму и отвердела. Пришелец обошёл сидящего и опустился на землю перед ним.

— Неужели я ошибся? Недовольство собственным несовершенством все ещё нарушает твой покой… так, Аркаис?

Сидящий открыл глаза.

— Так. — Взгляды скрестились.

— Не потому ли ты ищешь путь на небо? Думаешь, Бессмертных не гнетёт то же самое?

— Ты сам не раз говорил: каждому — своё. Чтобы все объять, нужна вечность. И она будет моею.

— Ты веришь в это?

— Я всего лишь терпеливо отвечаю для того, чтобы ты понял и прекратил бесплодные попытки помешать мне. Ты проиграл Маритху. Поэтому единственный способ остановить меня — это уничтожить. Тебе нравится такой выбор?

— Твой способ не хорош. Сам знаешь, у меня нет полной уверенности в том, что… удастся остановить тебя у самой черты.

— Я спрашиваю не о способе, а о твоём личном выборе. И ты хорошо меня понял.

— Здесь не может быть выбора. Все решает судьба. Ведь это ты угрожаешь миру, а не он тебе.

— Неужели? Выбор есть всегда, но для тебя он невозможен, исключён. Ты же Великий Раванга и призван исцелять, а не истреблять. Да… — говорил он все мягче и вкрадчивее, — если переход в мир Бессмертных чреват хоть одной случайной смертью, ты готов меня остановить. Если… — загадочно шепнул он, поглядывая на противника. — Но меня можно остановить, только уничтожив. И эта смерть неизбежна, в то время как другие… лишь вероятны, не так ли? Смерть ради жизни. Чью ты выберешь? Чью, Великий Раванга, от самого Первого Посвящения веривший в то, что лишь одна судьба знает, когда приходит время укорачивать чью-то Нить? Не раз говоривший, что жизнь можно подарить, а смерть всего лишь нельзя отобрать?