Лёгкая насмешка напомнила ей, что пора бы отцепиться. Девушка с трудом разжала пальцы.
Вспомнилось, как он говорил, что Маритха не видит дальше своих глаз. Даже кожи под его одеянием, не то что дальше. А его глаза видят намного больше, для неё они почти что совершенны… А может, он… на самом деле не похож на человека? Чешуя… её передёрнуло… Глупость какая. Мерзость.
Внезапно девушка протянула руку и, наклонившись вперёд, коснулась его груди. Странное тёмное одеяние было очень мягким и очень тонким. Нет, чешуи под ним нет, это точно.
Маритху ослепило. Все вернулось. Мощь вновь окружила Сына Тархи плотным слоем, вовлекая девушку внутрь, и оторваться не было ни сил, ни желания. Она хотела её, просто жаждала всем сердцем. И столь же сильно её боялась.
Тело одним движением вскинуло вверх, и девушка закачалась на скользкой опоре, нимало, впрочем, того не ощущая. Она пропустила начало песни, потому что оно не было слышно, ни слов, ни струн. Но оно было. Песня уже жила, и Маритха в ней растворялась, теряя тело, проникаясь его силой. Песня парила над озером, неслась во все стороны, подобно Нитям.
Нити… Разные, яркие, так что глазам больно, и просто светлые, толстые и не очень, как у самой Маритхи. Их много вокруг. Те, что дают ему эту мощь. Его источник. Они не молили, не кричали, заключённые в грубый сосуд, а струили свой свет так же, как и всегда от начала времён. Ничего для них не изменилось. Время, отведённое для жизни, даже очень длинной, превращалось в песчинку рядом с ними. Вечность вновь смотрела на Маритху. Теперь уже полная света.
Как остановить неостановимое? Просто забыть о времени.
В незримом нет времени, но в мире людей — да, слышала Маритха. Оно есть, но для них время встало. Для тех, кто бьётся о стены, которых нет. Кто кричит, лишённый своей Нити, своего света. Нити не плачут, плачут люди. Это смерть, от которой не умираешь, и жизнь, которой не живёшь.
Теперь она смотрела на них без жалости, гнева и ненависти к их Пожирателю. Все исчезло, все утратилось вместе с телом. Её Нить не умеет ненавидеть. Не умеет жалеть.
Нити вернутся к людям, вот только срок придёт. Вернутся, наполняя их новой надеждой. Надеждой… Внутри все вспыхнуло болью, на мгновение тело напомнило о себе, пряча от неё её собственную Нить. Когда она вернулась, то больше не дрожала так ровно, как всегда. Колебания огрубели, потеряли стройность. Она словно сражалась сама с собой и не могла победить.
У них ещё есть надежда, а у неё — последняя. Эта ступень — предел.
Теперь тело, не переставая, исходило болью. Это не тот «ласковый» зуд, что трепал его вчера. С Маритхи словно кожу сдирали и мясо с костей. И выбраться она не могла, как ни хотела.
Да что же это?.. Песня, вспоминала она, и тут же забывала. Песня не давала ей выбраться, и Маритха болталась между болью и вечностью, не в силах быть и там, и там одновременно. Как люди живут сразу в двух мирах? Как оттуда возвращаются?
Вечность дышала вместе с Маритхой, то лаская, то взрываясь болью, впиваясь глубоко внутрь, так глубоко, что не видать. Можно вечно подниматься по ступеням, а можно нескончаемо долго падать вниз… До предела. Он встаёт внезапно, и невозможное становится возможным… или наоборот… Только бы добраться, только бы вползти… Только б не упасть…
Дверь… в обе стороны. Проклятая Дверь…
Открыть её так просто… так просто… и что дальше? Человеку не пройти… Что-то важное, очень важное, но Маритхе не вспомнить… Она подошла к черте… Так должно быть…
Её Нить содрогалась, рваными потоками испуская странный свет. Которого не видно.
Смерть, от которой не умираешь, и жизнь, которой не живёшь… Больно… Очень больно… Так и должно быть…
Нить Маритхи выдернули из этого странного света почти что силой, и она заколыхалась, восстанавливая свой прежний блеск. Боль уходила в воздух, камни, озеро, уносилась во все стороны. Вот уже совсем легко.
Он держал её, не давая Нити разлететься, превратиться в ничто, хотя это он сделал так, что Маритха чуть не исчезла вместе с Нитью, без следа в пространстве и времени… Он пел эту песню, так не похожую на прежнюю… Он помог ей вспомнить… что-то важное… чего она так и не вспомнила… Последняя надежда… Они пытались вспомнить вместе, пытались вместе петь, но одних его сил не хватило.
Маритха чувствовала его усталость, бесконечную. Ей же становилось все легче, все спокойнее. Словно весь остаток потраченной мощи был отдан её Нити, и та вновь срасталась с телом, привычная, знакомая, живая. Его песня, теперь невообразимо приятная, не могла длиться вечно, но все ещё жила, вливаясь в пространство.
Как хорошо без тела, потому что Нить не лжёт, ведь она и есть настоящая Маритха. Она знает. Знает, как не хочется открывать эту Дверь. О, Бессмертные! Не потому что ненавидит того, кто должен туда войти, — ненависти давно уже нет. Не потому что не сможет открыть — она сможет. Но если Дверь навсегда скроет его песни… А она готова слушать их целую вечность.
Что, если правда можно уйти к Бессмертным? Человеку не пройти… так поётся в её Песне. Но он уже почти не человек… Кому, как не ему? И как Маритха будет жить без песни? Без неизведанного? Без насмешек? Без тонких пальцев, ласкающих струны так, что сердце её замирает от зависти? Как она будет жить без него?
Как бы ни жилось… храните его, Бессмертные! Явите милость и дайте достичь! Утолите жажду! Подарите счастье хоть одному из нашего серого мира…
Её толкнуло изнутри, словно что-то стучалось, пытаясь вылезти на свет. А потом это что-то выбралось, и голос её песни стал другим навсегда.
Кто сказал, что в этом мире нет радости? Кто сказал, что её не бывает? Вот она чистая, потоком… откуда-то…
Маритха завершила песню сама, не сказав ни слова, не задев ни одной струны. Она была Великой Песней, пускай один только миг, но теперь уже знает её настоящую… и будет петь иногда… как сможет… когда он уйдёт…
Девушка вынырнула из затянувшегося безмолвия. Радость продолжала жить внутри, не зная о том, что песня окончена, принося небывалую лёгкость. Как сама Нить, она летела во все стороны. Казалось, сердце стучало иначе. Даже мысль о том, что же теперь делать, не могла расстроить Маритху. Однако что же все-таки делать… после всего, что сегодня спето?
Спутник её не спешил прийти на помощь. Наоборот, он оставался неподвижным, как камень. Глаза закрыты. Он слишком далеко от Маритхи и был там всегда, но разве его в том вина, что он почти уже не человек, а она только глупая женщина, что до сих пор надеется на чудо?
Страсть не живёт в сердцах Великих. Вот оно, вышло на свет из неизвестно какой глубины, ломая радость. Вернее, пытаясь её сломать, потому что огонь, горевший внутри, нельзя было погасить водой.
«Придёт мгновение, и ты вспомнишь мои слова», — говорил Великий Раванга. Мгновение пришло, и слова эти всплыли, ведь, на беду, их бросил не простой человек. Он знал… Он знает многое.
Но он не может знать всего на свете! Как и не может говорить за каждого!
«Великие давно перешагнули эту ступень, — кружилось в памяти Маритхи. — Их любовь иная… если вообще не забывает к ним дорогу»…
Пускай не страсть, пускай иная… что бы это ни значило. Но ведь он спасал её, нашёптывала надежда, змеёй притаившаяся в сердце. Он пел для неё, подсказала радость, никак не желавшая уходить. Он сделал столько всего, чего не сделал бы для другого! Или другой… Конечно, уступала Маритха перед собственным разумом, она же не просто другая, она — его Ключ, а чего не сделаешь ради заветного! Но с ключами, будь они даже из чистого золота, так не церемонятся. Над ними не поют песен, не срастаются с ними Нитями. Их не похищают так дерзко прямо из-под носа у Великого Раванги, устраивая пожар не где-нибудь, а прямо в Храме Табалы. Ведь не могло случайно так совпасть! Бедный Тангар!
Тангар. Девушка вздохнула, оглядывая спокойное лицо Сына Тархи. Тангар, он… ни в чем не виноват, и он ждёт её у Храма… Впервые мысль об этом не обрадовала Маритху. Ей без него тяжело. Она его любит. И руки, и спокойные серые глаза, и отрывистые ласки, которые так скупо им отмерила судьба. И ведь ни разу не сказал, что любит её… Зато сказал, что никому не отдаст.
