Он осознал, каким было бы его возвращение, не имей он денег. Дейк решил, что надо будет привезти с собой как можно больше провизии. Цены были невероятно высокими, но купить можно все. Тут до них донеслись крики Берка:

– Минна! Ты меня слышишь, Минна! Этот негодяй ушел?

Дейк на секунду закрыл глаза. Эти слова больно ранили его.

– Мне надо идти ...

Она взяла его за руку.

– Дейк, ты ведь и правда вернешься? Ты не позволишь ему запугать тебя?

Он задержал ее руку в своих ладонях.

– Я люблю его, Минна. Он – мой брат. Все будет хорошо. Вот увидишь.

Она улыбнулась – впервые с тех пор, как они вошли в комнату Берка.

– Я знаю. Все будет хорошо – ведь ты здесь. – Но ее глаза оставались печальными.

Элайджа ждал его на веранде, держа в руках шляпу. Будучи всю жизнь слугой, он не успел измениться за несколько лет свободы. Он наклонил голову в знак уважения к бывшему хозяину и обратился к нему:

– Я могу снова говорить с вами, масса Рид?

Дейк аккуратно надел шляпу.

– Конечно. Чего ты хочешь, Элайджа?

Элайджа взглянул на дом, словно сомневаясь, можно ли здесь говорить. Дейк понял его намек и спустился с веранды. Он остановился и стал отвязывать Генерала Шермана.

– Мне жаль, что вы повздорить – вы и масса Берк, – начал Элайджа.

– Ты все слышал, да?

– Думаю, его крики слышать во всей округе. Я надеялся, вы не обращать на них внимания.

– Не совсем.

– Это радовать мои уши. – Элайджа снова посмотрел на дом, а потом сказал: – Масса Дейк, думаю, вы имеете деньги, чтобы платить налоги за это место.

Дейк видел, что его бывший слуга так же переживал за судьбу поместья, как и все остальные. Несмотря на все события последних лет, плантация была и оставалась единственным домом Элайджи с тех пор, как он появился на свет.

Стремясь успокоить его, Дейк произнес:

– У меня есть деньги, чтобы уплатить налоги, Элайджа. И если я смогу уговорить Берка, я постараюсь восстановить это место. Конечно, будет нелегко: потребуется вера и тяжелый труд. Но я уверен, что Риверглен сможет приносить такие же доходы, как и прежде. Мне понадобится твоя помощь.

– Должен уверять вас, вы можете мне доверять, масса Дейк. Конечно, я помогать вам. Но мне есть еще кое-что вам сказать.

Дейк пустил Генерала Шермана шагом по аллее – прочь от дома.

Элайджа пошел рядом с ним.

– Перед его болезнь я работать у вашего отца каждый день. Я слышал, он говорил о том, что нужно кое-что спрятать, чтобы не платить десятину южанам. Они собирать много-много кип хлопка – перед концом войны. Ваш отец говорить, вы были правы: Юг никогда не выигрывать. Отдать все конфедератам он не хотел.

Дейк знал о Хлопковом, или Продуктовом займе, который подписали многие лояльно настроенные конфедераты. Тысячи кип хлопка были уничтожены федеральными налетчиками незадолго до окончания войны, и еще тысячи были сожжены конфедератами, чтобы они не достались юнионистам.

– Хлопок сейчас продавать почти по четыре сотни долларов за кипу, масса Дейк.

Цена на хлопок росла после войны, как уровень воды в реке в половодье. Если в Риверглене действительно было спрятано хоть какое-то количество хлопка, это было удачей. В армии Дейк получал все необходимое и мог копить деньги все семь лет. Эти деньги он хотел оставить на черный день, но их бы все равно не хватило, чтобы поднять Риверглен. Спрятанный хлопок помог бы ему оплатить труд работников, которых необходимо нанять, чтобы вернуть землям плодородие. Поскольку Дейк сражался на стороне юнионистов, он рассчитывал, что ему разрешат оставить хлопок, если только он найдет его.

– А отец не говорил, где собирается прятать хлопок? Ты или кто-то еще может знать? Или, может, ему кто-то помогал?

– Он мог просить о помощи старого Джима и его ребят. Думаю, он доверял старому Джиму.

– Как ты считаешь, мы сможем его найти?

– Теперь это трудно, масса Дейк. Старый Джим умер почти в одно время с вашим отцом.

Дейк присел на обломок, который остался от причала на реке Теннесси. Лунный свет отражался на воде, прятался и вновь появлялся в речной зыби, вызываемой ночным бризом. Сколько раз они – он, Берк и Минна – бегали сюда, играли здесь в прятки, ловили с берега рыбу, ныряли с причала. Когда кому-то из них надо было в город, они зажигали сигнальный огонь и ждали на скамейке под дубами, которые росли на причале. В таких случаях они одевались в парадную городскую одежду. Если капитан проходившего мимо судна видел дым, он причаливал и забирал пассажиров. Невольников обычно отправляли в город с попутчиками, членами семьи, соседями. Все пользовались старым причалом, который был построен задолго до большого дома.

Рид провел несколько часов, осматривая каждый дюйм необработанных полей; он видел сожженный сарай, в котором раньше стояла хлопкоочистительная машина, обошел до сих пор существовавшую мельницу, построенную из камня и дерева. Пока у него не появилось ни одной догадки о том, куда его отец мог спрятать хлопок, но он надеялся, что папаша Рид подаст ему хоть какой-то знак.

Хотя в этот вечер мысли об отце не помогли ему найти ключа к тайне, Дейку казалось, что рядом с ним была его мать, пока он бродил по земле, которую они оба так любили. Когда стали сгущаться сумерки, и луна взошла над рекой, он вспомнил многое из того, что она ему когда-то говорила:

– Я не хотела переезжать сюда, сынок, – сказала она однажды.

Это было очень давно. Он почти чувствовал, как она идет рядом с ним, двигаясь плавно и грациозно. Она была высокой, привлекательной женщиной, уверенной в себе. Она знала свое место в этом мире.

– Твой отец купил эту землю, когда здесь ничего не было, лишь несколько ферм в окрестностях. Не было даже соседей – хоть целый день скачи. Декейтер тогда был просто деревушкой. Но я полюбила Риверглен так же, как его любит твой отец, – говорила она сыну.

Ей не исполнилось и сорока шести, когда она умерла. Ее волосы еще были черны, как смоль, глаза были такими же изумрудными, как и у него, но сияли гораздо ярче.

– Мне бы хотелось, чтобы старшим был ты, Дейк. Ты по-настоящему любишь землю и людей, – вспомнил Дейк слова матери.

Она никогда не говорила «наших людей», как обычно землевладельцы называли своих невольников. Теодора Рид так никогда и не свыклась с тем, что ее муж продавал и покупал людей, словно кипы хлопка. Но хоть ей это и не нравилось, она не пыталась переубедить его. Это было не ее делом. Как мать и жена, она знала, что ее роль заключалась в том, чтобы делить с мужем радости и несчастья, следовать его желаниям независимо от того, согласна она с ним, или нет. Она следила за тем, чтобы невольники были накормлены, одеты, ухаживала за ними, когда они болели, принимала их детей и провожала стариков в последний путь.

Молодой человек спустился вниз к реке, пнул валявшийся на берегу кусок дерева и отбросил его в воду, наблюдая, как течение уносит его. Дейк ничуть не сомневался, что Кара Кальвиния Джеймс смотрит на мир иначе, чем его мать. Не было под луной ничего такого, что она приняла бы с кротостью независимо от того, согласен с ней муж или нет. Он потянулся, потер затекшую шею и выпрямился в полный рост.

Генерал Шерман стоял в высокой траве недалеко от него и спокойно жевал пожелтевшие стебли растений. Пора было возвращаться в Декейтер. Давно пора. Он попадет туда после полуночи. Взяв в руки поводья, Дейк осознал, что сейчас он уверен только в двух вещах: во-первых, ему придется немало поработать, чтобы вернуть Риверглену его былую славу, и, во-вторых, ему чертовски хотелось снова держать Кару Джеймс в своих объятиях.

Оттого ли, что его мысли были где-то далеко, или, вернувшись домой, он потерял обычную осторожность, но, как бы там ни было, он не услышал, что кто-то приближается к нему по мокрой от росы траве. Дейк успокоил коня ласковыми словами, и уже было собрался вскочить в седло, как вдруг удар обрушился на его голову. В глазах у Дейка потемнело ...