Я же продолжаю писать. На улицу Сен-Бенуа, дом 5. Тишина. Ни одного коротенького словечка. А потом в 1980 году она посылает мне «Человека, сидящего в коридоре». Такое происходит впервые: то, что я читаю, нравится мне не так, как прежде, то есть я ничего не понимаю, что это еще за история о сексе. Я шокирован, отсталый, бедный, невинный мальчик, я не хочу понимать этого. Я не знаю, как сказать ей об этом. Я не хочу лгать. Я не могу. Она тут же почувствует это. Я не отвечаю. Я перестаю писать. Я получаю другую книгу. С надписью: наверное, первый экземпляр до вас не дошел. Вы снова сменили адрес. Я ничего не отвечаю. Я больше не пишу ей.

А потом я получаю «Navire Night», «Аурелию Штайнер» и «Снимки рук».

Синяя обложка издательства «Меркюр». То, что я читаю, сводит меня с ума. Это нравится мне до безумия. Я еду в Париж посмотреть «Night» в «Пагоде» на улице Бабилон. Я говорю себе, что увижу ее в зале. Я иду в театр посмотреть поставленный Клодом Режи спектакль с Бюль Ожье, Мишелем Лондаслем и Мари-Франс. Я смотрю фильм несколько раз. Любовники из Нейи. В первый раз я прохожу по улице Сен-Бенуа. Я вижу дом 5. Я боюсь встретить ее. Что мне тогда делать, что сказать ей?

Ничего. Я вновь сажусь в поезд на Кан.

И наконец я получаю от нее письмо: я болела, теперь мне лучше, это все из-за выпивки, сейчас все хорошо, я только что закончила для съемок «Аурелию Штайнер», думаю, один из текстов для вас. Она не говорит какой. Имеет ли она в виду «Аурелию Париж» или «Аурелию Ванкувер»?

Она пишет мне: я написала «Аурелию Штайнер» для вас. Я вас не знаю. Я читаю все ваши письма. Я храню их. Мне лучше. Я перестала пить. Я буду снимать фильм. Я буду не так одинока.

Я вновь начинаю писать ей, по нескольку писем в день, я снова схожу с ума, я пью много виски. Бенедикта больше не появляется. Патрик совсем несчастный, его я тоже почти не вижу. Когда он дома, мы пьем вместе. Я пишу стихи. Совсем короткие. На старой печатной машинке Бенедикты. Эта серая машинка меня притягивает. За долгие вечера всего несколько слов. Я придумываю потрясающий заголовок: «Изысканная боль». Мы пьем. Я принимаю «Мандракс», чтобы уснуть. Просыпаюсь после полудня. Слушаю «India Song». В квартире на улице Эжена Будена никого, кроме меня.

Однажды Бенедикта говорит мне, что я должен найти другую квартиру, скоро в Кан приедет ее брат, чтобы изучать медицину, и займет мою комнату.

Я съезжаю. Я нашел себе новую комнату. Беру с собой ящик с книгами.

А потом мне это удается. В один из июльских дней 1980 года я звоню в Трувиль. Я знаю, что она там. Каждую неделю я читаю очерки в «Либерасьон», она пишет в них о Польше, о Гданьске, о молодой воспитательнице и ребенке с серыми глазами, похожем на ожившую математическую задачу. Я уверен, что она пишет это, думая обо мне. Что все эти истории написаны для меня.

Я набираю номер. Я говорю: это Ян. Она отвечает. Мы разговариваем довольно долго. Я боюсь, что мне не хватит денег. Я звоню из канского почтамта. Я не могу сказать ей, что нужно уже заканчивать. Она забыла про время. Потом она говорит: приезжайте в Трувиль, это недалеко от Кана, сходим в какой-нибудь бар.

29 июля я сажусь в междугородный автобус, который едет в Трувиль. Он останавливается перед довильским вокзалом. Я иду по дощатой тропинке. Прохожу перед отелем «Рош Нуар», ни на что не смотрю, поднимаюсь по ступеням большой лестницы. Я не знаю, где искать ее номер. Я не решаюсь поднять голову, чтобы осмотреться. Держа зонтик под мышкой, когда на дождь нет и намека. Я не знаю, что со всем этим делать. Я иду в телефонную кабину и звоню ей. Она говорит: увидимся через два часа, я сейчас работаю, мне сложно, никак не получается. Через два часа я звоню ей еще раз. Уже конец второй половины дня. Она говорит: я еще не закончила, перезвоните мне в районе семи и купите бутылку красного вина на улице де Бэн. Она называет лавку, это лучшая в Трувиле. Спрашивает: вы все поняли, не ошибетесь? Я иду на улицу де Бэн, нахожу бакалею и покупаю обычное бордо, потом гуляю по холлу «Рош Нуар». Уже должно быть около семи. И все это время я таскаю дурацкий зонт.

Это на втором этаже, вы не потеряетесь, в самом конце, направо от большого зеркала.

Я стучу в дверь. Она открывает. Улыбается. Целует меня в щеку. Говорит: вы знаете, что существуют звонки? Когда стучат, ничего не слышно.

Я открываю бутылку. Вино очень плохое и, кажется, отдает пробкой. Мы разговариваем. Она говорит: эти еженедельные очерки никак не даются, каждый раз я думаю, что ничего не выйдет. Мы пьем вино. Я здесь, в номере «Рош Нуар». Она говорит: идите посмотреть, здесь очень красиво, две ванные комнаты, отличный люкс. В этом отеле останавливался Пруст со своей бабушкой до того, как переехал в «Гранд-отель» в Кабуре. Он снимал номер, выходящий на море. Я предпочитаю другую сторону. Море весь день и всю ночь — это невозможно.

Я ничего не отвечаю, я слушаю. Она говорит: давайте я покажу вам самое красивое, балкон. Напротив нефтепорта Гавра и ночных фонарей в нашу сторону направляется теплоход. Я обожаю этот балкон с его решетками и хрустальными огнями.

А потом вдруг оказывается уже десять часов. Она говорит: вы, наверное, проголодались, у меня ничего нет, сходите в «Сентраль», там хорошо, а я перечитаю пока рассказ для «Либе». Я не осмеливаюсь войти в «Сентраль», я кружу по Трувилю, у «Казино», по набережным, возле рыбного рынка. Я возвращаюсь к одиннадцати. Она спрашивает: ну как? Я говорю, что все было занято. Тогда она смеется: в таких местах в это время года всегда так, ладно, у меня найдется кусок холодной курицы. Я ем. Она говорит: вы ведь не будете платить за отель, к тому же везде все переполнено, комната моего сына свободна, вы можете спать здесь. Здесь две кровати. Она говорит: давайте проедемся в Онфлёр. Я покажу вам красоты Гавра. Его огни. Это самая красивая вещь на свете. Она за рулем. У нее «Пежо-104». Она все мне показывает. Уже ночь. На все, что она говорит, я отвечаю да.

Невозможно устать от этого городского спектакля, когда-нибудь я сниму об этом фильм.

А потом она начинает петь песню Пиаф, «Жизнь в розовом цвете», я тоже пою, она говорит: это же невозможно — фальшивить до такой степени, я научу вас, как надо. И мы вдвоем поем «Жизнь в розовом цвете». Возвращаемся в холл «Рош Нуар». Садимся в большие кресла напротив зеркал, напротив больших открытых окон, выходящих на Атлантику. Этот легендарный холл. Она хочет вина, я поднимаюсь за бутылкой в номер. Она говорит: здесь потрясающее место, эта тишина. Вы слышите? Я говорю да. Мы пьем. В холле отеля слышен шум волн. Мы возвращаемся в номер. Она дает мне постельное белье. И целует в щеку.

Я здесь. Вместе с ней. Я остаюсь. Я не оставляю вас. Я остаюсь. Мы заперлись вместе с вами в одном номере отеля над морем. Я сплю в комнате вашего сына. Вы спите в большой спальне, выходящей во двор. И очень скоро я оказываюсь в темной комнате вместе с вами. Мы не расстаемся. Мы пьем. Я остаюсь. Я печатаю очерки для «Либе». Вы диктуете. Я боюсь сбиться, я не умею хорошо печатать, только тремя пальцами, она смеется, она говорит: я никогда не видела никого, кто так быстро печатает тремя пальцами. Мы вместе с ребенком с серыми глазами, и молодой воспитательницей, и историями о Польше, и музыкой Моцарта, и припевом — я так давно тебя люблю, никогда, никогда я тебя не забуду, — и мы пьем вино, и едем в Онфлёр, смеемся и поем вместе с Пиаф. Она говорит: теперь уже лучше, вы меньше фальшивите, у вас получится.

Иногда вы закрываетесь в вашей спальне. Я жду в большой комнате, лежа на диване с подушками. Я смотрю на высокие окна, бледные розовые занавески, выгоревшие от солнца стольких лет. Я ничего не делаю. Я укрываюсь одеялом.

Я жду.

Невозможно же совсем ничем не заниматься, хотя это тоже неплохо, вы всегда были таким?

В сентябре 1980 года еженедельные очерки для «Либерасьон» вышли в издательстве «Минюи». Книга называется «Лето 80-го». Она посвящена мне. С этого времени я ношу имя Ян Андреа.