— Не думаешь ли ты, что следует поискать гостиницу, чтобы передохнуть, помыться, привести себя в порядок? — вывел его из задумчивости голос Лавара Ксиндары.

— Надо сказать, что я не понимаю, зачем герцог Даэгиро послал нас в это кошмарное путешествие, — сказал товарищ, когда оба путешественника уже успели принять ванну, переодеться и расположиться на отдых в великолепных комнатах, сдающихся внаём.

— Насколько я помню его наставления, он рассчитывал на то, что мы с тобой сумеем отыскать причину поражения этих земель болезнями и прочими бедствиями, — продолжал он, — Но вот я вижу на столе прекрасного, откормленного, нежного фазана, замечательных куропаток, великолепный паштет из оленины, крупные оливки, всевозможные фрукты. Всё это как-то не вяжется с обликом бедствия. Разве что этот скрытный герцог тебе сказал нечто иное, нежели мне. Конечно, ты пропадал в библиотеке и лазал там со своим засохшим, как старый пергамент, библиотекарем — тебе, возможно, не было известно, что же творилось за пределами Дюренваля…

— Так ты не знаешь, что библиотекарь Кореспио и герцог Даэгиро одно и то же лицо? — удивился Лён.

Ксиндара был ошарашен — он действительно не знал этого. Он видел герцога лишь во время ночных рейдов, когда тот, одетый в чёрную одежду, с платком, закрывающим лицо, врывался вместе с отрядом камарингов в какой-нибудь городок или деревню и начинал творить расправу, отыскивая мутантов и ведьм. Под страхом сожжения по обвинению в колдовстве и признаках мутации состоятельные люди выкладывали деньги, а крестьяне отдавали припасы для процветания Дюренваля, города, имя которого у населения ассоциировалось с ночными вампирами. Именем герцога пугали детей.

— Теперь, когда герцог Даэгиро остался далеко за морем, я думаю пустить корни в этом замечательном городе, — рассуждал Ксиндара. — Попробую устроиться при дворе местных правителей. А ты, Лён, что думашь?

— Нет, у меня другие планы, — признался тот. — Едва ли я тут задержусь. Я прибыл в эти места единственно затем, чтобы отыскать своего заколдованного друга.

— Вот как? — удивился Лавар. — А я-то думаю: чего тебе на месте не сидится? Значит, заколдованный друг? Какими же судьбами его занесло в такую даль? Ты думаешь, он где-то здесь? Его унёс какой-нибудь злой волшебник и спрятал в горах? Сколько же времени он томится в ожидании спасения?

— Довольно долго, — признался Лён. — Несколько лет прошло с тех пор, как я потерял его.

— А, может, он уже давно освободился, живёт мирно где-нибудь, женился?

— Едва ли, — вздохнул Лён, не слишком желая объяснять Лавару, как именно всё произошло. — Он заключён в горный хрусталь, где его тело будет храниться до тех пор, пока волшебство не освободит его.

— Да? — с сомнением спросил Ксиндара. — Есть только одно волшебство, какое знаю я, и которое способно заключать человека в кристалл, сохраняя ему жизнь. Но это магия человека, которого я не желал бы видеть.

— Чья же? — спросил Лён, теряя интерес к разговору.

— Румистэля, — глухо отвечал Ксиндара. — Это он запаял меня в камень.

— Ты знаешь Румистэля?!

— Вернее, знал, — нехотя ответил Ксиндара, весь помрачнев. — Надеюсь, если этот тип и жив ещё, то превратился в дряхлого старика в отличие от меня, которому он сохранил своим волшебством молодость.

— Ты видел его?!

— Я пересёк его путь. Мы некоторое время были знакомы, пока наши интересы не разошлись.

— Каков он из себя? — волнуясь спросил Лён.

— Да тебе-то что? — удивился товарищ. — Давно это было, ещё в те времена, когда по небу над Селембрис плыл Дивояр. Всё это время до того дня, как чары распались, я пропустил.

— Послушай, Лавар! — взмолился Лён. — Расскажи о Румистэле!

— Да нечего рассказывать! Надменный тип! Некоторое время мы ехали одной дорогой, он искал какие-то кристаллы — всё время рыскал по Селембрис. Кажется, он обладал ещё способностью переходить из мира в мир — всё за одним и тем же: искать кристаллы. Ни одного кристалла я не видел, потому что этот дивоярец очень рьяно оберегал их.

— Он был дивоярцем?

— Конечно был, — подтвердил Ксиндара. — С такими-то возможностями, с такой силой да не быть дивоярцем! В конце концов случилось то, о чём меня предупреждала твоя эльфийка.

— Пипиха тебя о чём-то предупреждала?! — ещё больше изумился Лён.

— Ну да. А я разве не говорил тебе?

— Ничего ты мне не говорил! — сердито отвечал товарищ. — Чего она тебе сказала?!

— Ну ты прямо ревнуешь. Да ничего она особенного не сказала: уходи от дивоярца, сказала она, а то попадёшь под рок, что преследует волшебников. Но ты ведь не настоящий дивоярец, ты же не был в Дивояре?

— Пожалуй, так, — придя в задумчивость, ответил Лён. — Я ненастоящий дивоярец, а только, как бы заочно.

— Ну вот, я и говорю: пока ты не настоящий дивоярец, я могу не опасаться. Но, всё же, я думаю, нам придётся расстаться: я ищу тихое и тёплое местечко, надеюсь устроиться на службу, если уж жениться на принцессе мне не удаётся.

Оба засмеялись.

— Послушай, Лавар, — снова заговорил Лён, — А был у Румистэля меч, как у меня и Перстень с чёрным бриллиантом?

— Ты знаешь, вещицы, которыми обладают дивоярские маги, трудно опознать. Да, у него был какой-то особенный меч, но ни о каком чёрном бриллианте я не слышал, хотя всяких камешков с собой у него всегда было предостаточно. Жмот он был и никогда не давал ни одного посмотреть. Дивоярцы очень скрытны и не склонны с каждым встречным делиться разговорами о своих магических вещах. Ведь такие штучки есть предмет зависти любого, кто хоть немного смыслит в магии! А сейчас, если не возражаешь, я пойду, прилягу — меня до сих пор мотает на ровном месте, как на палубе.

Лавар поднялся и отправился в одну из спален, а Лён остался сидеть в гостиной — номера гостиниц в этом городе походили на зажиточное жилье. Он некоторое время сидел, потом улёгся на диване и достал из сумки книгу, которую обрёл в гробнице основателя Дерн-Хорасада, Гедрикса Вероньярского, на мрачном острове, плывущем среди холодных вод моря, в нездешнем мире, под небом, которое не знало солнца.

«Я, Гедрикс Вероньярский, был виновником разрушения прекрасного мира, в котором родился, что повлияло на всю мою дальнейшую жизнь. Будучи в ужасе от нечаянно содеянного мною, ибо я не знал, что от целостности огромного кристалла, спрятанного моим дедом на неприступном острове Рауфнерен под защитой чудовищ, зависит существование самого моего мира. Этого я не знал, поэтому пустился в путь, коварно наущаемый моей родной тёткой, волшебницей Эйчварианой. Она до последнего мгновения таила свои намерения от меня и обещала, что оживит моего друга герцога Алариха Вайгенерского, будущего супруга принцессы Гранитэли, дочери короля Килмара, наследницы трона и всех земель королевства.

Будучи потомком великого волшебника Джавайна, как и Дивояра, я оказался обладателем волшебных сил, о которых до своего путешествия в Рагноу не подозревал. Сам того не зная, я вызвал к жизни огромные силы и пользовался ими, как ребёнок играет горящей головнёй. Преодолев все трудности пути и потеряв всё войско короля Килмара, посланное со мной, я оказался на острове Рауфнерен, где с помощью неведомой мне силы разрушил хранилище Кристалла. В неведении я расколол мечом великий Кристалл, содержащий своей силой всё живое в моём мире, и тем погубил последний. Единственный осколок, что взял я с собой, погубил принцессу Гранитэль, невесту погибшего страшной смертью Алариха Вайгенерского, моего герцога и господина. Лишившись обоих, я обезглавил во гневе и свою тётку, волшебницу Эйчвариану, гореть ей в преисподней веки вечные за преступление её!

Оставшись один в заоблачном замке проклятой ведьмы, я видел угасание последних крох моего мира, исчезновение воздуха и нисхождение во тьму всех его земель. Ещё раньше я заморозил море неосторожным обращением к тайному знанию своего рода. Я был в той высокой и просторной башне, где стоял алмазный трон Эйчварианы и лежало её обезглавленное тело, а внизу, на ступенях, где ранее стояла прочная хрустальная стена, находилось заключённое в горный хрусталь тело моего друга — герцога Алариха. При мне остался камень, что образовался из осколка Великого Кристалла, в котором заключена была душа принцессы Гранитэли, которую я погубил.