– Просто отпусти ее и иди сюда. Ты же у нас вроде предназначение решил исполнить…

– Да. И ее жизнь при этом не играет никакой роли.

Вера зажмурилась, приготовившись к тому, что нож вот-вот вонзится в ее горло и все кончится. В голове крутилась лишь одна дурацкая мысль: это, наверное, больно, очень больно…

Раздавшегося сзади выстрела она практически не слышала. Хватка ослабла, а инстинкт сработал без помощи заледеневшего от ужаса разума. Она рванулась вперед и побежала, не особенно соображая, куда бежит. Получилось так, что бежала к машине, к своей машине. Машина железная, безопасная, быстрая, она унесет отсюда.

Брюнет начал стрелять. Сразу с двух рук.

Вера с трудом открыла вдруг ставшую непослушной дверцу, запрыгнула внутрь и с ужасом поняла, что ее так трясет, что она не может ухватить торчащий из замка зажигания ключ, не то что повернуть его.

Она подняла глаза. У подъезда, прислонившись к двери, сидел Сашка Соловьев, весь окровавленный, с торчащей из живота рукоятью ножа, с пистолетом в руке. А над ним стоял лысый убийца, который резко выхватил из тела опера нож и, взмахнув теперь уже двумя крест-накрест, рассек парню шею.

Кровь хлестанула длинными бесформенными полосами.

Вера закричала.

Лысый обернулся.

Открылась пассажирская дверь, и в машину заскочил брюнет.

Вера закричала громче, стараясь отодвинуться от него подальше, но мешала ее дверца.

– Меня не бойся, – рявкнул брюнет и повернул ключ зажигания, затем рванул ручку коробки передач. – Ну же, едем!

Девушка выжала педаль газа до упора, «опель» грозно взревел и рванулся с места. Вера крутанула руль, автомобиль подпрыгнул на бордюре, но тут же вернулся на дорогу и стремглав полетел по узкой улочке прочь от страшного подъезда.

Она посмотрела в зеркало заднего вида.

Лысый стоял рядом с трупом Соловьева и смотрел им вслед, пока не исчез за поворотом.

Вера вывернула на большой освещенный проспект. Мимо проезжали машины, топали одинокие прохожие, город жил своей ночной жизнью, даже не подозревая, что творится за ближайшим углом.

Девушка до белых костяшек вцепилась в руль. На глаза просились слезы, но она старалась сдерживать эмоции. Истерика потом, сейчас нужно действовать.

Навстречу им пронеслись сразу три милицейские машины с сиреной и мигалками. Вера стала притормаживать, чтобы развернуться и поехать за ними, но брюнет придержал руль:

– Не надо. Его там уже нет, а тебе возвращаться и смотреть на все это еще раз не стоит.

– Он убил Сашку Соловьева!

– Да.

– А группа захвата? Где была она, черт побери?!

– Они все погибли.

– Как такое может быть?! Кто он такой? А ты! Ты стрелял в него!

– И пару раз вроде бы попал, как и твой друг. Но, видимо, не туда, куда нужно. Он очень быстр и крепок. Даже странно. Свежий.

– Что? Кто он такой? Кто ты такой? Кто вы все такие?!

– Тебе ни к чему это знать. Завтра я исчезну из города, и он исчезнет вслед за мной. Для тебя все кончится. Постарайся обо всем забыть.

– Забыть? Я – следователь прокуратуры! При расследовании порученного мне дела гибнет капитан милиции и семь сотрудников ОМОН! А я должна просто обо всем забыть?! Значит так: мы сейчас едем в прокуратуру и вы дадите мне подробные показания, а там уж решим, задерживать вас или нет. – Она покосилась на пистолеты, лежавшие у него на коленях. – И вам неплохо было бы приготовить объяснения по поводу оружия.

– А ты смелая девочка.

Брюнет улыбнулся. Его темные янтарные глаза были другими, не такими, как у блондина, глядя в них, она не натыкалась на ледяную стену, напротив, ей казалось, что она вязла в чем-то мягком и теплом. Бездонная глубина и обволакивающее тепло. Ему хотелось доверять, даже вопреки разуму.

– Нокс говорил мне о встрече с тобой и о том, как ты его осадила. Ты можешь гордиться: немногим удавалось перечить Ноксу.

– Что за Нокс? Что за имена у вас такие? Откуда вы?

– Nox – тьма, или тень, на латыни. Так же, как и Lex – свет. Имена мы дали друг другу очень давно, с тех пор и повелось. – Он отвернулся к окну, словно говорил сам с собой. – Свет и Тьма… Эти двое были действительно очень не похожи. Мне всегда казалось, что они серьезно не ладили друг с другом. Однако же, как только Лекс погиб, Нокс примчался сюда. Почему? Захотел узнать, что может угрожать ему, или же я так до конца и не узнал его? За столько лет. – Мужчина вновь повернулся к Вере. – Впрочем, то, что он сделал, вполне в его стиле. Он использовал тебя, отправил на закланье несколько человек, только чтобы получить фору… Нокс. Он был таким. А Лекс… Лекс был лучшим из нас. И погиб первым. Вот такая глупая ирония…

– Они были твоими друзьями?

– Друзьями? Вряд ли это слово подходит. Скорее уж братьями, с которыми могут сложиться и непростые отношения, но быть твоими братьями они при этом не перестают.

– На их брата ты не очень-то похож… Вы – группировка, что ли, какая-то?

– Ты так молода, а взгляды на жизнь уже закоснели в пределах круга интересов. Это скверно, но свойственно людям. Останови здесь, я выйду.

– Ну уж нет, я сказала, что мы едем в прокуратуру!

Он снова улыбнулся, чуть грустно и снисходительно. Глаза стали строже, мягкость и тепло пропали.

– Принимать доброту за слабость – тоже не самая лучшая черта людей, хотя и весьма распространенная. Я не поеду с тобой в прокуратуру, прими это как данность и просто высади меня.

Вера уставилась на дорогу. В его голосе не было тех повелительных ноток, что у блондина со странным именем Нокс, не было в нем и угрожающей стали, но она решила остановиться, и это было только ее решение. Колеса хлюпнули в придорожной грязи.

– Я не смогу, – проговорила Вера, уставившись на лениво шуршащие по стеклу дворники, – не смогу забыть. А ты – ответ на все вопросы. Если ты сейчас уйдешь, я так ничего и не узнаю. А я должна. Это моя работа.

Брюнет вновь смотрел в окно.

– И это очень хорошо, что не узнаешь. В первую очередь – для тебя.

Он открыл дверь.

– Подожди. Скажи хотя бы про того убийцу. Он тоже один из вас? Тоже ваш… «брат»?

– Нет. Он чужой. Я постараюсь сделать так, чтобы о нем никто больше не услышал. Удачи.

Он вышел из машины и зашагал в противоположном направлении.

Вера надавила на педаль газа.

Когда она подрулила к прокуратуре, та шумела, как лежбище тюленей. У крыльца в полном беспорядке стояли машины, среди которых попадались и дорогие экземпляры, а это означало, что пожаловало начальство.

Прокурор уже ждал в дверях.

– Валерий Федорович… – пробормотала Вера, выходя из машины.

– Ко мне в кабинет, – рявкнул Егоров, зашагав прочь.

Девушка побрела следом.

– Вы мне объясните… – бросил прокурор, оглянувшись, но тут же остановился. – Бог ты мой! Эй, кто-нибудь, бинты сюда и что там еще у нас есть! И «скорую» вызовите!

– Валерий Федорович? – не поняла Вера, но затем посмотрела на себя и только тут заметила, что ее джемпер на груди красен от крови. Она притронулась к ране на горле и вздрогнула от боли.

Прокурор подскочил к ней:

– Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю… более-менее… Что там? Серьезное что-то?

– Не волнуйся. – Прокурор принял у кого-то бинт, смочил его перекисью водорода и осторожно промокнул рану. – Царапина. Но ты бледная совсем. Опять же – шея… Эй, ну чего там со «скорой»?!

– Сказали – ждите, – отозвался кто-то.

Егоров усадил Веру на скамейку в коридоре.

– Поедете в больницу, – не терпящим возражения тоном приказал он, снова перейдя на «вы», – и до обеда чтобы я вас не видел. А если врачи скажут, то дольше пробудете. Если отпустят, то поговорим обо всем завтра. Вы меня поняли, Вера Георгиевна?

– Да, Валерий Федорович. А там… в подъезде… там…

– Я знаю. Мне уже доложили. Бойня.

Паника оказалась преждевременной – рана была неглубокая и крови вылилось куда меньше, чем казалось с виду. В итоге, обработав рану доктор ограничился наложением пластыря и уколом, болезненным, правда, уколом.