Вот такая картина представилась взору ребят, когда они робко вошли в зал. Как-то отнесется вождь к их просьбе? Вдруг рассердится? Сердца их стучали в волнении и страхе. Но волновались они напрасно: Нана Оту был в отличном расположении духа — он верил в силу великого идола, к которому собирался отправиться на рассвете. Вот почему, увидев гостей, он широко улыбнулся и глаза его остановились на Опокуве. Она глубоко вздохнула, стараясь придержать бешеный стук сердца, и шагнула к вождю.

— Нана, — сказала она, стоя перед ним очень прямо и глядя ему в лицо. Мальчишки держались рядом. — Нана, можно мы пойдем с тобой завтра?

— Так вы уже все знаете? — удивился вождь. — Ну и ну… Поди-ка сюда.

Опокува подошла к вождю, и он обнял ее за плечи.

— Вы — ребята умные, — начал он и посмотрел на мальчиков.

Потом с улыбкой заглянул в лицо потупившейся Опокуве. Она постаралась улыбнуться в ответ, но у нее что-то плохо получилось — очень уж она волновалась, как, впрочем, и ее друзья. Нана Оту замолчал, и тогда Опокува решилась заговорить снова:

— Нам так хочется посмотреть Манкесим! Мы так много о нем слышали! Говорят, он очень большой, этот город, говорят, там огромный базар…[17]

Нана Оту был в замешательстве: взять или нет? Путь неблизок и такая жара… и все это слишком серьезно, не для детей. Но почетные гости ждали ответа, и он решился.

— Ну ладно, — сказал он, и глаза его весело заблестели. — Если уж вам так хочется…

Ах, какая радость хлынула на ребят! Они заорали от восторга, захлопали в ладоши, Агьяман даже подпрыгнул. Служанки так изумились, что опахала опустились чуть ли не до полу: так вести себя в присутствии вождя! И ребята заметили их изумление и гневные взгляды, вспомнили, где они и перед кем стоят в этом тронном зале. Они смущенно переглянулись, а потом робко посмотрели на вождя. Но он, похоже, ни капельки не обиделся за такое непочтительное их поведение. Наоборот, Нана Оту разразился таким веселым и громким смехом, что служанки вздрогнули: теперь они не понимали и своего господина.

— Спасибо, спасибо тебе, Нана Оту, — опомнившись, благодарили вождя ребята, но он прервал их излияния.

— А ну-ка спать, — властно распорядился он. — Мы отправимся на рассвете, так что — живо!

Ребята, конечно, не посмели ослушаться. Они покинули зал, но спать не легли. Какой уж там сон, когда их ждало такое увлекательное путешествие! Добрых два часа, перебивая друг друга, толковали они о том, что увидят в Манкесиме.

— А собака? — вспомнила вдруг Опокува. — Пса-то нашего мы возьмем? Он ведь наш, он без нас не может…

— А почему бы и нет? — неожиданно поддержал ее Агьяман.

— Конечно! — обрадовался Боафо. — Он пойдет с нами: он тоже должен поглядеть на Манкесим.

Так они решили, обсудили все и переговорили обо всем на свете. Потом развернули циновки, лежавшие скатанными рулонами в углу отведенной им комнаты, и улеглись спать. Они заснули мгновенно, утомленные и жарой, и только что пережитым волнением, и мыслями о дальней дороге.

2. ПУТЕШЕСТВИЕ В МАНКЕСИМ

ебята проснулись еще до зари: очень уж они волновались. Первым встал Агьяман. Он подергал за ногу Боафо, тот что-то пробормотал, повернулся и разбудил чутко спавшую Опокуву. Все трое встали, скатали циновки и аккуратно уложили их у стены. Потом прошли в кухню и умылись, черпая воду из большого глиняного кувшина. Выйдя из кухни, они наткнулись на одну из служанок.

— Поднялись, значит, ни свет ни заря? — изумилась служанка. — А Нана Оту послал меня вас будить. Велел собрать все в дорогу, велел вам выкупаться… А ну-ка, пошли за мной.

Делать нечего, пришлось, бросив калебасы[18] в воду, идти за служанкой. Она привела их в ванную комнату и принялась мыть одного за другим. Опокува постаралась, правда, улизнуть — так со сна было холодно! — но служанка поймала ее у самой двери и окатила холодной водой из чана. Мальчишки чуть не померли со смеху, глядя на это зрелище. Зато потом их мужество было вознаграждено: всех троих повели в соседнюю комнату и выдали по новому фугу[19] мальчишкам и платье с цветочками — Опокуве. Она сразу же надела его и побежала показаться всем в новом наряде.

Тем временем рассвело. Большой дом жил уже своей обычной жизнью. Слуги сновали туда-сюда, выполняя последние указания вождя, и их резкие голоса звенели под сводами. Ребята вдоволь наелись горячей овсяной каши и присоединились к группе людей, собравшихся под тем же деревом, что и вчера. Подходили и подходили те, кто должен был сопровождать вождя в Манкесим. Боафо гордо зажал в руке конец веревки, к которой был привязан пес. «Сидеть!» — покрикивал он на пса, но пес и не думал выполнять строгое приказание. Он весело прыгал и дергал веревку, нюхал следы проходивших мимо людей, взвизгивал и тихонько скулил, вопросительно поглядывая на хозяина, — ему передавалось общее волнение, и он рвался в путь-дорогу.

Первые лучи утреннего солнца осветили крыши домов. Легкое движение пробежало по всем собравшимся, а потом голоса вдруг умолкли и люди повернулись к главному входу в личные покои вождя. Двери распахнулись, четверо слуг — самых высоких и сильных — вынесли паланкин. В паланкине восседал сам Нана Оту, а сзади почтительно шли старейшины. Один из слуг нес над вождем государственный зонт, высоко подняв его в сильных руках. Другой — говорящий барабан[20] на левом плече, а третий — резной рог, в который тут же и стал трубить.

Опакун Фунн, толкователь, и верховный жрец Окомфо Квеку Ампеа торжественно ступили навстречу вождю и, обойдя процессию, встали сразу же за паланкином. Они были готовы следовать за своим вождем: оделись, как подобает случаю, лица их были торжественны и серьезны, и они стремились быстрее двинуться в путь. Нана Оту тоже приготовился к свиданию со святыней: его бритое лицо, его руки и плечи были разукрашены золотым узором, богатое белое кенте[21] переброшено через плечо. Черные перекрестные полосы, а между ними — три символа племен Абуры украшали кенте вождя. Да, это был настоящий вождь, и он плыл над толпой в своем паланкине, как и подобает вождю. Все было готово, пора трогаться в путь. Но люди чего-то ждали, и скоро ребятам стало ясно, чего именно.

Из дома вышел старец. Он шел медленно и спокойно, одет был в простое белое фугу, и его не окружали слуги. Но с первого взгляда было ясно, что человек он не простой. Два других старца, тоже в белом, так же медленно шествовали за ним, и один из них держал бутыль с джипом. Все трое, обогнув слуг и старейшин, прошли вперед и встали лицом к паланкину. Тот, кто пес джин, открыл бутыль, передал ее старцу. И старец заговорил, покачиваясь в такт собственным своим словам. Он говорил протяжно и громко и капля за каплей лил джин на сухую землю: