Александр Львович вдруг остановился у парты и сурово, даже как бы сердито взглянул на Даню.

— Стыдно, Яковлев! («Сейчас заговорит о двойке!») Стыдно!.. У тебя большие способности к языкам. В частности, ну скажем, к английскому языку, а вот, например, у Кузнецова этих способностей нет, английский ему дается с трудом. И что же? Ты не подумал помочь товарищу!

— Но ведь у меня же у самого по-английски тройка! — вне себя сказал Даня.

«Нет, лучше бы он ругал меня, чем устраивать эту комедию!»

Но Александр Львович был вполне серьезен.

— Стыдно, Яковлев, — повторил он. — Очень стыдно быть равнодушным к беде товарища. Одним словом, я поручаю тебе Кузнецова, подтяни его по английскому языку.

— Чего?..

— Ведь у тебя же развито чувство товарищества, так? Я наблюдал это много раз. Ты умеешь, если захочешь… ого, еще как умеешь быть настоящим товарищем! Давай-ка вот как с тобой условимся: ты приступаешь к занятиям с Кузнецовым с сегодняшнего же дня… ну ладно, с завтрашнего. Но учти: до сих пор он любил только математику и технику. Тут у него и вдохновение, и трудолюбие, и любопытство. А к языкам, истории, географии он относится по-ребячески: не изучает, а учит отсюда — досюда. Ты должен как-то открыть для него эту дверь… Как? Да надо ли тебе советовать? Ты человек изобретательный. Но предупреждаю об одном: действуя формально, тут ничего не возьмешь. Надо это сделать как свое дело. Для себя, а не для него. Понятно?

— Понятно! — ответил польщенный Даня.

— Ладно. Иди.

Просто чудо! Двойкой Александр Львович его так и не попрекнул!

Дане и в голову не приходило, сколько на самом деле думал Александр Львович о его двойке.

«Что же мне с ним делать? — повторял себе накануне молодой учитель, расхаживая по комнате из угла в угол. — Как открыть ему эту дверь? Как заставить такого способного парнишку заниматься соответственно его способностям?»

Ничего не надумавши, он, как всегда, обратился за советом и помощью к своему учителю Макаренко.

Александр Львович вспомнил, что, перевоспитывая в трудовой колонии подростка-вора, Макаренко проявил к нему высокое доверие и послал совсем одного в город за деньгами.

Так поступил со своим учеником Макаренко. Так поступит и он, Александр Львович, с нерадивым учеником Яковлевым. Он доверит ему важное дело: помощь товарищу.

Задумано — сделано.

Посмотрим теперь, что из этого получится.

— Ну что? Да говори же! — шопотом сказал Саша. — Ну?.. Кого? Отца или мать?

— Не понимаю! — с деланым удивлением ответил Даня. — При чем тут отец и при чем тут мать? О них и разговора не было. Он просто просил меня подтянуть по английскому Кузнецова.

Теперь уже пришла очередь удивляться Саше:

— Как это так — «подтянуть»? И почему же именно тебя?

— Ему видней, он учитель, — небрежно ответил Даня. — «Подтяни-ка мне, — говорит, — Яковлев, по английскому языку Кузнецова. Открой, — говорит, — ему эту дверь».

— Какую дверь? Ты рехнулся?

— Ну я, разумеется, подумал и дал ответ положительный. Неудобно было отказывать. «Открой, — говорит, — Данила, убедительно тебя прошу, перед ним эту дверь. Он, понимаешь, как маленький. Не изучает, а учит отсюда — досюда. Вот ему и неинтересно».

— Хорошо, а ты… что ты ему на это сказал?

— Я?.. Ну, я сперва тоже не совсем понял, а потом успокоил его, конечно. Можете, говорю, на нас положиться…

— To-есть на кого же это «на нас»?

— Здрасте! Чего тут не понимать? На тебя и на меня, ясное дело. В общем, давай-ка сбегаем сейчас к Кузнецову.

— Давай… — растерянно ответил Саша. — Нет, но неужели так и сказал: «Подтяни Кузнецова»?

— Не веришь? Хорошо, пусть я сейчас на этом месте провалюсь, если вру! Так и сказал: «подтяни», «не изучает, а учит», «открой ему эту дверь». Вот тебе, если хочешь, пионерское под салютом!

И, быстро одевшись, товарищи побежали подтягивать Кузнецова.

Они застали Кузнецова на голубятне.

Чердачная дверь была приоткрыта. В амбразуре круглого чердачного оконца мальчики сейчас же разглядели смутные очертания знакомого профиля.

Он, казалось, был нарисован легким пунктиром: Кузнецов был отделен от Саши и Дани прозрачной сеткой, спускавшейся с потолка и доходившей до самого пола.

Кузнецов был на чердаке не один. Прислонившись к косой чердачной балке, тут же стоял человек солидного роста. На голове у него была почему-то старая летняя соломенная шляпа, напомнившая Саше головные уборы тирольских охотников из оперы «Вильгельм Телль».

Сталкиваясь друг с дружкой плечами, Саша и Даня осторожно ступили на чердак.

Хозяева чердака обернулись на скрип дощатого пола.

— Кто там? — спросил Кузнецов-младший, не узнав товарищей в сгущающихся сумерках чердака.

— Это мы! — солидным баском ответил Даня. (Как-никак, а ведь он пришел сюда подтягивать Кузнецова по английскому.)

— Чего же, заходите, — сказал растерянно и застенчиво Кузнецов-младший.

И мальчики вошли.

В ту же секунду весь чердак огласился щебетом, и с пола, будто взметенный поземкой, взлетел пух. Над головой у Саши и Дани затрепыхали крылья. Все перед ними и вокруг них трепетало, летало, кружилось и вспархивало. Все билось и ударялось мягкими крыльями о чердачные балки. Они стояли, как путники в лесу, неожиданно застигнутые вихрем, мельтешением снежного урагана.

— Папа, это ребята из нашего класса, — сказал Кузнецов.

Саша и Даня вежливо сняли кепки.

— Кузнецов! — сказал «Вильгельм Телль» и осторожно кивнул мальчикам соломенной шляпой, на которой, как на женском головном уборе, красовалась птица. — Не меняем, а также не продаем, — сурово прибавил «альпийский стрелок».

— Папа, да они, может быть, за консультацией!

— Нет, мы так… по другому делу, — глядя в глаза Кузнецову-младшему, значительно сказал Даня.

— Ага! — успокоился Кузнецов-старший. — Посмотреть? Ну что ж! — И он задумчиво покачал головой.

Голубь недовольно взмахнул крыльями и сейчас же перепорхнул к нему на плечо.

— Одного на чердак не пускаю, — сказал Кузнецов-старший и кивнул легонько в сторону сына. — За голубями другой человек об уроках забыть готов. Вот так. (Голубь легонько загуркутал у него на плече.) Оно, конечно, хорошее дело, голубеводство, но делу — время, а потехе — час.

Помолчали. Яковлев сочувственно взглянул на Кузнецова-младшего.

— На соседнем дворе, — продолжал неугомонный Кузнецов-старший, — такие голубчики нашлись, что не только из-за голубей об уроках забыли, а один чуть с крыши не свалился и голову себе не расшиб.

Помолчали. Раздалось нежное гуркутанье голубя.

— А вы, ребята, часом не с соседнего ли будете двора?

— Ну что вы, папа! — не выдержав, вмешался Кузнецов-младший. — Я ведь уже объяснил, что это из нашего класса.

— По делу, — еще раз подтвердил Яковлев. — Мы без вас на чердак — ни ногой…

— Да ладно, стойте себе. Не мешаете, тут не тесно, — растроганный такой покладистостью, сказал Кузнецов-старший.

И над чердаком нависло молчание.

Птицы тоже притихли.

— Эй, вы! Испугались новых людей? — вдруг сказал Кузнецов-отец. — А чего испугались? Да не съедят они вас, кому вы нужны!.. Открывай, Валюшка!

Кузнецов-младший распахнул чердачное окошко. Отец, не теряя времени, подхватил рогатину и начал вспугивать голубей.

— Эх, чорт тебя задери! — говорил он, размахивая рогатиной.

И птицы, как будто их в самом деле задрали черти, растопырив крылья, слетали с насестов. Первый голубь выпорхнул в раскрывшееся оконце. И вот уже весь чердак переполнился мельканьем распахнутых крыл.

— Смотри, смотри! — восторженно закричал Кузнецов-младший. — Эх, как пошел! — и, схватив Даню за руку, подтащил его к чердачному окошку.

— Смотрите, мальчик, пожалуйста, — любезно предложил Саше Кузнецов-старший.