— Девчонки что-то затевают ко дню рождения, Элен ничего вам не говорила? Вы ведь помните, что они родились с разницей всего в два дня?

Пикассо не давала покоя история с анонимкой:

— А до этого вы ничего не получали?

— Нет. — Разговор явно выдохся, и, пряча сигареты в карман, Алиса со смешком добавила: — Знаете, со мной постоянно приключаются всякие странные вещи. Особенно в последнее время. Я неуклюжая. Венсан всегда говорит, что я с луны свалилась.

— Какие, например? Из самых последних? — спросил Пикассо, ведомый инстинктом. Именно в конце допроса, когда обо всем переговорено, и узнаешь самое интересное.

— О! Ну, например, три недели тому назад, еще снег шел, мне прямо на голову свалилась огромная сосулька. Даже кровь пошла! Продавщица из булочной вызвала пожарных. Вот так-то! — Она задумалась. — Или еще. Я сидела в кино, на бульваре Сен-Жермен, и мне показалось, что кто-то прямо мне в ухо шепчет: «Ti amo». Я оглянулась, но за мной никто не сидел. Венсан очень потешался. Н-да… Немного надо, чтобы тебя записали в сумасшедшие. Мне можно уйти?

Пикассо вскочил, словно внезапно проснулся:

— Конечно.

Он проводил ее до двери.

— Я поговорю с мадемуазель Херш. Очень любопытно узнать, как много гашиша она держит дома. — Он улыбнулся и отметил, что они почти соприкоснулись лицами. — Вы любите «Битлз»?

— По-моему, они ничего, — ответила Алиса, скосив глаз на свой беджик. — Это мне Шарль подарил. Мой сын.

И стала быстро спускаться по выложенной плиткой лестнице. Даже «до свидания» не сказала.

«Да уж, — думал изрядно растерянный Пикассо. — Вроде сидит тут, рядом с тобой, и в то же время явно витает где-то еще». Он решил, что обязательно прищучит Хершиху, а заодно поподробнее расспросит жену про эту подругу и мамашу дочкиной подруги, слишком явственно напоминающую тип человека, на всех парусах несущегося прямо навстречу неприятностям.

— Забавно же, согласись, — сказала Элен.

Пикассо наблюдал, как жена моет под краном тарелки и уже чистыми ставит их в посудомоечную машину, добиваясь идеального расположения, вынимает большое блюдо и пихает на его место три таких же, но поменьше, а потом аккуратно, острием вниз, опускает в специальное отделение ножи. Она внимательно выслушала его рассказ про стычку Алисы и фоторепортерши. История доставила ей несказанное удовольствие, она примеряла ее на себя словно новое платье. Элен обожала такие вот приключения и к тому же искренне любила Алису.

— Да нет, правда! — добавила она, видя, что Пикассо не отвечает.

Закрыла и запустила машину, взяла чашку с чаем и замерла на пороге гостиной, одним глазом проверяя, что творится в комнате Жюльетты, — ибо Элен Пикассо никогда, никогда не сидела без дела.

— Как ты думаешь, он ей изменяет? — спросил инспектор.

— Венсан? Понятия не имею.

Пикассо устал как собака. Плюхнувшись в мягкое кресло, он погрузился в мысли об Алисе, вспоминая ее спокойный взгляд, медленно скользивший с предмета на предмет, ее нежный голос. Он ходил к Хершихе. Она не пустила его дальше порога, но ему не стоило никакого труда убедить ее не затевать бучу. Алиса Конк, Пикассо и целый свет в придачу воспринимались этой женщиной как досадная помеха, не более, так что дело легко удалось закрыть. Из квартиры фоторепортерши он выскочил, как выходят на улицу из темноты кинозала, когда все вокруг внезапно кажется до невозможности унылым, а если, не дай бог, еще дождь заморосит, жизнь и вовсе представляется беспросветной.

— А про анонимку ты что-нибудь знала? — спросил он.

Элен покинула свой сторожевой пост и присела рядом с мужем. Пикассо всегда поражало, как она ухитряется, даже сидя на мягком, так прямо держать спину.

— Да, я была в курсе, — серьезно ответила она. — Хотела тебе рассказать, но почему-то не рассказала. Не знаю почему.

Элен поставила опустевшую чашку на низкий столик и соскребла с юбки невесть как попавшее туда пятнышко.

— Ты давно ее знаешь?

— Послушай. Я знаю ее с тех пор, как Жюльетта перешла в пятый класс. Значит, чуть больше четырех лет.

— Как вы познакомились?

Элен рывком поднялась и исчезла в коридоре. Она часто так делала, как будто внимала только ей слышимым голосам, безмолвно отдававшим приказы. Через несколько секунд она вернулась с тряпкой в руках — зачем она ее взяла?

— Видишь ли, мамаши, которые приходят встречать детей из школы, тоже выбирают друг друга, как детишки во дворе. Хотя в основном про семейство Конк я узнаю от Ирис. У Алисы было трудное детство. По-моему, родители не вполне нормальные. У нее где-то в провинции есть старшая сестра. В любом случае, она без памяти влюблена в своего Венсана.

Элен отвернулась и с силой — с яростью, подумал инспектор, — задернула двойные шторы. В семействе Пикассо никто ни в кого не был без памяти влюблен, и порой мысли об этом причиняли боль. Хотя вообще-то они жили хорошо.

Алиса Конк добрела до метро, нырнула в поезд, устроилась на откидном сиденье и прикрыла веки. Перед глазами заплясали красные звезды на черном фоне, до ушей донесся детский смех — в вагоне ехала ребятня. Она мысленно перенеслась в август 75-го, в Ла-Боль, и увидела, как из моря со странно замкнутым лицом выходит сестра. Только сейчас Алиса обратила внимание на то, что Клотильда нацепила этот кошмарный, вязанный крючком оранжевый купальник — намокнув, он весил целую тонну и внизу отвисал так, будто туда запихнули подгузник. Очередная идиотская затея их матери, имевшей собственные нестандартные представления о том, как следует одеваться. Алиса вздрогнула. Сейчас же в памяти всплыла еще одна картинка — она сама, обутая в невообразимые бежевые сапоги на микропоре, в порыве озарения купленные матерью, обладавшей прямо-таки редкостным даром все делать невпопад, вынуждая дочерей без конца изворачиваться по самым пустяковым поводам. С тех пор прошло тридцать лет, но Алиса чуть не заплакала. Инстинкт заставил ее открыть глаза на станции «Пале-Руаяль». Она угрем ввинтилась в толпу и с истинно городской грацией, никого не задевая, понеслась вперед.

Под пирамидой Лувра она столкнулась с Аньес Прут, которая уже вела свою группу к египетским древностям. Они познакомились в книжном магазине XV округа, возле полки с духовной литературой, где обе листали сочинения по дзен-буддизму, и именно Аньес убедила новую подругу, у которой тогда уже был маленький Шарль, снова начать работать. В те времена Алиса, балдея от счастья, возилась со своим потомством и искренне верила, что отлично устроилась в жизни. Понадобился своего рода электрошок (его роль сыграли слова незамужней Аньес, бешено делавшей карьеру, о том, что с такими темпами она кончит «магазином на диване»), чтобы заставить ее вернуться в музей.

Аньес махнула Алисе рукой с верхней ступеньки эскалатора. Какая красавица, подумала та про себя. Туфли на шпильке, темно-синее платье, африканский изгиб тела и стразы в волосах.

«Как дела?» — без слов, одной мимикой спросила Алиса.

Аньес в ответ изобразила рукой какое-то волнообразное движение, по всей видимости означавшее: «Да так себе». Последние несколько недель она тратила все свободное время на беготню по инстанциям, добиваясь разрешения убрать из фамилии «проклятую» букву «т». Ей до смерти надоели подначки и шуточки на эту тему, как произнесенные вслух, так и невысказанные. Алиса как-то поинтересовалась, а не проще ли будет вместо того, чтобы убирать букву, наоборот, добавить лишнюю. «Один черт», — раздраженно отвечала Аньес. Разумеется, самым легким решением было бы выйти замуж за ее нынешнего любовника Фредерика Пеллетье, который только о том и мечтал, но Аньес наотрез отказывалась выходить замуж «за сухарную[2] фамилию», о чем и сообщала, презрительно выпятив губу.

Свою четверговую группу Алиса особенно любила. Средний возраст — около сорока. Они никогда не опаздывали, всегда улыбались, пахли хорошими духами, жаждали приобщения к прекрасному и задавали мало вопросов. На первом же занятии они поняли, как работают наушники аудиогида, и дружно решили, что «это замечательно». Правда, среди них затесалась одна девица, имевшая привычку, снисходительно улыбаясь, покачивать головой — точь-в-точь собачонка на заднем сиденье автомобиля, — всем своим видом показывая, что она «и так это знала», хорошо хоть, не лезла с комментариями. Алиса не боялась каверзных вопросов. Если она кого и недолюбливала, то как раз таких вот «полузнаек», берущихся рассуждать о том, в чем не разбираются.