— Она налила мне еще чашку кофе, и меня опять замутило, еще сильнее. Я уставилась на ее кимоно, но этот красный цвет меня доконал. Схватила корзинку для бумаг, и… Меня вывернуло. Мне было очень плохо. Я даже задумалась, кто она такая на самом деле, эта девица… Она предложила мне прилечь и чуть не волоком потащила в спальню. Наверное, я на минутку задремала, потому что, когда очнулась, обнаружила, что лежу в кровати с балдахином, и со всех сторон свисает белая кисея. Дверь была закрыта. Я перепугалась до смерти. — Алиса неодобрительно посмотрела на Пикассо, чуть помолчала, а потом очень тихо, почти шепотом, произнесла: — Я сунула руку под подушку и вытащила ночную сорочку. Атласную, цвета слоновой кости. На тоненьких бретельках. Не бретельки, а ниточки… — Она поелозила на стуле. — Катрин Херш вошла в комнату в ту самую минуту, когда я сидела, зарывшись носом в ночную сорочку, и пыталась определить, чем она пахнет… Я сознавала, что выгляжу полной идиоткой с этой тряпкой в руках, ну и… Взяла и высморкалась в нее. Просто чтобы прийти в себя.

Пикассо обменялся с помощником понимающим взглядом, которого Алиса, внимательно изучавшая свои руки, не заметила.

— Я встала и пошла за ней в гостиную. Ковер она уже вычистила и расставила все вещи по местам. Спросила у меня, как я себя чувствую, и уселась рядом на диване. Она вела себя так, как будто меня вообще не было в комнате. Мне кажется, я никогда в жизни никого не ненавидела так, как ее в ту секунду. Длинные блестящие волосы. Самообладание. Водонепроницаемые часы. Вам не понять. Вы думаете, что я — жаба, возмечтавшая есть из одной тарелки с королевской дочерью.

Нежные женщины… Фотокорреспонденты-международники… Волшебные сказки… Пикассо растерялся и опустил глаза. Алиса заплакала — тяжкими, горькими слезами, смазавшими черты ее лица, искривившими рот и затуманившими ясный взгляд. Инспектор протянул ей бумажный носовой платок. Она высморкалась и заговорила снова:

— Она встала, достала с полки коробочку. В ней лежали сигареты. Самокрутки. Протянула мне одну. Мы сидели и молча курили. Я сразу догадалась, что там не просто табак. Потом спросила, не встречались ли мы с ней раньше. Ясное дело, если кто и должен был сохранить эту встречу в памяти, то не она, а я. Несколько лет назад на юге проходил фотофестиваль. Она сделала стойку на Венсана. А у меня поинтересовалась — клянусь вам, это чистая правда, — «как поживает ребенок». Она имела в виду Ирис, ей тогда еще и годика не было. Я вспомнила все это и жутко разозлилась. И назло ей спросила, а почему у нее самой нет детей. Я их хорошо знаю, этих девиц. Их ахиллесова пята — это семья. Она захохотала. Вы, говорит, наверное, единственный человек в Париже, которому неизвестно, что я предпочитаю женщин. Не верю, сказала я. Тогда она встала, взяла меня за подбородок и поцеловала.

Алиса замолчала и замерла с полуоткрытым ртом, уставившись на свою руку без единого кольца. У нее заболела голова. В неуютном кабинете инспектора было холодно и душно одновременно. На лице Пикассо играли голубоватые отблески призрачного света, падавшего с экрана монитора.

— Продолжайте, — предложил он.

— Я дала ей по морде. Довольно сильно. — Алиса откинулась на спинку стула. Ее взгляд стал пустым, а на губах заиграла довольная улыбка — она явно заново переживала всю сцену.

За спиной у нее зашумел Куаньяр, и она опять заговорила:

— Начиная с этой минуты я не очень точно помню, что происходило. Наверное, ей лучше знать. Хотя кое-что помню. Я хотела убежать, но не могла найти выход. Забрела на кухню и проверила помойное ведро. Идея фикс, разумеется. Я была уверена, что у нее даже отбросы эксклюзивного качества, но в этом следовало убедиться. Я кричала. Не знаю почему, но я кричала и не могла остановиться. Наверное, так индейцы вопят, когда собираются вокруг своего тотема. Катрин Херш я нашла в ванной комнате. Она стояла у зеркала и рассматривала щеку. Щека опухла.

Алиса рассмеялась. Куаньяр повернул голову, пытаясь поймать взгляд Пикассо. «Пусть говорит, — дал понять ему тот. — Там видно будет».

— Она говорит, что вы вернулись в гостиную взять еще одну сигарету с наркотиком, — сказал инспектор.

— Возможно. Во всяком случае, ее безразличие меня взбесило, и я встала возле дверей ванной, чтобы проследить за ней. Она пустила воду и забралась в ванну. Я сходила, принесла стул и села напротив нее. У нее оказалась большая грудь, и она плавала над водой, окруженная пеной, как колпак Деда Мороза с меховой оторочкой. Мне кажется, мы обе были очень серьезны и сосредоточенны. Тут она начала рвать на себе волосы. Выдергивала прядь за прядью, яростно и методично. Я глаз не могла отвести. Потом спросила, это правда, что она спит с Венсаном, и она ответила, что да. — Алиса обернулась, сделала Куаньяру какой-то непонятный знак и продолжила: — Потом все случилось очень быстро. Я пошла в гостиную, вырвала провода у компьютера. Связала ей руки и привязала к крану. Она дергалась, как огромная жирная кукла. И орала как ненормальная. Что она пошутила, что никогда не спала с Венсаном, что ее такие говнюки не интересуют. Потом она запыхалась и стала дышать по-собачьи, ну, знаете, такими короткими всхлипами, нас так учили перед родами. Я опять ушла в гостиную, выкурила еще косячок на дорожку, это я хорошо помню. Потом вернулась в ванную и села перед ней. Она нервно кашляла и делала вид, что меня здесь нет. Я сказала ей, что ухожу. В подъезде я посмотрелась в зеркало, там у них висит большое зеркало, рядом еще наряженная елка стояла, вся в гирляндах. Я представила себе, как Катрин Херш лежит там посреди пены, и мне стало совестно. И жалко ее большие сиськи. — Куаньяр у нее за спиной не сдержавшись прыснул и тут же фальшиво закашлялся. Пикассо взглядом велел ему выйти вон, но тот не послушался. — И еще одна вещь не давала мне покоя. Мне позарез надо было узнать, почему перед тем, как залезть в ванну, она сняла часы. Они же у нее водонепроницаемые, специальные часы для подводного плавания. Я вернулась в квартиру, хорошо еще, что не захлопнула дверь, когда уходила. Из кухни несло гарью, помойка загорелась, наверное, я косяк не до конца загасила. — Алиса чуть помолчала. — Я взяла ведро и опрокинула его в ванну, чтобы огонь потушить. Она выла, слушать противно. Я развязала ей руки, и она мне врезала. У нее на теле висели клочья пены, и они тряслись, как желе, и еще к коже окурки прилипли и апельсиновая кожура. Она, как была, голая, стала звонить в полицию. Приехали они быстро. Мне очень неудобно. Я правда была не в себе.

Пикассо долго, не отрываясь смотрел на Алису. Она сидела, опустив глаза и расправив ладони на коленках — ни дать ни взять маленькая девочка, ожидающая вполне заслуженного наказания.

— Почему вы решили, что у этой женщины связь с вашим мужем? — спросил инспектор.

Алиса вздохнула, вытянула вперед одну ногу, внимательно оглядела свою красную кроссовку и перевела взгляд на Пикассо.

— Я получила анонимку. Да-да, представьте себе, настоящую анонимку. Напечатанную на машинке. В ней говорилось, что Венсан изменяет мне с Катрин Херш. Меня как пыльным мешком ударили. Я и вообразить себе не могла, что кто-то на такое способен. Понимаете?

— Конечно, — сказал Пикассо.

— Ну вот. У меня было две возможности. Сделать вид, что ничего не произошло, и жить дальше. — Она чуть подумала. — Ну как бы это вам объяснить? Я пошла к Катрин Херш, потому что чувствовала себя обязанной перед этим незнакомцем. Тем, кто взял на себя труд предупредить меня письмом.

Страшная усталость навалилась вдруг на Пикассо, как будто залив его с головой теплой водой.

— Кто мог вам написать? У вас есть какие-нибудь догадки?

— Нет. — Алиса вздохнула и огляделась вокруг, словно не понимая, где она и как сюда попала. Поворачивая голову, она не сдержалась и сморщилась. — У вас нет аспирина?

Пикассо выдвинул третий ящик стола, вынул из него упаковку лекарства и протянул Алисе. Она запила таблетку остатками кофе и посмотрела на инспектора совсем другими глазами: