— Пошли домой, а? — взмолился Венсан.

Атмосфера в гостиной сгустилась, хоть ножом режь, — Анри выигрывал. Проходя мимо спальни мальчиков, Алиса с Венсаном с удивлением услышали гундосый хрип Боба Дилана и осторожные шепоты. Из-под двери тянуло табачным дымом. «Завтра разберемся», — пообещала себе Алиса. В темной комнате со шкафами они, чтобы согреться, занялись любовью. Потом Алиса еще долго слушала приглушенный тремя или четырьмя стенными перегородками гнусавый голос Дилана, напомнивший ей несколько неудачных романов с гораздо менее красивыми, чем Венсан, парнями — «обломов», память о которых навсегда застряла болезненным комом в горле: чем я ему не понравилась? «I’m not the one you want, babe, I’m not the one you need»[8]. Она подумала о своей утраченной юности, о Клотильде — какая она была красавица! — о Пикассо, чья молодость прошла со стариками родителями где-то вдали от нее. В ту пору она притворялась, что ей нравится Дилан, потому что он считался крутым, хотя на самом деле никогда не понимала, что в нем хорошего — поет все время одну и ту же песню.

«Бедняжка!» — ахала Клотильда, воздевая очи горе.

Незаметно Алиса уснула, укрытая, как одеялом, телом мужа.

Завтрак накрывали несколько раз. Звонили телефоны, из кранов текла вода, шумели кофеварки, хлопали двери. Наконец все собрались в зимнем саду, припорошенном инеем, и только тут заметили, что кое-кого не хватает.

— А где Алиса? — спросил Венсан у четверки вчерашних нарушителей вечернего спокойствия.

Ирис скривила губы, и ее гримасу тут же повторил Виктор. Поль смотрел в окно, а Шарль беспокойно встрепенулся — по-другому выражать свое понимание мира он не умел. Обыскали весь дом, никого не нашли, и в конце концов Клотильда накинула пальто и выскочила, буркнув на ходу: «Ну она у меня дождется!» Впрочем, услышал ее только расстроенный Пьер.

Она прочесала поселок частым гребнем. Алиса обнаружилась в бистро на набережной, куда Клотильда влетела, бледная от гнева, не замечая, что разговаривает сама с собой. Алиса улыбнулась ей улыбкой идиотки. На столе перед ней стояла опустевшая пивная кружка.

— Пошли! — приказала Клотильда, не вынимая рук из карманов пальто.

— Успеется. Не на пожар…

Алиса махнула официанту: повторите. Клотильда вздохнула и уселась напротив сестры.

— Отдаешь ей последнюю дань, что ли? — Она ткнула подбородком в кружку.

Алиса внимательно посмотрела на нее. Клотильда еще никогда не видела у нее такого взгляда, представлявшего собой гремучую смесь: бессильная злоба младшего перед старшим плюс детское отчаяние.

— Мне кажется, я туда не пойду.

Клотильда сардонически рассмеялась:

— Да что ты говоришь? Пойдешь, милая, еще как пойдешь! Пешком, верхом или в лимузине! Ты не только туда пойдешь, ты будешь всем пожимать руки, и принимать соболезнования, и выслушивать собачью чушь, которую они станут пороть, и глазом не моргнешь! Мне не нужны осложнения, поняла? Ты здесь не в Париже, поняла? Здесь не моют ноги в фонтане и не устраивают скандалов в чужих домах! — Клотильда прикусила язык, но было уже слишком поздно. Она решительно подозвала официанта: — Бокал белого.

Обе молчали. Алиса безучастно следила глазами за экраном телевизора, на котором с выключенным звуком мелькали картинки «Магазина на диване». Подошел официант и поставил на стол бокал зеленовато-белого вина.

— Знаешь, о чем я вчера думала? — сказала Клотильда и отпила глоток. — Она никогда не учила нас музыке.

— Ни музыке, ни чему другому. Брось, Клотильда.

— Ты права. Предполагается, что мы должны постараться ее понять, но на самом деле…

И они дружно уставились в экран телевизора, на котором подтянутого вида девушка в блестящем обтягивающем комбинезоне демонстрировала спортивный тренажер и улыбалась в камеру, как будто прилагаемые усилия не стоили ей ровным счетом ничего. Потом девушку сменила пожилая дама, жестом фокусника выставившая перед зрителями баночки с кремом разных размеров — от самой маленькой до самой большой.

— Все в порядке? — На плечо Клотильды легла рука Пьера.

Та вздрогнула. Телереклама, вино и мирная обстановка кафе заставили ее на миг забыть, какой сегодня день. Сестры нехотя поднялись из-за стола и потащились к «альфа-ромео», фыркающему включенным мотором у тротуара.

Домработница приготовила закуску. Клотильда, укладывая на блюдо с паштетом маринованные огурчики, разбила стакан.

— Слон в посудной лавке! — радостно возвестил Анри, которому было приятно снова оказаться среди живых.

Фига положила себе на тарелку крохотную горку тертой моркови и объявила, что это самое идиотское высказывание, какое ей приходилось слышать в жизни:

— В Азии я видела, как слоны расхаживали среди разложенных на земле яиц, и ни одного не разбили!

Шарль захохотал, словно услышал анекдот. Виктор подошел к музыкальному центру, намереваясь включить музыку, но мать покачала головой: нельзя. В половине третьего все заторопились, стайкой воробьев упорхнули по своим комнатам и вернулись тепло укутанные, словно собирались штурмовать Северный полюс.

На улице опять шел снег, валил крупными хлопьями, которые не таяли, даже опускаясь на капоты автомобилей. Поскольку от церковной службы Клотильда отказалась, на кладбище решили идти пешком — растягивали процедуру. На месте их ждал первый сюрприз: по сравнению с немногочисленной родней чужих людей пришло неожиданно много. Коллеги из музыкального училища, сотрудники дома престарелых, жители поселка — куча народу. Клотильда не скрывала удовлетворения, словно заключила удачную сделку. Алиса, смутно узнававшая едва каждого четвертого, приклеилась к Венсану. Снег, продолжавший неспешно падать, накрыл каждого белой накидкой, и даже цветы утратили яркость красок. Клотильда снова порадовалась — как хозяйке мероприятия ей было приятно, что кладбище выглядит особенно привлекательно, притом без малейших усилий с ее стороны. Обе группы понемногу смешались, люди подходили друг к другу, обменивались приветствиями. Вдруг Алиса почувствовала укол в сердце: она увидела Пикассо, который стоял чуть поодаль, как в кино, в тесном пальто, похожем на смирительную рубашку. Он едва заметно кивнул ей. Подошел какой-то мужчина, показавшийся незнакомым. Он был одет в габардиновый плащ с золотыми пуговицами, кажется, военный, устаревшего образца — где он только такой откопал? Длинные светлые волосы, посеребренные сединой, свисали на спину хвостом. Неимоверно худой, настоящий мешок с костями, и лицо, словно состоящее из одних ультрамариновых глаз. Отталкивающий тип. Их отец. Франсуа Кантор. Алиса сделала шаг к Клотильде. Та прижалась к сестре, натянутая как струна.

— Я должен кое-что сказать…

Он вытащил из кармана плаща сложенный листок бумаги. Сестры дружно, как по команде, опустили глаза и уткнулись взглядом в его грязные до неприличия и драные кроссовки. Они не собирались его жалеть, но по такой погоде удержаться было нелегко. Если бы можно было прикрыть ему ноги слоем ненависти, им бы ее хватило, во всяком случае, Клотильде точно — она вообще не умела нормально разговаривать со своим отцом.

— Программой не предусмотрено.

— Не знал, что нужно записываться заранее. — Он в упор смотрел на Алису, которая искала глазами тетю Фигу.

— А это что такое? — Клотильда недоуменно оглядела листок бумаги.

— Прощальное послание.

Алиса с ужасом услышала, как Клотильда рассмеялась злым смехом, в котором отчетливо прозвучало выпитое вино. Им на помощь, как добрая фея, уже спешила Фига.

— Франсуа! — провозгласила она учительским голосом, словно обращаясь к нерадивому шалопаю, которого лично выгнала из школы. Несмотря на маленький рост, она умела разговаривать с людьми свысока. Припорошенная снегом шапка подрагивала от гнева.