— Присаживайтесь, — предложил инспектор Пикассо.

Алиса устроилась к нему лицом, избегая смотреть в глаза и сжав плечи, словно защищаясь от окружающих звуков, ударами отзывавшихся в голове.

— Кофе?

— Да, спасибо, — пробормотала она.

— Куаньяр, два кофе, — попросил Пикассо, выставив два пальца буквой V. Включил компьютер и открыл желтую папку. — Что ж вы мне не позвонили? — добавил он, едва его коллега исчез в коридоре. — Я бы постарался избавить вас от всего этого…

— Да нет, ничего, — быстро прервала она. — Все нормально.

Вернувшись к пяти вечера в комиссариат, инспектор обнаружил в «обезьяннике» подругу жены Алису Конк, которая торчала там с самого утра, вляпавшись в «невероятную» историю. Он еще подумал, что в первый раз видит эту хрупкую блондинку так близко, — на протяжении последних нескольких лет они только мимолетом сталкивались на пороге его квартиры.

— Кто это — Катрин Херш? — спросил инспектор.

— Фотограф. Репортер. Она в основном за границей работает. Как Венсан.

— Это ваш муж?

— Да.

От Элен Пикассо знал, что Венсан Конк — журналист, что он постоянно в разъездах и Алиса часто остается одна. «Она еще более одинока, чем я! А это что-то да значит!» — как-то с громким смехом провозгласила жена.

Следя взглядом за фиолетово-зеленой рыбой, плавно пересекавшей темно-синий экран монитора, инспектор боковым зрением внимательно наблюдал за Алисой. На ногах — красные кроссовки; на отвороте куртки — беджик с надписью «Битлз». Сколько ей? Около сорока? «В наше время определить возраст женщины…» — подумалось ему. Он проработал в полиции двадцать пять лет, и люди в общем-то перестали его интересовать, но в сегодняшней собеседнице чувствовалось что-то такое, какая-то поэтичность, что ли, из-за которой он ощутил неуют, похожий на подступающую простуду.

Повисла пауза. Друг на друга они не смотрели. Потом вдруг Алиса, словно вынырнув из небытия, приоткрыла рот, собираясь что-то сказать, и инспектор моргнул — ее взгляд на миг ослепил его. Он быстро отвернулся и снова погрузился в созерцание подводной жизни на экране монитора. На него напал столбняк. От этой женщины так и веяло безумием — заразным безумием, микроб которого угнездился где-то между стальным взглядом и мягкой улыбкой, внезапно напомнившей ему, что жизнь гораздо многослойней, чем кажется.

— Есть шанс, что муж и дети ничего не узнают? — спросила она голоском школьницы, не особенно верящей в удачу.

— Зависит от нее. Пока она бушует. Но люди часто успокаиваются довольно быстро, и все забывается. Посмотрим. Расскажите-ка мне все сначала… Вы позвонили к ней в дверь сегодня в половине девятого утра…

— Да. Сказала, что я с почты. Принесла заказное письмо.

Вошел Куаньяр с двумя чашками кофе. Пикассо шустро извлек из стола сахар и пластмассовые ложечки, проклиная про себя помощника, ужасно, нестерпимо вонявшего потом. Этот кошмарный запах встречал его в конторе каждое утро на протяжении долгих лет, но сегодня, перед сидящей напротив женщиной, шибал в нос особенно невыносимо. Он кивнул Алисе, предлагая продолжать.

— На самом деле все сразу пошло наперекосяк. Из-за нее. Как бы вам сказать? Она открыла дверь и посмотрела на меня, как будто я… прозрачная. Как будто разглядывала что-то у меня за спиной. Понимаете? Я слегка озверела… Здесь курить можно?

Чуть дрожащей рукой она вытащила из кармана пачку сигарет.

Инспектор встал открыть окно.

— Спасибо, — поблагодарила Алиса, закуривая. — В наше время, если хочешь покурить, приходится мерзнуть, — добавила она с милой улыбкой и подняла глаза к потолку. — Я сказала ей, что я — жена Венсана.

— А разве она вас не знала? — удивился Пикассо.

— Практически нет. Люди ведь живут двойной жизнью. Одна жизнь — на работе. Другая — дома. И потом, она встречается с такой кучей народу… Ну вот, она меня впустила. Не думала я, что будет так легко попасть в гостиную Катрин Херш. Вы ведь о ней слышали?

Пикассо отрицательно покачал головой.

— Ну как же? Она знаменитость. Работает для американских журналов. В общем, сами понимаете…

Пикассо не понимал. Алиса говорила о мире, с представителями которого редко сталкиваешься в полицейском комиссариате. У него в мозгу мелькнул образ мужика в тюрбане, по последней моде туарегов, обсыпанного желтой пылью и с микрофоном в руке. Он давно перестал ненавидеть заманчивые, но недоступные вещи, объясняя это «преимуществами возраста», но тем не менее сразу и без колебаний занял сторону жениной приятельницы — этой самой невысокой блондиночки, живущей на его улице и слушающей «Битлз».

But the fool on the hill sees the sun going down…[1]

Строчка из песни вспыхнула и погасла, как будто фонарик выключили. Алиса снова заговорила, тихо, но быстро, даже как будто весело:

— Я работаю лектором в музее. Элен вам, наверное, рассказывала. Или Ирис…

У Алисы была шестнадцатилетняя дочь Ирис — закадычная подружка дочери Пикассо Жюльетты. Все, что знала одна, немедленно узнавала и другая, а от них — и родители обеих. Пикассо побарабанил пальцами по столу и прочистил горло. Табачная вонь и дух Куаньяра успели выветриться, и он закрыл окно.

— Когда я к ней зашла, у меня и в мыслях не было ничего такого, поверьте, — продолжила Алиса. — Она меня встретила в японском кимоно, очень красивом, из красного шелка. Знаете, женщины придают огромное значение одежде, а красное кимоно — это нечто. Она предложила мне кофе. Потом ей кто-то позвонил, и она с трубкой в руке ушла в глубь коридора. Разговаривала очень тихо.

— Я так и не понял, — прервал ее инспектор, — зачем вы к ней потащились-то?

— Хотела на нее посмотреть. — Алиса пошевелила пальцами, как будто желая насладиться игрой бриллианта в кольце, — вот только никаких колец на ней не было. Потом дернула подбородком в сторону лежащей на столе перед Пикассо желтой папки. — Мне что, надо все с самого начала рассказывать?

— Обязательно, — ответил он. — Тем более что к вам, судя по всему, вернулась способность здраво рассуждать. Ваши первые показания довольно сумбурны.

Она снова заговорила — с неохотой, через силу:

— Она все болтала и болтала по телефону. От ее кофе меня замутило. Я попыталась сосредоточиться, чтобы прогнать тошноту, и подумала, что хорошо бы глотнуть свежего воздуха. — Алиса широко развела руки, будто распахивала окно. — Не знаю, что там произошло, то ли сквозняк поднялся, то ли что, но только… В общем, там фотографии лежали, и они вдруг разлетелись. Я испугалась, даже чашку уронила. Побежала закрыть окно, налетела на круглый столик, он повалился, а на нем ваза стояла… Ужас. — Не поднимаясь со стула, словно привинченная к нему, Алиса руками и корпусом изобразила всю картину — как подул ветер, как с грохотом полетели предметы… Пикассо зачарованно смотрел на нее. — Потом я, кажется, споткнулась о ковер, ухватилась за полку, ну и… Книжки с нее, естественно, тоже рухнули. И тут вернулась Катрин Херш. Бросилась к окну, закрыла. Сразу стало тихо, как после дождя. В смысле, с улицы никакого шума… Она даже не удивилась. Как будто ничего особенного не случилось.

Алиса Конк выдохлась. Она старательно набрала полную грудь воздуха и приложила ко лбу ладонь. И Пикассо вдруг понял, почему эта странная особа так нравится его жене. «Она живая», — однажды обронила Элен. Ему тогда послышался в ее словах какой-то упрек, но сейчас стало ясно, что имела в виду Элен. Алиса производила впечатление человека, поддерживающего с жизнью чрезвычайно сложные отношения, состоящие исключительно из чистых цветов, пронзительных звуков и, как ни странно, изрядной доли отстраненности. Она закурила еще одну сигарету. Пикассо не стал открывать окно. Она ласково улыбнулась ему и продолжила свой рассказ: