Пулемет в глубине позиций взвода успел опять сменить позицию, опять передвинувшись на правый фланг. Но разрывы вражеских мин позади Гвоздева не утихали. Немцы устроили настоящую охоту за русским «максимом». Разозленные тем, что никак не могут его достать, они засыпали опушку, где укрывались бойцы Дударева, целым градом мин, стремительно расширяя площадь обстрела и одновременно усиливая интенсивностью огня.

Справа в низкий потолок мутно-серого неба взвилась воспаленно-красная клякса ракеты. Сигнал к атаке. Вязко, словно выдирая себя из цепкого дегтя, от земли стали отрываться грязные шинели. Дальний крик, истошный и дикий, забился в ушах, как маятник.

Демьян мешкал, ощущая, как выступила по всему телу испарина липкого, холодного пота. Этот выпот, омерзительный самому Демьяну, был тяжелее железобетонного раствора, сковав бойца и придавив его неподъемным грузом к земле. Подняться… Нет, он не способен этого сделать… В танке, со своим экипажем, среди вони выхлопных газов отработанного дизельного топлива и пороховой гари, среди лязгающего, ревущего, стреляющего металла даже пугаться некогда… А здесь — другое… Беззащитному, одному на всей земле, словно на гладком плацу, надо подняться, став мишенью, по которой ни один немец не промахнется. А если и промахнется, там, впереди, все равно верная смерть. Минное поле, на котором подорвался тот нечастный горелый… Вот почему они, гады, не ринулись в атаку, не встретили штрафников с ходу. Только и ждут, когда русские сами, собственным ходом, полезут в гибельную ловушку.

Все это в какие-то доли секунды промелькнуло в голове «переменника». Впереди — смерть. А позади — не слаще. Минометный обстрел усиливался. Волна вздыбленного грунта, вперемешку с осколками, сплошным валом накатывала со спины.

— Впере-о-од!!! — голос Коптюка вынырнул из накатывавшего грохота разрывов. Командир взвода бежал вдоль ломаной линии занятой его бойцами обороны, прижимая левой рукой планшет к шинели. В правой он сжимал короткоствольный «наган», чертя им круги в воздухе, будто то самое «О-оо!», которое только и слышалось из его «впере-оод!».

Будто какая-то пружина распрямилась, вытолкнув Гвоздева из ячейки за бугор. То ли вид жутко перекошенного криком лица лейтенанта, то ли накатывавшие разрывы мин подействовали на Демьяна. Ему показалось, что взводный бежит прямиком к нему, чтобы произвести из своего «нагана» единственное, непоправимое действие.

Он опомнился спустя несколько метров, точно догнал свое убежавшее вперед тело, на несколько мгновений оставленное на произвол, против пуль и осколков, посреди смертельной атаки.

Приземистая грязно-серая фигура взметнулась вверх справа впереди. Черно-коричневый султан дыма криво изогнулся под бойцом, нелепо подбросив того кверху. Его на лету развернуло в воздухе, по ходу сорвав в сторону шинель, которая беспомощно, совсем по-человечески, развела в сторону пустые рукава. «Мина!..» — ошпарило, точно пуля навылет, мозг Гвоздева.

Впереди бежит боец, с винтовкой наперевес. Демьян на бегу узнает Зябликова по выцветшей полосе шинельного сукна на одутловатой, сгорбленной спине. Зябликов пригибается как можно ниже и от этого спотыкается через шаг. Вот он падает, но не оттого, что споткнулся. В лицо Демьяну ударяет грохот вражеского пулемета. Здесь, посреди поля, его звук еще сильнее и нестерпимее.

Это сама смерть часто-часто стучит зубьями от нетерпения. Демьян снова не успевает за своим телом. На этот раз оно быстрее оказывается на земле, за миг до того, как ему кажется, что уже поздно и крупнокалиберные пули проходят сквозь него.

Земля — спасение и, в то же время, возможная смерть. Здесь повсюду прячется она, стоит только ступить шаг влево, вправо или вперед. На этот раз она выбирает свои жертвы по правую руку. Еще один за другим подрываются двое штрафников, похоже, что в первом взводе, который должен был наступать по правому флангу. Хотя разобрать толком ничего нельзя, могли быть и «переменники» из отделения Пилипчука. Дым от взрывов прибивается ветром по низу и не дает видеть, что творится на поле. Нечем дышать тем, кто вжимается в холодный грунт, пытаясь укрыться от пулеметных очередей.

Из-за спины раздалось «та-та-та» ответной очереди. Стук хорошо слышен, кажется, что его мощь физически ощущается лопатками сквозь сукно шинели. Он разом оживляет, изгоняя отчаяние и страх.

Расчет «максима» попытался организовать огневую поддержку атаки первого и второго взводов. Вражеская пулеметная точка, которая находилась по фронту и прижала к земле весь левый край атакующих, на несколько секунд стихла. Бойцы тут же воспользовались этим мгновением. Поднялись в атаку Потапов, а за ним и другие. На ходу командир отделения что-то кричит и машет рукой влево. Гвоздев, который тоже уже на ногах, не может разобрать, чего добивается Потапыч. Тут его в правую лопатку толкает чья-то рука. Это Ложкин. Лицо у него серо-землистое, сквозь растертую по щекам грязь. Демьян с трудом признает в нем штатного мальчика для битья Ложкина.

— Влево!.. — перекошенным ртом выплевывает «переменник» в ухо Гвоздеву. — Приказ командира — смещаться влево!..

Влево — это значит — прямо под прицел вражеского пулемета, который сцепился в смертельной дуэли с прикрывающим наступление взвода «максимом».

Демьян, споткнувшись, едва удержался на ногах. Приклад винтовки вовремя выставил перед собой. Мельком оглянувшись, он заметил, что вся атака направляется на левый край. Бойцы, кто по команде начальников, а кто инстинктивно, стремятся обойти минное поле. Теперь уже всем понятно, что оно практически полностью перекрывает правый фланг. Вот почему здесь у немцев, метрах в двадцати одна от другой, установлены сразу две пулеметные точки. Поэтому сюда они направляют огонь своей минометной батареи. Они ведут обстрел практически без остановки, откуда-то из глубины, с закрытых позиций. Значит, Потапыч оказался и тут прав.

Мины по-прежнему сыплются, и почти все время на опушку леса, туда, где перемещалась огневая точка неуловимых и неутомимых «максимовцев». Как будто у фашистов где-то там, за полоской леса, установлен мини-завод по производству этих чертовых мин.

Демьян успел преодолеть шагов двадцать, пока веер вражеской очереди снова не вжал его в землю. Ложкин плюхается в нескольких метрах правее. Он с ходу начинает стрелять из своей винтовки. Слышно, как клацает затвор его винтовки перед каждым выстрелом. Как ни странно, этот звук придает Гвоздеву сил. Он ощущает, что свой рядом, и сразу становится легче.

Разрывы выпущенных минометами мин рвались позади, не причиняя вреда залегшим посреди простреливаемого поля. Скорее всего ближе немецкие минометчики пододвигать огонь боятся, чтоб своих не задеть. Неужели отделению Потапова повезло и они наступают в незаминированном коридоре?

Пока Демьян прислушивался к «фьють-фьють» над каской и жмурил глаза от едкого соленого пота, разъедающего зажмуренные веки, мозги буравила мысль про этот самый коридор. Не для русских же старались немцы, оставляя на поле незаминированный проход.

Словно в ответ на лихорадочно скачущие мысли, по фронту, прямо в лицо лежащим на поле бойцам, ухнул выстрел. Он прозвучал так неожиданно, с таким оглушительным треском, что на миг у Гвоздева высадило дыхание. Ему показалось, что ушные перепонки лопнули.

Новый, повелительно-мощный шум возник из грохота вздыбившегося и разлившегося по полю, топя лежащих. Не сразу вернувшийся слух едва различил глухой рокот двигателя и лязг гусениц. Танки!.. Вот для кого оставлено место!

Демьян разлепил глаза и с трудом повернул голову, протащив подбородок по земле. Сквозь стелющиеся клубы дыма он увидел впереди, в черте немецких позиций, приземистую темную коробку. Будто танк с напрочь срезанной башней. Но это был не танк. Каракатица нырнула в овражек и тут же вскинула кверху длинный хобот ствола, с мощной стальной шейкой в основании. «Штука!» — осенило Гвоздева.