– Сколько?

– Долго.

Мне показалось, будто прошла целая вечность, но потом мне сказали, что схватки продолжались ночь и часть утра. Мне показалось, будто стемнело, но я не была в этом уверена – лампы и факелы горели с самого начала; потом мне показалось, будто светает, но и в этом я не была уверена – глаза к тому времени затянуло туманом. Единственное, что я помню отчетливо, – боль и свои крики. Я кричала: «Отец! Пощади меня!» И когда боль стала невыносимой, я поняла, что моя смертная природа преобладает над божественной: богине не дано испытывать такие муки.

Боль достигла пика и вдруг прекратилась.

– Готово! – крикнула повитуха.

Я смутно слышала какие-то звуки – суету, возгласы, но крика не было. И вот наконец крик! Громкий плач.

– Елена родила дочь! – объявила Пиела, поднимая красный орущий сверток.

Все-таки дочь! Моя царственная колонна!

– Гермиона… – прошептала я.

Пиела положила дочь мне на руки, я смотрела на маленькое сморщенное личико. Она открыла ротик и высунула крошечный красный язычок. Ее крик стал громче.

– Кровинка моя, – сказала я.

Я полюбила ее сразу и сердцем поняла, что нас ничто никогда не разлучит: мы одно целое.

Чуть позже, когда из пустой родильной комнаты я с дочерью перебралась к себе, пришел Менелай посмотреть на нас. Он заключил обеих сразу в свои объятия.

– Вот наша Гермиона, – сказала я, приподнимая покрывало над личиком.

Он долго и восхищенно смотрел на дочь, потом медленно прошептал:

– Она похожа на свою мать.

– Да, она красива, как Елена, – кивнула матушка. – Почти как Елена.

Когда Менелай ушел, матушка присела ко мне на кровать и протянула маленький твердый предмет из коричневой глины. Взяв его в руки, я увидела, что это кукла: красной краской были нарисованы лицо, глаза, одежда.

– Это твоя, Лебедушка. Теперь с ней будет играть Гермиона.

В земле чернела свежевырытая ямка. Среди нас были две жрицы Деметры. Одна держала на руках Гермиону, мы стояли напротив. Рядом с лункой лежал саженец платанового дерева; его листочки немного увяли.

Отец выступил вперед.

– В нашей семье родился новый человек. Это новое поколение нашего рода, первый представитель которого появился на свет в спартанском дворце. В честь нашей Гермионы мы сажаем это дерево, чтобы они вместе росли. Маленькая Гермиона сможет играть возле него. Став старше, она померится с ним ростом. Взрослой женщиной она увидит его в полном расцвете и будет отдыхать в его тени. А состарившись, она найдет утешение в том, что ее дерево по-прежнему полно сил и жизни.

Отец взял лопату и насыпал немного земли на дно лунки, как требовал ритуал. Затем жрица налила туда вина. Матушка наклонилась и что-то спрятала в лунке. То же самое сделали Кастор и Полидевк. Что они завещали деревцу? Менелай положил в лунку кинжал, сказав, что человек, который захочет получить его дочь, должен будет добыть кинжал. Последней к лунке подошла я и бросила в нее горсть лепестков. Малышка Гермиона имела самый торжественный вид, словно понимала важность момента.

Садовники принялись за свою работу: вставили деревце в лунку, выровняли, холмиком насыпали землю вокруг, вылили несколько кувшинов воды, приговаривая, что дерево хочет пить.

– Оно вырастет большим и сильным! – предсказали они в заключение.

Отец встал возле дерева.

– У Елены и Менелая родилась дочь. Они продолжают наш род. А я чувствую, что мои обязанности стали утомлять меня. Я хочу передать царский шлем Менелаю. Пусть он правит Спартой как муж Елены, царицы Спарты по происхождению.

О, я совсем не хотела, чтобы отец отрекался в пользу Менелая! Я просила, чтобы он только разделил с ним свои обязанности. Я была потрясена.

– Я не желаю превратиться в дряхлого старика на троне, – продолжил отец, не давая никому возразить. – Молодые руки лучше удержат скипетр, сохранят и защитят его. Нет, я не старик пока… Но как я узнаю, что стал им? Ведь мудрые люди говорят, будто в старости человек чувствует себя тем же, что и в молодости. Так кто же тогда скажет мне, что старость наступила и я должен оставить свое место? Никто. Я чувствую, что пора принять решение, и подчиняюсь необходимости. Лучше я передам власть, пребывая в силе, чем в слабости.

Я посмотрела на Менелая: он был поражен не меньше моего, даже больше.

– Но, почтенный царь… – начал он.

– Я сказал свое слово, – перебил его отец. – А слово царя – закон.

Он поймал мой взгляд и еле заметно кивнул.

Церемония продолжилась, но я почти не слышала ее окончания. У меня кружилась голова от неожиданности, с которой бремя власти обрушилось не только на Менелая, но и на меня.

– Менелай, – заговорила я негромко, когда мы остались наедине, – отцовское великодушие застало меня врасплох. Ты готов быть царем, но я не готова быть царицей.

– Ты будешь великолепной царицей! Достоин ли я стоять рядом с тобой?

– Перестань! Ты будешь царем, который сделает честь Спарте, – ответила я.

Я действительно так считала: он был справедлив и щедр, лишен самодовольства и гордыни, снедавших Агамемнона. Его единственной заботой будет благополучие и процветание Спарты.

– Значит, мы принимаем скипетры? – Мой голос дрогнул.

– Мы поступим так, как велит долг, – ответил он и обнял меня.

Он еще не пришел в себя от потрясения, поэтому трудно было сказать, доволен он таким поворотом событий или нет.

Церемония передачи скипетров оказалась простой. Отец и мать, оба со скипетрами в руках, вручили их нам и сказали несколько слов. Отец подтвердил, что выбрал Менелая своим наследником и все обязаны ему подчиняться. Матушка, подавая мне скипетр, сказала:

– Я мечтала отдать тебе этот скипетр с самого дня твоего рождения. Я знала, что именно ты должна принять его. И вот боги вняли моему желанию – теперь он твой.

Я сжала в руке тонкий стержень.

– Правьте мудро и справедливо, – заключил отец.

Свидетели – мои братья, начальник дворцовой стражи, казначей, главный писец и жрицы Деметры – склонили головы в знак согласия с волей отца. Неожиданно я увидела в зале человека, присутствие которого изумило мена. Это был Геланор из Гитиона – мастер разведки, знаток ядов, нанятый отцом в день того чудесного праздника на берегу Еврота. Неужели он занял столь высокое положение при дворе, что приглашен на эту церемонию?

У меня возникло чувство, будто он читает мои мысли. Словно в подтверждение этого, он кивнул мне. Я не отрываясь смотрела на него. Мне хотелось спросить его, как он тут оказался.

Но сразу после окончания церемонии он исчез так же загадочно, как появился, и я не могла его найти.

Я проснулась царевной, а ко сну отошла царицей. Я молила богов, чтобы у меня хватило сил достойно справиться с новыми обязанностями. Они требовали, чтобы я ежедневно принимала посетителей в мегароне. Число моих служанок возросло с двух до шести: три молодые и три постарше.

У Гермионы была кормилица, но я продолжала сама кормить ее, пока молока было достаточно. Потом Гермионе не стало его хватать. Мне была нестерпима мысль, что дочь придется поручить чужим заботам. Я обратилась к Пиеле за помощью, и она посоветовала есть больше сыра:

– Сыр – то же молоко, только скисшее, моя детка. Поэтому нет лучшего средства, чтобы увеличить количество молока в организме. Можно, конечно, выпивать кувшины козьего молока, но вряд ли тебе это понравится.

Я поступила, как она велела.

Менелай застал меня за поеданием сыра: я отрезала ломтик за ломтиком, клала на кружок огурца и съедала. Он стал дразнить меня, что скоро я сама превращусь в большой кусок сыра.

– Но это же для Гермионы! – ответила я.

– Елена, почему ты не хочешь поручить ее кормилице?

Он положил в рот приготовленный мною ломтик сыра с огурцом, пожевал и покачал головой.