Я почувствовала, что слезы подкатывают к глазам.

– Оглядись, рассмотри все вокруг, запомни и сохрани этот день на всю жизнь в своем сердце.

И что же я видела вокруг? Шумное сборище мужчин, отвергнутых женихов. За каждым из них – жизнь, которая стала бы моей, выбери я его. На столе высятся горы пирожков – с маком, льняным семенем, кунжутом, медом, оливковым маслом, и горы сладчайших сушеных фиг – как будто не начался сезон свежих, и горы фиников из Египта, и горы ячменных хлебов. Среди кувшинов с медом на блюдах дымятся только что снятые с шампуров куски мяса различных сортов: и телятина, и ягнятина, и козлятина, и говядина. В амфорах драгоценные вина, среди них привезенные издалека – с горы Лемар, что во Фракии. И, глядя на это изобилие, казалось, будто запасы наши неистощимы, а щедрость – безмерна.

Но все это – и музыка, и угощение, и вино, и веселье – бледнело и таяло на фоне факта: «Я замужем». Я, Елена, – замужняя женщина.

А что это значит – быть замужней женщиной?

В сумерки мы покинули дворец и на колеснице отправились в Микены. Менелай держал поводья, я стояла рядом; лошади везли нас к нему домой. Мы спускались с горы по самому покатому склону, чтобы колесница не перевернулась. Гости бежали следом, забрасывая нас цветами айвы, листьями мирта, охапками фиалок. Цветы падали в колесницу, нам под ноги, мы их давили и вдыхали нежный легкий аромат.

Покои Менелая представляли собой большой запутанный лабиринт из длинных коридоров и тесных комнат. Каждая оборудована очагом. Слуги приветливо нас встретили и разожгли огонь в комнате, которую подготовили к приезду Менелая.

Мы остались одни. Только я и он, в неуютной комнате с каменными стенами. Мы напряженно смотрели, как огонь подбирается к поленьям. Мы были неподвижны, как эти поленья.

Наконец Менелай произнес:

– Елена…

Я повернулась к нему и откликнулась:

– Да? Я здесь.

Он молча обнял меня. Он был гораздо выше ростом, и когда прижал меня к своей груди, то я уперлась взглядом в его черный плащ, который закрыл для меня белый свет.

– Никак не могу поверить своему счастью… Ты выбрала меня…

Я подняла лицо. Я никогда ни с кем не целовалась, не знала, когда и как это делается, но догадалась, что теперь должен последовать поцелуй.

Он поцеловал меня в губы и еще крепче прижал к себе. Было странно, что ко мне кто-то так прикасается, находится так близко. Вот он соединяет свои губы с моими. Это пугает, у меня возникает чувство, что я в капкане.

Он обхватывает ладонями мое лицо, приближает его вплотную к себе. Потом он гладит мои волосы, оттягивает их, мне больно. Но я не смею подать голос, терплю. Мне кажется, если я сейчас, в первый раз, пожалуюсь, это его обидит.

– Елена… Елена… – бормочет он, его дыхание становится все прерывистее.

Я ничего не чувствую. Ничего, кроме того, что мое сердце готово вырваться из груди от ужаса. «Перестань!» – хочется мне крикнуть, но я понимаю, это бессмысленно и к тому же глупо. А чего я ожидала, когда задавалась вопросом, что значит быть замужней женщиной?

– Елена…

Он делает шаг в сторону большого ложа с белыми простынями, устланного меховыми шкурами, которое находится в углу комнаты. Я следую за ним. Я позволяю ему снова сжать мое запястье – это старинный ритуальный жест. У меня перехватывает дыхание. Я не знаю, что делать. Знаю только одно: теперь моя очередь выдержать ужасное испытание, то испытание, которое держат с глазу на глаз.

Он мягко подводит меня к белой льняной глади, садится, усаживает меня рядом. Руки у меня ледяные, дышу я медленно-медленно.

Не думай ни о чем, забудься, уговариваю я себя и сворачиваюсь калачиком сбоку от него.

– Елена…

Он поворачивает меня и начинает раздевать. Я коченею от ужаса, хочу остановить его, но приказываю себе молчать: «Не мешай ему. Он имеет право касаться тебя, как хочет, снимать с тебя платье».

Не думай ни о чем, забудься.

Огонь в очаге разгорается, потрескивая. Менелай с удовольствием смотрит на него, делает одобрительное замечание. Снова поворачивается ко мне.

– Моя любимая, – шепчет он.

Он гладит мне плечи. Я вздрагиваю от его прикосновений, но заставляю себя лежать смирно.

– Любимая…

Его слова щекочут мне шею.

Он отбрасывает в сторону последний кусочек ткани, прикрывавший мою наготу. Мне холодно, стыдно, страшно. Скорее бы уже все кончилось.

Он сжимает меня, он…

Я не могу описать этого словами. Удар, удар, боль… Конец. Какое счастье, что так быстро.

– Елена…

Он кладет голову мне на плечо.

– Елена… – произносит он с глубоким вздохом, еле слышно.

Он спит.

Когда он совсем затихает, я приподнимаюсь и в неверном свете очага нащупываю теплые шерстяные покрывала – в комнате становится холодно. Потом отползаю на самый дальний край кровати и укрываюсь.

В комнату проникает день, серый и холодный. Победный блеск вчерашнего утра куда-то улетучился, со всех сторон меня обступают каменные стены, тяжелые, как рука Менелая на моей груди.

Он спит, веки со светлыми ресницами закрыты. В утренних сумерках я пытаюсь разглядеть его лицо – впервые я могу сделать это спокойно, не спеша.

Он мой друг, мой сообщник. Я поняла это в первый же момент нашего знакомства. И если уж непременно нужно выходить замуж, то лучше за того, кто будет другом. А то, что я чувствовала себя так ужасно, когда пришлось окончательно отдать себя во власть мужчины, без чего не бывает супружества, не должно поколебать моей уверенности в правильности выбора.

Он делал вдох-выдох, он доверчиво и безмятежно спал. Он столько приложил сил, чтобы завоевать меня. Теперь он отдыхает.

Как Геракл после своих трудов, подумала я и тихонько засмеялась. Мужчины должны время от времени отдыхать.

Но труды прошлой ночи… Отчего они вызвали у меня такую неприязнь? Почему я осталась холодна и не испытала восторга, почему мне на помощь не пришла Афродита?

Афродита… С почтением я обращалась к ней мысленно, опасаясь произнести хоть слово вслух и разбудить Менелая. Афродита, прости меня, если по свойственному людям легкомыслию не вспомнила о тебе, когда выбирала мужа. Твое великолепие смущает меня, поэтому я не призвала тебя в таком деле, которое имеет к тебе самое прямое отношение. Но сейчас я, Елена, прошу у тебя прощения и помощи.

Ведь жизнь без страстной любви покажется такой длинной, даже если будет совсем короткой.

Менелай шевельнулся и открыл глаза. Его рука дрогнула – и ее тяжесть стала меньше, потому что она ожила. Потом он выпростал обе руки и обнял меня.

– Елена, любимая… – пробормотал он. – Вот и началась наша совместная жизнь.

Я положила голову ему на плечо – мускулы под кожей были расслаблены.

– Да. И пусть боги сделают ее счастливой.

Все будет хорошо, сказала я себе. Должно быть хорошо. Выбор сделан, обратного пути нет.

Клитемнестра и Агамемнон приехали днем. Мы успели встать, обойти дворец и поиграть с их маленькой дочкой, милой Ифигенией. Она уже твердо держалась на ножках и бойко лопотала, хоть и не всегда понятно, но очаровательно.

– Славно, славно! – говорил, ухмыляясь, Агамемнон очень громко, как все, что он делал.

В его глазах играл мерзкий огонек, который он безуспешно пытался пригасить. Он не сводил с меня взгляда, щурясь, посматривал на Менелая. Я знала, что прошлую ночь он провел вместе с нами – пусть мысленно, – хотя обещал, что мы с Менелаем останемся вдвоем.

Менелай сохранял невозмутимое выражение лица – из уважения ко мне, я полагала. Но что он расскажет брату, когда рано или поздно они останутся наедине? Клитемнестре тоже не терпелось поговорить со мной с глазу на глаз. Я боялась этого разговора; лучше бы они не приезжали. Я не имела ни малейшего желания обсуждать брачную ночь, мне казалось это чудовищным предательством по отношению к Менелаю. Или по отношению к себе самой?