Я гадала про себя: может, моя фигура остается такой же изящной, как всегда, благодаря моему божественному происхождению? И еще я думала: возможно ли, чтобы женщина, в которой есть хоть капля божественной природы, умерла при родах? Не служит ли она защитой? Но я не могла спросить об этом Пиелу – ведь с подобным ей не приходилось сталкиваться.

Менелай вел себя, как старая бабка, он суетился и паниковал куда больше матушки, всего опасался и остерегался. Когда мы были вместе, он прикрывал меня руками. Однажды он хотел меня заставить носить вместо оберега ужасное золотое ожерелье, но я категорически отказалась: его тяжесть была непомерной.

Он стал готовить оружие и доспехи для будущего, как он полагал, мальчика.

– Он станет воином, – заявил Менелай, с гордостью показывая только что сделанные щит и меч.

Я коснулась золотой рукоятки меча с прекрасной инкрустацией, на которой были изображены воины, преследующие льва. Все мечи кажутся прекрасными, когда смотришь на них, забывая об их кровавой работе.

– А как мы назовем… его? – спросила я.

– Я уже придумал имя! – гордо заявил Менелай. – Никострат, что значит «побеждающая армия»!

– Я понимаю, что это значит. Но сможет ли он оправдать такое имя?

– А разве может быть иначе? – ответил Менелай, но слегка растерялся.

– А если родится девочка?

Он пожал плечами:

– Тогда назовем ее в честь чего-нибудь красивого – цветка или нимфы.

– Мне нравится имя Гермиона.

– «Царственная колонна»? Что за выдумка? – рассмеялся Менелай.

– Я хочу, чтоб она была сильной. Чтобы служила опорой людям. И была мудрой правительницей.

– С чего ты взяла, что она вообще будет правительницей? Женщины никогда не правят самостоятельно.

Он, похоже, обиделся, потому что спрятал щит и меч.

После этого разговора Менелай стал спать отдельно и редко звал меня разделить с ним ложе. Он говорил: мол, это плохо для ребенка и он не хочет причинить ему вреда, поэтому мне нужен полный покой. Я не понимала, чем он занимается в одиночестве. Вид у него был по большей части сердитый, иногда он задумчиво бродил по залам дворца. Проходя мимо меня, он грустно улыбался.

Со временем я все же пополнела, стала неуклюжей и чувствовала все больше и больше телесных неудобств. Росло и мое беспокойство по поводу Менелая. Он выглядел несчастным – а почему, я не понимала. Он хотел получить меня в жены, он совершил этот невероятный поступок, чтобы завоевать меня, он со временем станет царем Спарты, совсем скоро у него появится наследник. Чего, казалось бы, еще желать? А он ходит мрачнее тучи. Вряд ли из-за того, что я не испытывала страсти в браке. Мужчины не так страдают из-за этого, как женщины.

Нет, решила я. Причина в чем-то другом.

Может быть, жизнь в Спарте показалась ему не слаще, чем в Микенах, когда он подчинялся Агамемнону? В Спарте правил отец, а что оставалось делать Менелаю? Развлекаться, заказывая новое оружие, и дожидаться смерти отца? Конечно, это было испытанием для такого гордого человека, как Менелай, тем более тяжелым, что он, как человек добрый, не помышлял о том, чтобы приблизить время вступления в права наследства.

Что, если я поговорю с отцом, попрошу его разделить власть с Менелаем, хотя бы формально… Возможно, он согласится. Иначе Менелай не одолеет своей тоски.

И вот однажды я пришла к отцу. Он только что отпустил делегацию чужеземных купцов, приехавших из Гитиона. Они вышли из дворца, разговаривали и разглядывали подарки, полученные от отца, и их яркие одежды были хорошо видны на склоне горы.

– Сирийцы, – пояснил отец. – Они всегда такие шумные – у них громкие голоса и громыхающие друг о друга украшения. Они хотят покупать у нас пурпурную краску. Не знаю, соглашусь ли я. Египтяне обещают более высокую цену.

– Отец, ты, как обычно, ищешь, кто заплатит побольше!

Отец всегда будет верен себе. Что мне нравилось в Менелае, так это его равнодушие к денежной выгоде.

Отец улыбнулся и протянул руки мне навстречу.

– А что же мне – искать того, кто заплатит поменьше? Это не государственный подход.

– А я пришла с тобой поговорить как раз о государственных делах, – сказала я: он помог мне начать.

– Что такое? Тебе не стоит забивать головку государственными делами – для этого с тобой рядом всегда будут мужчины. Да и я пока здоров, так что тебе не о чем беспокоиться.

Он действительно был полон сил и энергии, выглядел гораздо моложе своих лет.

– Я рада убедиться в этом собственными глазами. Но я хотела поговорить с тобой о Менелае. Он молод и тоже полон сил, но вынужден проводить время в праздности. Мне кажется, безделье гложет его, подтачивает его дух.

Отец фыркнул:

– Ему не хватает войны! Чем еще может занять себя молодой мужчина? Воину всегда нужна война. Мирная жизнь убивает его, наводит тоску. Это вполне понятно.

– Что может быть желаннее мира?

– Да, так рассуждают женщины и крестьяне, но не воины. Мужчинам нужно действовать. Без риска они чахнут. Что касается меня, я навоевался вволю, насытился победами, теперь могу сидеть в мегароне и слушать бардов. Другое дело – Менелай. Ему нужна подходящая война.

– Не могу же я вызвать войну для него!

– Я порасспрошу гостей, и, если узнаю, что неподалеку идет небольшая война, он сможет принять в ней участие. Греки постоянно воюют – наверняка и сейчас тоже кто-то с кем-то воюет.

– Переложи на него часть своих обязанностей – вот он и не будет скучать. Это лучше, чем воевать.

– Не думаю, что мужчина может править, пока он не выиграл ни одного боя.

– Менелай выиграл, и не один. Они воевали в Микенах, – напомнила я отцу. – Значит, ты не можешь сделать его своим соправителем?

– Вижу, ты сильно обеспокоена судьбой этого человека, – сказал отец и серьезно посмотрел мне в глаза.

– Он ведь мой муж, как же иначе?

– Я подумаю, но ничего не обещаю. И заранее предупреждаю: думать буду долго.

Из хрупкой моя фигура стала округлой, но полнота была красивой. Год приближался к завершению, поля и деревья в свой срок давали урожай. Я чувствовала, что меня тоже хранят теплые руки Деметры, что щедрая богиня плодородия заботится обо мне. Но скоро дочь покинет ее, Деметра впадет в печаль, и я подготовилась к тому, что ей будет не до меня. К тому времени я узнала от повитухи все необходимое, заготовила все, что нужно для ухода за ребенком, и окружила себя любящими людьми. Я не боялась невнимания богини.

Наступило самое темное время года и прошло. Солнце стало всходить дальше на востоке, а заходить дальше на западе и подниматься выше, хотя погода еще оставалась сырой и холодной. Я знала, что срок мой совсем близко, и готовилась как могла к этому событию, хотя понимала, что нельзя подготовиться к неведомому, к тому, чего ни разу в жизни не испытала.

Но повитуха оказалась права: это ни с чем не спутаешь.

Я сидела у себя в комнате, ткала сложный, как считала тогда, узор (я еще не видела чудес, которые творили мастерицы Трои), когда почувствовала приступ боли. Я продолжала работать, наклонялась вперед, поправляла челнок и успокаивала себя: нет, нет, еще не сейчас. Это ложная тревога.

Но приступы становились все чаще и сильнее. Я отложила челнок и позвала мать.

– О Лебедушка! – воскликнула она. – Скорее идем в родильную комнату. Сейчас пошлю за повитухой.

Она отвела меня в родильную комнату и раздела. В комнате не было ничего, кроме большой деревянной скамьи, простыней, кувшинов и тазов. Держась за руку матери, я легла на скамью. Со всех сторон меня окружали голые стены.

– Нет смысла украшать здесь стены картинами, – сказала мать. – Сейчас они тебе не доставят удовольствия, а потом, глядя на них, ты будешь всегда вспоминать эти минуты.

Приступы боли следовали один за другим, они истощили мои силы, и скоро я стала задыхаться.

Я посмотрела в лицо Пиеле.

– Держись! – прикрикнула она. – Собери силы. Рано отдыхать, нам еще нужно как следует поработать.