Ты уже понял, мой мальчик, что рассказ об эпохе Возрождения — это всего лишь поле известных нравственных и безнравственных идей, из которых тебе придётся выбирать. Я хочу, чтобы ты научился отличать ложь от правды. Для этого мало просто читать, тем более авторов, которые пролезли со своими вредными мыслями во все школы, телеканалы и книжные магазины, которые стали очень нужными каким-то денежным воротилам (то есть спонсорам), продав, подобно доктору Фаусту, душу дьяволу. Тебе необходимо отличать букву истории, от её духа. Только осознав дух (смысл и существо) прошлого или будущего, можно понять, куда катилось или катится колесо истории.
Забудь о совершенстве в чужих языках, но помни о практической целесообразности знания иностранных языков. Да и поездки за границу не должны быть целью, а лишь средством, чтобы не превратиться в международного межеумка. А. Зиновьев великолепно установил [9*]: «Москва есть столица не просто государства. Она есть столица истории. И я сделал великую глупость, покинув её: я выпал из истории». И далее: «На Запад следует выезжать не с целью познать Запад, а с целью познать самих себя и свои собственные возможности».
Вернёмся к основной линии наших с тобой разговоров, снова откроем книгу [16]:
Микеланджело Буонаротти
«Давид» (1501–1504), Академическая Галерея, Флоренция
«Эта скульптура «заслуженно пользуется славой самого совершенного произведения искусства. Он воплощает не только библейского царя Израиля, но идеального человека, которого искали философы Возрождения.
Столь выдающаяся скульптура была сотворена из дефектного куска мрамора. Но это был «её» мрамор. Художники Возрождения, почитавшие Эразма Роттердамского, полагали, что мрамор уже хранит в себе произведение искусства, как человеческое тело хранит в себе дух, и что роль скульптора сводится к тому, чтобы выпустить дух мрамора на свободу и придать ему форму.
Искусство флорентийского Возрождения, черпавшее вдохновение в произведениях Николая Кузанского и Марсилио Фичино, находилось в поиске disegno, архетипа человека, Адама, сотворённого из глины божественным дыханием.
Была высказана точка зрения, что «Давид» М. в действительности изображает не иудейского царя, но идеального и загадочного человека, воплощающего disegno эпохи Возрождения.
И хотя Микеланджело мог с презрением относиться к библейскому источнику, изображать царя Израиля с обнажёнными гениталиями было верхом непочтительности».
Как видишь, западные историки искусства могут на ходу придумывать названия к скульптурам или скульптурным портретам. Даже название «Давид» им было нужно для того, чтобы показать, как «самый передовой» еврейский народ на Земле отлупил неких варваров, под которыми имплицитно подразумевались скифы, то есть наши с тобой предки. Но достаточно спросить, а почему вдруг это библейский царь? — и всё может стать на свои законные места. Действительно, почему царь — и голый? А почему и Донателло изображает голого царя? А может, это и не царь? Скорее всего. С другой стороны, исследования Фоменко и Носовского показали, что некий библейский Давид есть всего лишь фантомное, надуманное изображение Христа ради искусственного удлинения истории цивилизации [12*], а не реально жившее на Земле лицо. Теперь ты уже можешь понять и то, почему Запад не принимает, не хочет считаться с исследованиями и открытиями ФН: придётся не только сознаваться в многовековой лжи, но и признать, что русский народ есть не ошибка развития цивилизации, а её основа и главные страницы существования. Ещё долгая идеологическая борьба впереди, и ты не станешь её избегать, потому что этого требуют твои оклеветанные предки.
Но к «Давиду» Микеланджело можно подойти не только с позиций восхваления творца. Вот и Э. Фрерс указывает, что у него имеются анатомические погрешности: показаны слишком большая кисть правой руки, даже несуществующие мышцы. Огюст Роден отмечал, что эта пластика сделана живописцем, в первую очередь, а не скульптором; особенно это бросалось ему в глаза при обозрении её сзади [25].
То есть возникают подозрения в натяжках, мнимом авторстве «великого Микеланджело» — и всё ради надуманного названия: лишь бы скифы боялись и «в гробу перевернулись». Сомнения оправдываются и в этот раз: в путеводителе по Риму [1*] говорится, что имеется только одна единственная пластика «Пьета», подписанная самим маэстро. Принадлежность всех остальных его работ — на совести меценатов и душеприказчиков. Роден даже полагал, что скульптуры Донателло более разнообразны, более изящны, чем у Микеланджело. В скульптурах последнего немало однообразия, они слишком атлетичны, мускулисты, иногда до преувеличения, до искажения [26].
Да и вообще, не стоит ли уменьшить возраст произведений Микеланджело, да и его самого лет на 100–150?
И снова идём к Э. Фрерсу:
Альберт Дюрер
«Меланхолия I » (1514), ГДДС, Флоренция
«Меланхолия была одной из четырёх жидкостей, которые в классической античной традиции определяли характер человека. Сангвиник, страстный — это тот, в теле которого преобладает красная кровь; флегматик, бесстрастный, — тот, кто имеет слишком много слизи, phlegma; холерик, вспыльчивый, — тот, в ком излишки жёлчи; и, наконец, меланхолик наполнен чёрной желчью. Описать характер, который порождает обилие этой четвёртой жидкости, не так просто.
Дюрер… в течение 1513 и 1514 г.г. сотворил три прекрасные гравюры, с трудом поддающиеся интерпретации: «Рыцарь, Смерть и Дьявол», «Святой Иероним в своей келье» и «Меланхолия I ». Эта последняя буквально наполнена загадочными символами.
Наиболее крупная деталь — это сам меланхолический ангел, одетый в богатые и тяжёлые венецианские одежды. Он держит циркуль, концы которого скрыты в складках его одежды. Предполагается, что там же скрыт некий чертёж или план. Циркуль намекает на интеллектуальную и творческую составляющую меланхолии… Около его ног брошен достаточно увесистый кошель с деньгами, намёк на достойные заработки и алчность, приписываемые жёлчному настроению.
Третий одушевлённый персонаж — это собака, голова которой немного напоминает козлиную… Это животное — единственная деталь, которая повторяется во всех трёх гравюрах серии, и её обычно полагают символом верности и насторожённости перед опасностью (моё выделение). Виднеющаяся в глубине лестница, помимо того, что напоминает о масонстве, символизирует собой подъём в высшее измерение, к чему страстно стремились меланхолики.
В соответствии с нумерологией Пифагора, возрождённой средневековыми каббалистами, числа и их комбинации заключали в себе всё тайны и загадки вселенной. Одним из способов извлечь их была “tabula Iovis” («Таблица Юпитера»), магическая табличка, разделённая на равные клетки, в каждой из которых находится цифра. Сумма цифр должна быть одинаковой в каждом ряду по вертикали, горизонтали или диагонали…. На ней 16 ячеек, расположенных в 4 ряда по 4 ячейки в каждом, и её магическая сумма составляет тридцать четыре. В двух центральных ячейках нижнего ряда Дюрер помещает числа 15 и 14, что вместе составляет 1514, текущий год. В этот год умерла мать Дюрера, к которой художник был очень привязан.
Лучи закатного солнца образуют радугу, намекающую на момент, который переживал Дюрер. Его мать только что умерла, и эта светящаяся арка над безмятежным пейзажем может обозначать сладкий покой смерти после грозы жизни (отвод глаз от предстоящей грозы — моя вставка)… Дуга радуги запирает и самоё солнце (руку — то ведь собираются поднять на империю Христа — солнца, потому им лучше и верить, что Христос — просто человек — моя вставка), которое, несмотря на незначительные размеры, источает свет с заметным напряжением, как будто излучает энергию космического взрыва или предвещает какое-то небесное явление.
«Один» — это не цифра, но латинская буква I, и не просто буква, но слово, в форме второго лица единственного числа повелительного наклонения глагола «ео», что означает «уходи». Таким образом, речь идёт не только об аллегорическом изображении меланхолии, но также о магическом заклинании, призванном удалить её от души художника».
