– Гм, да. Мы знали, что наш идеал будет похож на них.

– Но им не надо помогать ему! – возмущенно закричала Аманда. – С ним и так непросто!

Помолчав, Амелия спросила:

– Так в каком же состоянии твоя игра?

– В том-то и дело, что я не знаю. Каждый раз, когда я пытаюсь ее проанализировать, – Аманда потерла переносицу, – у меня начинает болеть голова. Жутко.

Несколько минут прошло в полном молчании, затем Амелия похлопала сестру по руке и села:

– Я иду к себе. Спи – утро вечера мудренее. Так мама всегда говорит.

Аманда пожелала ей спокойной ночи. Когда шаги сестры стихли, она закрыла глаза и решила последовать ее совету.

Однако заснуть ей удалось только на рассвете. Спала она беспокойно, урывками. Сквозь сон она почувствовала, что в комнату вошла Луиза, постояла над ней и ушла.

Позже мама снова навестила ее. Она, улыбаясь, постояла у кровати, потом села и с нежностью погладила дочь по голове.

– Сложно, да?

– Да, – нахмурилась Аманда.

– Я так и предполагала. Улыбка Луизы стала насмешливой. – Никогда нельзя предположить заранее. Но… – Она встала. – Нужно быть настойчивой до самого конца. Я хочу, чтобы утро ты провела в постели. Поспи. Мы с Амелией съездим на утренний чай к леди Хетчем, потом вернемся и решим, в состоянии ли ты ехать на обед к леди Кардиган.

Луиза ушла, а Аманда еще долго смотрела на закрывшуюся за ней дверь и думала, что ее мать всегда была для нее поддержкой, что за последнее время они стали значительно ближе. А еще ей стали ближе тетки и жены кузенов. Как будто она перешла какой-то возрастной рубеж, как будто над ней совершили какой-то обряд, как будто на ее пути возникло такое же препятствие, которое возникало на пути женщин ее семьи и которое они с успехом преодолевали. Как будто она приобрела большую проницательность, стала глубже понимать. Очень многие веши.

Например, жизнь, любовь и семью. Например, как сложно претворить в жизнь женскую – любой женщины – мечту. Что мечты всех женщин всегда, во все века, были одинаковыми – другие мужчины, другие обстоятельства, но стремления те же. И в основе те же чувства.

Аманда со вздохом перекатилась на спину и невидящим взглядом уставилась в балдахин. Против ожиданий Амелии утро не оказалось мудренее вечера, зато она не чувствует себя такой разбитой.

Главная проблема остается. Мартин любит ее, но знает ли он об этом? Если знает, то нужно ли ей услышать это из его уст? Или достаточно других признаков?

А что, если она ошибается? Вдруг она примет его вот так, без всяких объяснений, а потом выяснится, что он даже и не помышлял о любви к ней? Считает ли он себя обязанным очистить свое имя оттого скандала? Или, заполучив ее, нарушит обещание, которое он наверняка дал Дьяволу, и, несмотря на скандал, похоронит себя в глуши, а обязанность по поддержанию чести семьи возложит на нее и детей?

Если он пойдет этим путем, Кинстеры ничем не смогут помочь, им останется только строить хорошую мину при плохой игре.

Видимо, именно по этой причине леди Озбалдестон настаивала на том, чтобы она дала свое согласие только после признания в любви, устного или письменного, гарантии того, что он возобновит расследование и очистит свое имя. Если он любит ее и признается себе в этом, то она может настаивать. Если же он любит, но не знает об этом, ей его не поколебать.

Аманда спрашивала себя, так ли важно признание в любви. Анализируя все, что теперь ей было известно о Декстере и Мартине, о графе и человеке, Аманда могла ответить, что да. И не только по тем причинам, которые леди Озбалдестон высказала вслух, но и по тем, которые Аманда разглядела за бесстрастной маской ее светлости.

Эти причины, смутные, расплывчатые, вызывали тревогу, а тревога досаждала сильнее всего. Аманда никак не могла понять источник этой тревоги. Он находился не в голове, не в сердце, а где-то на уровне интуиции. Голова подсказывала ей, что, как только старый скандал разрешится, все будет хорошо. Сердце говорило, что Мартин любит ее, что бы он там ни думал. А вот интуиция предостерегала ее о том, что существует другая, невидимая рана, нечто глубоко запрятанное, и ей нужно эту тайну открыть…

– Э-эх! – Аманда решительно села.

Нет, так она ни к чему не придет, только к новой головной боли. Откинув одеяло, она встала и тут вспомнила, что обещала Мартину дать ответ через день.

То есть завтра.

Она как подкошенная упала на кровать. От мысли о встрече с ним у нее закружилась голова.

– Не могу! – застонала она.

Если она встретится с ним, то запутается еще сильнее. Возможно, даже скажет «да», в то время как все внутри ее будет вопить: «Нет! Еще рано!»

Аманда все же заставила себя встать и, накинув на плечи шаль, зашагала взад-вперед по комнате. Надо все обдумать, четко сформулировать аргументы и придумать, в какой форме их изложить, когда он в следующий раз, прищурившись, глянет на нее и примется настаивать. А он будет настаивать. Сейчас у него есть поддержка ее кузенов – после вчерашнего их позиция абсолютно ясна, – поэтому наверняка он будет использовать свою тактику в полную силу. Кузены сознательно отдали в его руки мощное оружие, которое – а им это известно лучше, чем кому-либо, – должно вскружить ей голову…

Она даже заскрежетала зубами от досады.

Из-за их дьявольского альянса Лондон стал для нее небезопасным, во всяком случае, до тех пор, пока она не вооружится и не обретет твердую почву под ногами. Надо уехать куда-нибудь подальше, освободиться от него, от них всех, уехать к тем, кто защитит ее, поможет найти выход…

Аманда резко остановилась.

– Это же очевидно! – Задумавшись на секунду, она кивнула: – Идеально.

Воодушевившись, ощутив, что на душе стало немного легче, почти преисполнившись надежды, она дернула за шнурок звонка.

Мартин ждал, нетерпеливо меряя шагами комнату. В четыре он сдался, вышел из дома и направился к Аппер-Брук-стрит. Его терпение иссякло. Вряд ли Аманда все еще гуляет по городу или прохлаждается в парке – ведь сегодня она обещала дать ему ответ.

Весь день он корил себя за то, что был слишком мягок, не надавил посильнее, не воспользовался ее неуверенностью. Если бы он настоял на ответе… а не настоял он только из-за дурацкого благородства, утверждавшего, что согласие, полученное под давлением, не является обязательным, что это просто нечестно.

Нечестно. Мартин хмыкнул. Эта женщина сначала преследовала его, а потом, когда ситуация изменилась, стала вить из него веревки. В ее присутствии он просто не способен заставить себя признать правду – уж легче отрезать левую руку. Ну почему так?.. Он знает почему, только это ничего не решает. Когда ее нет рядом, все его аргументы выглядят обоснованными. Кажется, что их достаточно, чтобы она приняла решение.

Но при виде нее в нем поднимется буря чувств – вот как она действует на него! Его охватывает пугающее смятение. А что с ним происходит потом… он вспоминает слова Коннора, они преследуют его.

Нет, он не собирается терять ее!

Сегодня решающий день. Когда он получит ее согласие, у него – у них – начнется другая жизнь. После вчерашнего она должна уяснить, что любит его, что отрицать очевидное – глупо. А то, что она любит его, – это точно. Она полюбила с того дня, когда впервые отдалась ему. У него достаточно опыта, чтобы понять это. И каждый раз, когда она приходила к нему и принимала его ласки, связь между ними только усиливалась.

У нее больше нет причин отказываться. Резонных причин. А нерезонных, нелогичных предостаточно. Однако она разумная женщина. Вчера она почти сдалась, почти сказала «да». А сегодня скажет это точно.

Если бы ее отец был в городе, он спросил бы у него совета, но Артур вернется лишь через несколько дней. Он уже встречался с Луизой и тетками Аманды – к ним обращаться за помощью бесполезно. Если бы он просил о снисхождении, вероятно, они и помогли бы, но вряд ли они помогут ему не выполнить условие Аманды. Поэтому он должен рассчитывать на самого себя.