Если Аманда Кинстер станет его женой, то это повлечет за собой самый настоящий переворот. Однако, как это ни удивительно, подобная перспектива не вызывала у него отторжения, несмотря на его лень и любовь к спокойствию.

Похищение – вот единственный вариант.

На следующее утро, за завтраком, неторопливо попивая кофе, Мартин размышлял о том, где и как осуществить похищение. Внезапно он прочитал в приглашении, присланном леди Монтакьют, что сегодня вечером у нее состоится бал-маскарад – вполне мирное, добропорядочное и спокойное мероприятие. Гости должны быть одеты в полумаску и домино и при входе предъявить приглашение.

На то, чтобы придумать, как найти Аманду среди гостей, ушло меньше минуты.

Четырнадцать часов спустя Аманда, в черном домино и полумаске, появилась на пороге бального зала леди Монтакьют. Ее сопровождали дама и джентльмен. По росту и золотистым волосам, выбивавшимся из-под капюшона незнакомки, Мартин понял, что это сестра Аманды. А незнакомцем наверняка был Кармартен. Выждав, когда Аманда осталась одна, он поспешил к ней. Однако ее присутствие заметил не он один: другие мужчины тоже устремились к ней. Видя такое, Мартин решил не церемониться и, обхватив Аманду за талию, притянул к себе.

– Ох! – вскрикнула Аманда, но сразу, точно так же, как несколько минут назад Мартин, распознала его под маской. – Куда ты меня ведешь? – спросила она, когда он потащил ее вслед за собой через толпу.

– Туда, где нас не потревожат.

Они прошли по коридору, миновали маленькую гостиную и оказались на террасе. Мартин подтолкнул Аманду к ступенькам. По полукруглой аллее они добрались до улицы, где ждала карета.

Мартин открыл дверцу. Аманда схватила его за рукав:

– Куда?..

– А разве это имеет значение?

Аманда секунду смотрела на него, потом с его помощью забралась в карету. Мартин закрыл дверцу и сел рядом. Аманда откинула капюшон.

– Это было…

Не дав ей договорить, Мартин усадил ее к себе на колени и стал целовать. Она обхватила его за шею и пылко ответила на поцелуй.

До дома было недалеко. Карета остановилась, Мартин усадил Аманду на сиденье и открыл дверцу. Аманда увидела темнеющую в ночи громаду особняка.

На этот раз карета остановилась перед парадной дверью. Мартин спрыгнул на землю и с Амандой на руках поднялся по ступенькам. Дверь открылась, едва его каблуки застучали по плиткам, которыми было выложено крыльцо. Аманда успела увидеть за распахнутой дверью мужскую фигуру со склоненной головой.

Она предполагала, что Мартин остановится в холле, но тот продолжал идти.

– Это и есть твой слуга? – спросила она.

– Джулс.

Ее другое предположение тоже не подтвердилось: Мартин направился не в библиотеку, а к лестнице. Вверх он поднимался, перескакивая через две ступеньки.

Ее сердце забилось быстрее.

– Можешь уже опустить меня.

– Зачем?

Она не знала, что ответить. Было совершенно ясно, что на уме у него только одно, и это лишь усиливало ее возбуждение, все остальное меркло перед разгорающейся страстью.

В первый раз, когда он нес ее в спальню, Аманда спала, и сейчас она решила оглядеться. В тишине дома гулко отдавались его шаги. Она узнала галерею и примыкавший к ней коридор.

Когда он переступил порог комнаты, мрачность, холод и пустота дома мгновенно рассеялись. Аманда сжала его руку, и он остановился, давая ей возможность насладиться открывшимся зрелищем.

Кое-какие предметы обстановки были ей знакомы: и массивная резная каминная полка, нависавшая над топкой, и роскошные парчовые шторы, ниспадавшие с балдахина, установленного на резных столбиках. Всем остальным – мебелью из красного дерева, бронзовыми лампами, яркими восточными коврами на полу и стенах – она любовалась впервые.

И вообще, как и в библиотеке, здесь было много интересного, и все это предназначалось для услаждения взора и пробуждения чувственности.

Как ни странно, вся обстановка выглядела абсолютно органичной. И ничто в этой комнате не указывало на то, что здесь обитает английский граф, человек, родившийся и воспитанный в Англии, учившийся в Итоне и привыкший править в своих владениях в родной стране. Скорее было бы предположить, что это спальня восточного паши, человека, живущего под жаркими лучами солнца, человека, для которого чувственность – вторая натура. Для которого чувственность важна как воздух, является неотъемлемым свойством его характера.

Мартин прошел в комнату и поставил Аманду рядом с кроватью, развязал тесемки домино и скинул его. Все это время он не спускал взгляда с Аманды.

Она погладила его по щеке, провела пальцем по четко очерченным скулам, которые являлись неоспоримым признаком того, что он произошел от норманнов, что он – истинная частичка Англии.

А от него отреклись, думала Аманда, во всяком случае, он так считает. Он решил забыть о своем английском происхождении, и после этого в нем возобладала другая сторона его натуры. Однако английского в нем не стало меньше, оно никуда не делось, просто притаилось до времени.

Аманда испытывала страсть к обоим: к англичанину и к паше. Для нее они были единым целым. Она оперлась ладонями о его грудь и поцеловала. Он пока ничего не предпринимал, ожидая, когда она яснее выразит свои желания. Наконец его губы ожили и овладели ее губами. Аманда понимала: единственный способ заставить его открыться – предложить ему себя, всю без остатка, и любить его так, как она хотела бы, чтобы ее любил он.

Мартин почувствовал, что она приняла решение. В его объятиях перебывало достаточно много любовниц, для того чтобы понять, когда женщина свободно предлагает себя. У него не находилось слов, чтобы выразить свои мысли, да он и не искал их. Он просто обнял Аманду, прижал ее к себе и приступил к стоящей перед ним задаче.

Уговорить Аманду.

Он решительно отбросил все внутренние барьеры и позволил возобладать инстинкту. Пусть его ведет интуиция, с Амандой ему не нужны ни размышления, ни логика, ни четкие планы. Ему нужно только следовать велению сердца.

Мартин медленно снимал с нее платье, прерываясь на то, чтобы погладить ее через тонкую сорочку. Он слышал, как участилось ее дыхание, чувствовал, как в ней разгорается желание. Он встал перед ней на колени и, когда она вопросительно посмотрела на него, сказал:

– Чулки.

Аманда улыбнулась и поставила ногу ему на колено. Мартин сунул руки под сорочку, не торопясь снял с нее чулки и подвязки, а потом стал гладить стройные ножки. Постепенно его руки поднимались все выше и выше, и, когда они оказались у нее между ног, Аманда сладостно застонала. Она не сопротивлялась, когда он раздвинул ее бедра и прижался губами к ее нежной плоти. Насладившись ее запахом, который пробудил в нем примитивные инстинкты, он отстранился от нее, встал и снял с нее сорочку.

Теперь инициативу перехватила Аманда. Она быстро сняла с него сюртук, галстук, жилет и рубашку. Мартин помог ей расстегнуть пуговицы на брюках. Она распахнула ширинку и слегка приспустила брюки. Мартин внезапно вспомнил, что раньше она не видела его обнаженным в таком состоянии. Ее прикосновение мгновенно дало ответ на его вопрос, он понял, что именно она почувствовала. Удивление, восторг, благоговейный трепет. Сладостный трепет.

Аманда стала двигать рукой взад-вперед, у Мартина вырвался тихий стон. Аманда вздрогнула и подняла голову. Убедившись, что все в порядке, она продолжила ласкать его. Но Мартин долго не выдержал. Он быстро скинул с себя остатки одежды и стиснул Аманду в объятиях.

Страсть стремительно толкала их вперед. Прижимая Аманду к себе, Мартин сделал два шага, отделявшие его от кровати, и бросил ее на подушки, а сам лег рядом.

Свет камина освещал ее молочно-белую кожу, высвечивая торчащие соски. Мартин сжал ладонью ее грудь, а потом провел рукой по боку, повторяя изящный изгиб талии и бедра. Ее тело было мягким, податливым и отзывалось на каждое его прикосновение. Желание нахлынуло на него, как приливная волна, она захлестнула их обоих. Мартин продвинул руку между ее ног и стал ласкать ее, медленно подводя к кульминации. Увидев, что она скоро не выдержит, он убрал руку и стал медленно входить в нее. Дюйм за дюймом. Когда он полностью вошел в нее, она задрожала и закрыла глаза. Он задвигался в ней, и она, быстро поймав ритм, начала двигаться ему навстречу. Они оба отдались страсти и не воспринимали ничего вокруг, кроме своих тел, которые сплетались и расплетались, проникая друг в друга. Каждый с радостью, без понукания, отдавал все, и каждый брал все без остатка. С благоговейным трепетом.