Нарышкина. Ну, а если не она, а я застрелю лося? Государыня рассердится, сюда пожалует и…
Разумовский (вскочил). Упаси бог! И эта мука называется охотой?! Теплов, что лица у академиков вытянулись?
Теплов. Прикажете, ваше сиятельство, научный спор вести?
Разумовский. Вот, вот! Когда я был за границей и посещал великого Эйлера, я сам вел научные споры… Начинайте научный спор, диспут! Что вы, зачахли, что ли?..
Тауберт. Именно зачахли, ваше сиятельство! Зачахли от мучений, претерпеваемых через академика Ломоносова.
Разумовский. Из-за Ломоносова? Не может быть!
Фон-Винцгейм. Ломоносов перессорил нас не токмо между собой, но и со всеми академиями Европы.
Тауберт. Называя нас неучами и лжецами!
Фон-Винцгейм. Грабителями!
Уитворт. Бездельниками! Мы — бездельники?!
Ломоносов (возвращается). Для себя, сэр Уитворт, вы делаете большие дела.
Уитворт. А для науки?
Ломоносов (смеясь). И для науки коммерции тоже.
Иконников. Здравствуйте, Михайло Васильевич!
Ломоносов (ласково). Федор Ростиславич!
Разумовский. Катерина Ивановна, научный спор разгорается! Итак, Ломоносов называет вас неучами и лжецами? Неужели всю Академию?
Фон-Винцгейм. Всю. А про господина Шумахера он сказал, что тот, управляя Академией девятнадцать лет, не создал ни одного русского ученого.
Уитворт. Шумахер-де истратил русских денег полмиллиона, а фунт мяса на базаре стоит копейку… Сколько же сожрал зря мяса Шумахер, высчитайте?
Ломоносов. Ваше сиятельство, те слова сказаны давно, и за те слова сидел я восемь месяцев под арестом.
Разумовский (шлепая губами и глядя на небо). Сколько… Шумахер сожрал мяса? В пуду сорок фунтов… на рубль — два с половиной пуда… и если пятьсот тысяч рублей помножить… будет… будет…
Иконников. Миллион двести пятьдесят тысяч пудов.
Разумовский. Господин Шумахер сожрал миллион двести пятьдесят тысяч пудов мяса? Он?!
Хохот.
Нарышкина (не оборачиваясь). Тише! Лосей отпугнете!
Гон собак.
Тауберт. Ломоносов действительно сидел за эти слова под арестом, ваше сиятельство, но он не раскаялся, он и сейчас смеется над нами. Смотрите!
Академики (тыча пальцами с лестницы вниз на Ломоносова). Смеется! Хохочет!.. Все зубы оскалил!..
Лицо Ломоносова, однако, неподвижно.
Разумовский (вглядываясь). Да смеется ли он?
Фон-Винцгейм. Задыхается от смеха, ваше сиятельство!
Разумовский. Я верю науке. Он смеется. А потому…
Тауберт. А потому, ваше сиятельство, весь дрожа от негодования, я прошу разрешить мне обнажить шпагу! За честь тестя моего — правителя канцелярии Академии наук Шумахера!..
Нарышкина (оборачиваясь). Дуэли в России не дозволены.
Разумовский. Не дозволены. Но экзерциссы, сиречь упражнения на шпагах, поощряются.
Нарышкина. Граф Кирилл! Властью, данной мне государыней…
Разумовский. Ваша власть, Катерина Ивановна, на этой охотничьей террасе. Моя — где стоит мой Измайловский полк. Противники, желающие экзерциссы исполнять, пойдут в расположение моего полка. Что?
Уитворт. Если господину академику Ломоносову не угодна шпага адъюнкта Тауберта, я предлагаю экзерциссы со мной.
Де-Рюшампи. Или со мной.
Разумовский (Нарышкиной). Этот диспут недурён. Они — настоящие академики! (К нему подходит Иконников.) Генерал?..
Иконников (тихо). Вашему сиятельству известно, что такое политика?
Разумовский. И, однако, объясните, генерал, хотя имейте в виду, что я спешу смотреть экзерциссы.
Иконников. Политика есть направление государственных сил в заранее определенное и желаемое течение. Некоторые государства всегда стремятся направить Россию к степени беспомощного азиатского государства.
Разумовский. И далее, генерал?
Иконников. России, вследствие угрозы внезапного нападения, необходимо вооружаться. Ломоносов помогает и поможет нам вооружиться. И не кажется ли вам странным, ваше сиятельство, что сии иноземцы чересчур настойчивы в стремлении к дуэли?
Разумовский. А я чересчур настойчив, уговаривая их драться? Вам что, угодно обнажить шпагу со мной, генерал?
Иконников. Но вы все-таки подумайте над тем, что я вам сказал, а драться мне некогда, ваше сиятельство. (Отходит, про себя.) Обалдуй!
Разумовский (помолчав). Ну, господа, пошумели и хватит. Экзерциссы отменяю.
Шумахер. Мудро, мудро, ваше сиятельство.
Тауберт. Ломоносов извиняется за свой неуместный смех?
Ломоносов. Я не смеялся.
Разумовский. Голубчик, академики видели, как ты смеялся! Ты-то самого себя не можешь видеть? Извинись.
Ломоносов. Мне не в чем извиняться.
Тауберт. Тогда идем на поляну. Вызываю! Биться!
Иконников. Эту сталь моей шпаги плавил я на наших уральских заводах. Это — русская сталь. Рецепт российского металлурга Ломоносова. Тверда, хорошо полируется и не раз полировалась о тела врагов. Позвольте поднять ее за вас, Михайло Васильевич?
Ломоносов. Что вы, что вы, генерал! Спасибо!
Тауберт. Не токмо за себя трусит, но и за других.
Все академики. Трус!
Ломоносов. Трушу? (Выхватывает у Иконникова шпагу, сует ее подмышку и, показывая кукиш вызвавшим его академикам, кричит.) Бивался я когда-то в Пруссии, авось уроков не забыл! (Иконникову.) Генерал, будьте секундантом. Трушу? Накося, выкуси. Идем!..
Нарышкина. Граф Кирилл! Биться чуть ли не в присутствии государыни?!
Теплов (подходя к ней, тихо и в восторге). А где ж им биться, как не в присутствии государыни? Государыня промахнулась по лосям… сбегает сюда в гневе… — а я, зная, что они забавы ставят превыше всего, кричу: «Ваше императорское величество! Что лоси?! Тут смешней, старики-то наши, академики-то, на шпагах бьются! Смеху-то…» Государыня взглянет — и в хохот! И — милости!
Разумовский. Да, императорский хохот единственное наше спасение! Что скажете?
Нарышкина. Именем государыни, прекратите дуэль!
Рог. Гон.
Ловчий (хрипло). Лоси!.. Стадо!..
За холмом вдруг исступленные крики охотников, лай собак, трещотки.
Нарышкина (у ружья). Стреляю! Стреляю!
Выстрел. Ловчий поспешно заряжает ружье.
Теплов. Катерина Ивановна! Молю, промахнитесь.
Нарышкина. Ни за что. (Выстрел.) Из-за дыма не вижу. Упал лось?
Ловчий. Шатается… рухнул… Свалился, Катерина Ивановна!
Нарышкина. На государыню повернули лоси.
Ловчий. На государыню пошли! Царица стреляет! Второй раз царица стреляет!
Разумовский. Не пронеси, матерь пресвятая, царскую пулю мимо!
(Два выстрела в поле).
Нарышкина. У царицы промах. (Стреляет.) Все! Я с четырех выстрелов трех лосей убила.
Разумовский. А государыня?
Нарышкина. Государыня промахнулась.
Разумовский. Да как же это вы, Катерина Ивановна, осмелились?
Шумахер. Коли Катерина Ивановна попала, а государыня промахнулась, нам петицию подавать, господа академики, не след.
Теплов. Дай сюда петицию! (Берет у Шумахера бумагу и уходит.)
Разумовский. Биться! Уитворт! Де-Рюшампи!.. Ломоносов!.. Умоляю биться. Развеселим государыню.
Шумахер. Где развеселить государыню, ваше сиятельство? Гнев императрицы страшен, а сердца академиков слабы. Мы уходим.
Нарышкина. Осторожней, ноги сломаете! Ха-ха!.. Бретеры, дуэлянты?!. Ха-ха!
