Оба бойца двигались параллельным курсом, чуть отставая. Потом по диагонали пересекли проезжую часть, идя на сближение. Но так, чтобы оказаться тик- в-тик позади «оплаченного субъекта», когда тот попытается юркнуть в спасительный, как он полагает, подъезд.

Если поторопиться, заслышав шаги за спиной, то вполне удастся юркнуть в подъезд за метр-два до того, как нагонят. И как бы – уже дома. Почти.

Нормальный инстинкт самосохранения: поторопиться, обнаружив угрозу за спиной посреди полуночи, и юркнуть.

Будь то случайная, не заказная шпана – да.

Вряд ли то случайная шпана. Возникшая посреди полуночи на пустой улице? Возникшая внезапно? Шел же Ломакин по набережной Мойки вплоть до ДК Связи. И у перехода дисциплинированно остановился, хотя светофор уже переключился на режим однообразного желтого мерцания. Все по науке: посмотрел налево, а дойдя до середины, посмотрел направо. Не случайного лихача остерегся, но именно проверился: есть ли кто? слева? справа? Никого не было. И сзади тоже – никого.

Заказная шпана выяснилась только тогда, когда он уже оказался на Большой Морской. Отсиживали-отслеживали, получается, как раз его, Ломакина, то бишь Мерджаняна, неуловимого владельца недвижимости. Эта парочка бойцов не скрадывала топот – ах, нет! даже не топот, а цокот, сапожки с металлическими набойками, больно тебе будет, прохожий! Эта парочка бойцов даже нарочито чеканила шаг, беги-убегай, прохожий, спеши домой, в подъезд. Подъезд – почти дома.

Скушно жить на этом свете, господа. Схема известна: где двое, там третий. Где третий? Там, там – в парадной. Наизготовку. И не с хлебом-солью. С чем? С баллончиком? «Паралитик»? «Слизняк»? Вряд ли. Ибо парадное – пусть и просторное, но замкнутое пространство. Бойцы рискуют хватануть свою дозу распыленной пакости. Значит, расчет на то, что преследуемый рванет в подъезд и, дурак какой, либо бросится по лестнице вверх с надеждой успеть вставить ключ в квартирный замок (тщета! не успеть! нагонят! дюбнут по башке!), либо двумя руками вцепится в дверь подъездную, изолируя себя, дурак какой, от СЛУЧАЙНОЙ шпаны. Ежели она, шпана, в горячке преследования вздумает все же перетянуть створки на себя, надлежит благим матом орать: «По-жа-ар!» – единственное, на что пока реагируют жильцы. Вдруг кто и высунется, прогремит запорами, гугукнет: «Чего-о?!», спугнет бойцов. Скушно жить… Ибо шпана заказная, только того и ждет – третий, притаившийся готов тюкнуть по темечку из сумрака якобы спасительной лестничной площадки. А после предоставится возможность вдоволь натешиться – попинать лежачего. Что там у него? Почки? Селезенка? Гениталии? Какой устаревший-старомодный провозгласил: лежачего не бьют? Дурак какой! Еще как бьют! Еще как!

Но не убивают? Нет. Пока не убивают. Заплачено только за «предупреждение». То есть изуродовать, но – «внутриорганизменно». Это вам не многострадальный Гавриш – Гавришу совсем не обязательно днем позже представать пред структурами, кои невольно поинтересуются: «Что у вас с зубами?» (С какими зубами? A-а, это молочные. Были. Выпали, знаете ли, сами по себе).

Другое дело – ДОБРОВОЛЬНЫЙ продавец жилплощади. Ему еще – к нотариусу, надо бы сохранить лицо. При всем при том, что нотариус купленный-подкормленный, надо бы избавить нотариуса от возможных последствии, неудобств: спросят, к примеру, впоследствии, мол, правда ли, что ДОБРОВОЛЬНЫЙ продавец имел… лица необщее выраженье при оформлении документов, такое… выраженье – сиренево- багрово-вздутое?

Так что по физиономии – почти исключено. Ага! И убивать не будут (ему еще – к нотариусу). Но иные меры воздействия – это завсегда пожалуйста. Почки, печень, селезенка…

Ну, не-ет! Зря ли Ломакин десятки и десятки мордобоев сам ставил и сам же в них участвовал. Бойцы-то подрядились «предупредить» некоего Мерджаняна, армяшку-деревяшку, – соответственно и были проинструктированы. Счастлив твой бог, Гурген, что ты – в Баку. Ломакин как-нибудь отыграет вместо тебя, Гурген, здесь, в Питере. Сам же просил Гурген: «Не соглашайся!». Ломакин не согласен. Ломакин возражает против немотивированного нападения в двух шагах от дома. Ишь, развелось шпаны!

Он убыстрил шаг, спеша до дому до хаты, зан-н-нервничал, затеребил ключами в кармане. Джинсы узки, сразу не достанешь! Неловко извлек. Выронил на асфальт.

Бряцнуло.

Оплошно нагнулся…

… и поймав ожидаемое движение, скрутил корпус, уйдя в кувырок – вбок и вперед.

Верно! Есть ли большее удовольствие для шпаны, чем вдогон дать пенделя носком подкованного сапожка жертве, которая в панике роняет что ни попадя, сама подставляется.

Сама, значит?!

Кувыркнувшись, он отследил, как над ним пролетает один из бойцов с нелепо взметнувшейся ногой, не попавшей по «мишени». Равновесие потеряно – боец звучно-тяжело упал спиной об асфальт. Позвоночник!

Второй по инерции устремился вперед – только что ведь маячила спина-задница намеченного хозяевами субъекта, и – никого! И напарник почему-то улегся. Поскользнулся, что ли? Эй, напарник, вставай! А где этот?…

ЭТОТ, Ломакин, перекатился со спины на живот и – тут же! – с живота на спину, взяв ногами-ножницами второго бойца на излом. Уронил.

Наверно, повлияла дневная картинка в квартире на Раевского (Октай-Гылынч-Рауф!). Ломакин взъярился, мстя тутошним бандитам за тамошних убийц. Р-р-разберемся, с-сволочи! Все вы одним мирром мазаны!

Он прихватил второго бойца за штанину и за шиворот, раскачал и (пощадив, черт возьми! все-таки пощадив!), пинком распахнув дверь подъезда, вбросил тулово внутрь. Ну-ка! На живца! Ну-ка! (Мог бы и лбом ублюдка дверь распахнуть…).

И точно! Кто-то ворохнулся над павшим. Кто-то, третий, готовый пристукнуть всякого, ищущего спасения в парадном. Нате! Вот он!

Только это… не он. Явно не ожидал третий, что у ног его окажется кто-то из своих. Заранее ведь разрабатывали: ну, шум на улице, понятно – догоняете, бьете, кричит «мама!» и сю-у-уда! а здесь – я!

Шум на улице был. Краткий, но шум. И кто-то впал. Во! Так и просчитывали!… Третий прыгнул и оседлал «жертву», занес… Тускло блеснуло. Кастет?

Ломакин прыгнул следом. Поймал чужую руку в замок. Продолжил мах, подчиняя сустав инерции.

Хряснуло!

Кастет не удержался на пальцах третьего-«темного», слетел-сиганул, дребезнул о перила лестницы.

Третий-»темный» взвыл.

– Н-ну! Чуток за подбородок дернуть! Еще- один хрясь – и шея скручена. И тишина.

Стоп!

Он сказал себе: стоп! Это не люди, да. Это бандиты. Те, что потрошили квартиру на Раевского, тоже – бандиты. Вне закона. И те и эти – твари. Но те – солоненковцы, на совести которых – трупы. Эти же, так сказать, петровцы (если насланы Петром-первым… а кем же еще!), которым поручено лишь предупредить непоседливого жильца. Сила действия должна равняться силе противодействия. То есть наоборот. Короче, надо ли, стоит ли поступать НЕОБРАТИМО? Труп в подъезде дома, где обитает «Гурген»-Ломакин. Начнутся разборки-выяснения как со стороны официальных властей, так и со стороны… неофициальных. Да и не только в этом дело.

Твари, да. Но любую тварь земную, даже червя, запнешься, прежде чем раздавить. Если, конечно, ты сам не тварь – в худшем смысле слова.

Он запнулся.

Третий-»темный» по-прежнему выл. Эдак он, громогласный, перебудит всех обитателей! Никто, разумеется, не выглянет: чего там такое громкое-болезное?! Зато звякнуть в милицию, мол, чего-то там такое громкое-болезное у нас на лестнице – это почти наверняка.

Да замолчи ты!

Ломакин вполсилы, чтобы не угробить бесповоротно, ткнул сдвоенными пальцами (указательным и средним) в ямку за ухом, в нервный узел «темному».

Тот сник.

Вот она, тишина. Никто на этажах не выразил ни малейшего шевеления-любопытства – не прогремел замком, не высунулся, не гугукнул. О, времена! О, нравы! Впрочем, кто-то мог и накрутить диск: ноль- два.

А значит?

А значит, нечего хлопать ушами, возвышаясь победителем над побежденными. И того, первого, надо бы затащить внутрь, дабы не привлекал внимания – вдруг мимо ПМГ проедет: глядь, лежит-валяется! Ежели труп, то пусть валяется – что с трупа стребуешь. Тут давеча мертвяк с пулей в груди больше суток скучал у «Астории». Даром что центр города – скучал, и никто не поспешил загрузить его в спецмашину. Зато ежели гражданин не мертв, но пьян, тут и поживиться можно. Пристрастия нынешней молодой милицейской гвардии – бабушки-старушки, торгующие петрушкой-киндзой, и пьянь, лыка не вяжущая, на ногах не стоящая. Пр-р-райдемте!