Тридцати секунд достаточно, чтобы вскрыть дверцу, отыскать кнопку, отключающую сигнализацию и снимающую блокировку двигателя, завестись и – помахать ручкой владельцу в шлепанцах, бывшему владельцу: шлепай, парень, шлепай ножками отныне, а то, знаешь, гиподинамия, радикулит, геморрой…

Ломакину хватило не тридцати, а десяти секунд. Он уселся за руль «форда» и без излишней суеты нашел кнопку – под «торпедой». Но не спешил нажимать – пусть «форд» повоет, посвиристит, покурлыкает. Хозяин должен успеть вглядеться в бинокль: ага! тревога не ложная! в салоне угонщик! Хозяин должен успеть набрать ноль-два. Хозяин должен успеть ссыпаться с лестницы либо спуститься лифтом (какой все же этаж у Кудимова?).

А вот и он, Кудимов. Не в шлепанцах правда, ведь только-только вошел, и на тебе!

Ломакин отключил сигнализацию.

Кудимов не бежал к машине, а шел эдаким аллюром, спортивной ходьбой. Придерживая локтем пиджак на груди. Вечер, но еще светло. В окна любопытные глядят. Как бы не показаться смешным. Угонщик неординарный – блокировку двигателя снял, но не рванул с места на «форде» и сам не выпрыгнул, не побежал. Чего надо-то?!

Ломакин не шелохнулся когда Кудимов распахнул дверцу. Если бы владелец «форда» в порыве ярости попытался грубо выволочь угонщика, то, подчинившись на первых порах, используешь инерцию нападающего и наносишь удар коленом в пах. Далее – левая рука на локоть, правая на запястье и – завод руки противника за спину. Далее – левая ложится на плечо, а правая фиксирует голову. Далее – своим коленом бьешь в правый подколенный сгиб противника. И… он больше не противник.

Но Кудимов и не пытался выволочь угонщика. Распахнув дверцу, он еще и пиджак распахнул. И выудил из внутреннего кармана то, что придерживал на ходу локтем. Пистолет…

– Вылезай, гад! – сказал Кудимов.

– Присядьте, Игорь Василичь… – пригласил угонщик, перебравшись на место справа от водителя, похлопав по освободившемуся сиденью.

– Вылезай! Пристрелю, гад! – колотясь от прилива адреналина, сказал Кудимов.

Они оба говорили вполголоса. Угонщик годил с применением дзю-до, владелец годил с применением оружия. Светло ведь еще, любопытные наверняка заинтересовались. Неловко как-то орать, приемчики показывать, палить из «ствола». Право слово, трупов бы поубавилось на улицах, если бы они, то есть пока не трупы, преодолели боязнь выглядеть смешно.

Впрочем угонщик был напоказ миролюбив не из боязни выглядеть смешно при элементарном приеме дзю-до. Просто агрессия не входила в задачу угонщика. И не пистолет в руках владельца умиротворил-покорил злодея…

– Пристрелю, говорю! – повторил Кудимов, водя стволом перед угонщиком.

– Игорь Василичь! – раздельно повторил злодей, чтобы владелец осознал: владельца величают по имени-отчеству, не случайный угонщик попался, да и не угонщик (иначе почему не угнал? времени было вагон!).

– Игорь Василичь! Присядьте, говорю. Я только сегодня узнал про Жору. Хотел бы с вами поговорить. Дом знаю, квартиру нет. Машину вашу тоже знаю, Жора на ней один раз ко мне приезжал. А квартиру – нет. Разговор есть, Игорь Василичь. А пистолет уберите, не надо смешить. Это же пневматика, «поверлайн», да? Девяносто третья модель, да? Сто долларов. Я из Степанакерта мог привезти что-то посерьезней. А? Как думаете? – и он провел ладонью по невидимой со стороны Кудимова ляжке. Пусть Кудимов ДУМАЕТ.

– Вы кто? – резко спросил Кудимов, плюхнувшись на сиденье водителя, но выставив наружу ногу, чтобы нельзя было захлопнуть дверцу.

– Я – друг Жоры. Очень близкий друг. Большое горе, Игорь Василичь, большое! – и «друг» вроде бы сочувственно положил ладонь на колено Игорю Василичу.

Кудимов отпрянул, непроизвольно выразил гадливость.

Значит, не одобрял папаша пристрастий сынка. А как иначе? Хотя иначе тоже возможно. Гейство, как выяснилось, не дурная привычка, но дурные гены или что-то такое в хромосомах. Может жили дружной семейкой… И знакомил Кудимов-младшенький Кудимова-старшенького с каждой новой… тьфу ты!… новым другом.

– Может быть, мой сын остался вам должен? – высокомерно предположил Кудимов. – Сколько?

– Зачем вы так, Игорь Василичу! Обижаете. Мне деньги не нужны, мне справедливость нужна! – и он еще раз провел рукой по несуществующему оружию. – Кто его? Знаете? Предполагаете? Я только это хочу знать – больше ничего.

– Хорошо знали Гошу?

– Я его… л-любил! – Ломакин сам внутренне содрогнулся от неловкости. – Игорь Василичу, вы можете меня не любить, но сына вы любили? И я тоже. Возвращаюсь из Степанакерта и тут узнаю…

– Гоша никогда не был в Степанакерте.

– Конечно! И я тоже здесь живу, в Ленинграде. Иногда летаю домой… по делам.

– Вы – армянин?

– Нет, уругваец! В белых штанах! – съязвил «армянин».

– Инч э анунед? – неожиданно осведомился по армянски Кудимов. Правда, с чудовищным акцентом.

– Им анунэ Гурген э. Им азганунн э Мерджанян… – на мгновение оторопев, отозвался Ломакин. Удиви-и-ил Игорь Василия, удивил!

– Документ какой-нибудь?

– Хэндрем! – то бишь пожалуйста. Ломакин раскрыл паспорт на первой странице, где и значилось: Мерджанян Гурген Джамалович. Благо фотография – не на той же страничке. Да и на кой Кудимову фотография, если он спросил: как твое имя. А Ломакин не только имя назвал, но и фамилию, и даже подтвердил документом. – Мой язык знаете? – проникся он моментальным дружелюбием к отцу друга.

– Немного… – поморщился Кудимов, избегая дружелюбия. – Служил в Эчмиадзине. В армии. В семьдесят втором.

– А, тогда понятно. Только не «инч э анунэд», а «инч э дзер анунэ». Мы на «ты» еще не переходили. Или вы хотите сразу на «ты»? – только теперь Ломакин углядел, что они с Кудимовым почти ровесники, год-два разница. Если в семьдесят втором Кудимова забрили, то нынче ему аккурат сороковник. А он-то, Ломакин, воспринимал Кудимова как Игоря Василича, но иначе. Скорее всего, из-за взрослых детей. Ломакин потомства не приобрел, вот и кажутся ему отцы взрослых детей много старше.

– Я не хочу на «ты». И на «вы» не хочу. И вообще ни видеть, ни слышать не хочу – ни вас, ни… всех вас.

– Все мы тоже люди, – понимающе усмехнулся Гурген Мерджанян (знал бы подлинный Гурген, что Ломакин гомика изображает, назвавшись Мерджаняном, – башку бы оторвал, невзирая на старую дружбу!). – И Жора тоже был человек. А его кто-то убил. Не знаете кто?

– Милиция сказала: ищем.

– Они сто лет искать будут!

– Да… – с обреченностью в голосе вздохнул Кудимов.

– А я быстро найду! Или я – не я!

Ничего себе – убедительный аргумент: «или я – не я!». Особенно учитывая реалии: он-то – не он!

Подошла пацанка-пятилетка – мячик откатился – прикатился к «форду» от детской площадки у дома. Подобрала мячик и уставилась на двух дяденек с детской бесцеремонностью. Что-то ее заинтересовало. «Кыш!» ей не скажешь, напугать можно. Конфетку не посулишь, еще сильней напугать можно. И не отходит. Интересно! Только что машина ка-ак завоет, как заверещит!… А теперь в этой машине двое дяденек сидят и разговаривают!

– Не возражаете, если мы в квартире продолжим? – еще более неожиданно осведомился Кудимов.

– Не боитесь пускать незнакомого человека в дом?

– Не боюсь…

А обитал Кудимов на седьмом этаже. А перед тем как войти в квартиру, нужно было еще преодолеть дверь, отсекающую площадку с четырьмя входами от лифта. А на входе к Игорю Василичу их встретил взрослый, брызгающий слюной ротвейлер – облаял Ломакина по первому разряду, а мог бы и в горло вцепиться, дай хозяин команду.

Хозяин дал команду: «Сидеть!».

И ротвейлер сел.

Хозяин дал команду: «Сторожить!».

И ротвейлер напряг рычание, следя за гостем сквозь кустистые нависающие брови.

Хозяин не дал команду: «Свой!».

Так что армянин Гурген Мерджанян, каким бы близким другом ни приходился покойному сыну, для отца – еще не свой. И для ротвейлера – тем более.

Стало ясно, почему Игорь Василича не боится пускать незнакомого человека в дом.