Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Уже одетый и нафабренный, он вернулся к письменному столу и поднял трубку автоматической прямой связи со штабом вооруженных сил. И тут же услышал генерала Романа:

– Да, алло! Это вы, Ваше Превосходительство?

– Приходи сегодня вечером на Авениду, – сказал он сухо вместо приветствия.

– Конечно, Хозяин. – Голос генерала Романа стал тревожным. – Может быть, хотите, чтобы я сейчас же приехал во дворец? Что-то случилось?

– Увидишь, что случилось, – проговорил он медленно, представляя, как занервничал муж его племянницы Мирейи, услыхав его сухой тон. – Есть новости?

– Все в порядке, Ваше Превосходительство, – поспешил заверить генерал Роман. – Я принимал обычные рапорты от регионов… Но если вы хотите…

– На Авениде, – оборвал он генерала. И положил трубку.

Он с удовольствием представил, как заискрилось вопросами, страхами и подозрениями в голове у этого недоумка, который был министром вооруженных сил. Что наговорили Хозяину про меня? Какую сплетню или клевету принесли ему мои враги? Я попал в немилость? Я чего-то не сделал, что он приказал? До вечера он будет жить в аду.

Однако эти мысли занимали его лишь несколько секунд, и опять, как насмешка, вспомнилась та девчонка. Гнев и досада смешались в тревожное, тоскливое чувство. И тогда его осенило: «Клин клином вышибают». Лицо красивой женщины, умирающей в его объятиях от наслаждения и благодарности за то, что он так осчастливил Разве такое лицо не выметет из памяти удивленную мордочку той дурехи? Да, надо ехать сегодня в Сан-Кристобаль, в Дом Каобы, и в той же самой постели смыть оскорбление тем же самым орудием. Решение – он коснулся ширинки на манер заклинания – подняло ему настроение: теперь у него были силы продолжать расписанный по минутам день.

IX

Что ты знаешь о Сегундо? – спросил Антонио де-ла-Маса.

Опершись о руль, Антонио Имберт ответил, не оборачиваясь:

– Виделся с ним вчера. Теперь мне дают свидания с ним каждую неделю. Короткие, полчаса. А бывает, сукин сын директор Виктории сокращает их до пятнадцати минут. Просто так, чтобы поизгаляться.

– Как он себя чувствует?

Как может чувствовать себя человек, который поверил в обещанную амнистию и, оставив Пуэрто-Рико, где он ' спокойно работал себе на семью Ферре, в Понсе, вернулся на родину и обнаружил, что его там ждут. Ждут, чтобы судить за преступление, совершенное профсоюзным деятелем в Пуэрто-Плате тыщу лет назад, и приговорить к тридцати годам тюрьмы. Как может чувствовать себя человек, который если и убил, то сделал это ради режима, а Трухильо в награду уже пять лет гноит его в подземелье?

Но Имберт не сказал всего этого, поскольку знал, что Антонио де-ла-Маса спросил его не потому, что интересовался его братом Сегундо, а чтобы перебить напряженность ожидания. Он просто пожал плечами.

– Сегундо – парень с яйцами. Если ему даже и плохо, он не показывает. А, бывает, и меня подбадривает.

– Ты ведь ему про это не рассказывал?

– Нет, конечно. Из предосторожности и чтобы иллюзий не строил. Вдруг ничего не выйдет?

– Выйдет, – вмешался сидевший сзади лейтенант Гарсиа Герреро. – Козел приедет.

Приедет ли? Тони Имберт посмотрел на часы. Еще может приехать, не надо отчаиваться. Он не испытывал нетерпения уже много лет. В молодости он бывал нетерпелив и порывист, к несчастью, и из-за этого делал вещи, в которых потом раскаивался каждой клеткой своего существа. Так, например, в 49-м году он, вне себя от ярости, послал телеграмму, когда антитрухилисты во главе с Орасио Хулио Орнесом высадились у Луперона, в провинции Пуэрто-Плата, где он был губернатором. «Прикажите, и я сожгу Пуэрто-Плату, Хозяин». Об этих словах он тоже потом жалел всю жизнь. Он видел их во всех газетах, потому что Генералиссимус хотел, чтобы все доминиканцы знали, каким убежденным и фанатичным трухилистом был молодой губернатор.

Почему Орасио Хулио Орнес, Феликс Кордоба Бониче, Тулио Астилио Арвела, Гуту Энрикес, Мигеллучо Фелиу, Сальвадор Рейсе Вальдес, Федерико Орасио и другие выбрали Пуэрто-Плату в тот далекий день 19 июня 1949 года? Высадка с треском провалилась. Один из двух самолетов даже не долетел до места и вернулся на остров Косумель. «Каталине» с Орасио Хулио Орнесом и соратниками на борту удалось сесть на воду у заболоченного берега Луперон, но прежде чем высадка закончилась, судно береговой охраны обстреляло их и разнесло на куски. А военный патруль за несколько часов переловил оставшихся в живых. Из этой истории Трухильо состряпал гнусный фарс, на какие был умелец. Пойманных амнистировал, включая Орасио Хулио Орнеса, и в доказательство своего могущества и великодушия позволил им снова уехать из страны. И одновременно с этим показательным жестом на заграницу уволил губернатора Пуэрто-Платы Антонио Имберта, бросил в тюрьму его брата майора Сегун-до Имберта, военного коменданта крепости, и безжалостно расправился с предполагаемыми сообщниками – их арестовали, пытали и многих тайно расстреляли. «Сообщников, которые не были сообщниками», – подумал он. «Считали, что, едва они высадятся, все поднимутся вместе с ними. А на самом деле сообщников у них не было». Сколько невиновных заплатили за эти измышления?

Сколько невиновных заплатят, если провалится сегодняшнее дело? Антонио Имберт был не таким оптимистом, как Амадито или Сальвадор Эстрельа Садкала, которые, узнав от Антонио де-ла-Масы, что генерал, Хосе Рене Роман, глава вооруженных сил, тоже в заговоре, решили, что, едва Трухильо умрет, все пойдет как по маслу: военные по приказу Романа тотчас же арестуют всех братцев Козла, убьют Джонни Аббеса и самых отъявленных трухилистов и сформируют военно-гражданскую хунту. Народ бросится на улицы убивать calies, счастливый, что наконец-то дорвался до свободы. Так ли оно будет? Пережитые разочарования, начиная с дурацкой западни, в которую угодил Сегундо, привили Антонио Имберту аллергию на поспешную восторженность. Он хотел видеть труп Трухильо у своих ног; остальное ему было не так важно. Освободить страну от этого человека – вот что главное. Убрать его с пути, и даже если потом все выйдет не сразу и не так гладко, все равно: дверь будет открыта. И тогда сегодняшняя ночь будет оправдана, даже если они не выйдут из нее живыми.

Нет, Тони ни слова не сказал о заговоре брату во время еженедельных свиданий в тюрьме Виктория. Говорили о семейных делах, об игре в ручной мяч, о боксе, и у Сегундо еще хватало духу рассказывать ему случаи из тюремной жизни, но единственно важную тему они обходили. В последний раз, прощаясь, Антонио шепнул ему: «Все скоро переменится, Сегундо». Понятливому много слов не требуется. Догадался он? Как и Тони, Сегундо, вначале пылкий трухилист, после многих передряг сперва остывший, а потом и вовсе примкнувший к заговору против Трухильо, со временем пришел к заключению, что единственный способ положить конец тирании – это покончить с тираном; все остальное бесполезно. Надо уничтожить человека, державшего в руках все нити этой гибельной паутины.

– А что было бы, если бы та бомба взорвалась на Максимо Гомеса во время прогулки Козла? – принялся фантазировать Амадито.

– В небо взлетел бы фейерверк из преданных трухилистов, – ответил Имберт.

– Я бы мог быть одним из взлетевших, если был бы на дежурстве, – засмеялся лейтенант.

– И тебе на похороны прислали бы огромный венок из роз, – сказал Тони.

– Ничего себе затея, – отозвался Эстрельа Садкала. – Взорвать вместе с Козлом и все его сопровождение. Бессовестная затея.

– Во-первых, я знал, что тебя на том придворном променаде не будет, – сказал Имберт. – А вообще-то я с тобою был тогда едва знаком, Амадито. Теперь я бы прежде подумал десять раз.

– Утешил, называется, – поблагодарил лейтенант.

За час с лишним, что они ожидали здесь, на шоссе и Сан-Кристобаль, они не в первый раз пытались заговорить или пошутить, как сейчас, но все попытки глохли, и каждый опять возвращался к своим тревогам, надеждам или воспоминаниям. В какой-то момент Антонио де-ла-Маса включил радио, но, услышав слащавого диктора из "Голоса Тропиков», сразу выключил.

35
{"b":"18093","o":1}