Энтони понял, что начинается исповедь. Он обратился в слух.

— Я верю в это всем сердцем.

— Но вы ведь не верите в Бога.

— Я не верю во многое, но прощение существует.

Казалось, это удовлетворило Джеймса.

— В тот вечер, когда я должен был «заскочить», со мной было еще двое. Нас позвали, велели украсть у кого-нибудь кошелек и принести его. Они забрали у нас все деньги, чтобы мы смогли вернуться домой только пешком, если ничего не украдем. Затем один из «братьев» увез нас из города. — Он умолк.

Энтони пытался подбодрить его.

— Вы боялись?

Джеймс не смотрел на священника.

— Место, в которое нас привезли, вы знаете. Это Изумрудная долина.

Казалось, в комнате повеяло холодом. Энтони застыл, боясь услышать продолжение и боясь не услышать его.

— Вы ведь когда-то там жили, — сказал юноша.

— Да. — Падре прикинул возраст Джеймса. В тот вечер, о котором он рассказывал, ему было шестнадцать. Теперь ему было девятнадцать. Три года назад. Три года…

— Нас высадили в центре городка. Я пошел в одну сторону, остальные в другую. Я так и не знаю, куда. Вечер был холодный, а одет я был не слишком тепло. Я ходил по улицам. Все, что мне было нужно, это украсть кошелек и убраться оттуда. Изумрудная долина — такое место, где копы не спускают с тебя глаз. Особенно если ты черный.

— Да.

— Я увидел на холме церковь.

Энтони наклонился вперед и обхватил голову руками. Он услышал, как скрипнул диван, и понял, что Джеймс снова принялся мерить шагами комнату.

— Продолжай, — тихо сказал он.

— Я увидел церковь, но не собирался идти туда, потому что было уже поздно, а на стоянке не было ни одной машины. И вдруг с дороги свернул автомобиль. Я увидел, что за рулем сидит женщина, и понял, что нашел свою цель.

— Ты не хотел убивать ее, правда? — выдавил из себя падре. Оказывается, какая-то часть его мозга еще сохраняла благоразумие.

— Я подошел к дверям раньше, чем она. Все, чего я хотел, был ее бумажник. Просто кошелек. Я сказал ей это, но она не слушала, пыталась оттолкнуть меня, а потом открыла рот, словно хотела закричать. Я не мог позволить ей кричать, знал, что через секунду здесь будут копы. Я сильно толкнул ее, чтобы она замолчала. Женщина упала на спину. Она не ожидала, что я толкну ее.

— Несчастная ударилась головой и умерла.

— Об этом мне стало известно только на следующий день. Я взял ее бумажник и побежал изо всех сил. Потом я долго шел и наконец сел на автобус. Когда я вернулся в Пещеры, то отдал кошелек нашему главному. Документы он выкинул, деньги забрал себе, а я стал «мустангом».

Энтони поднял голову.

— А на следующий день я узнал, что она умерла. Я убил ее. — Джеймс крутил в руках кепку.

Падре пристально смотрел на него. Убийца Клементины был в его руках. Он пришел по собственной воле, совершив первый важный шаг в жизни. Шаг, подлинный смысл которого станет ясен когда-нибудь потом.

Его жену убил этот сукин сын.

Энтони душил гнев. Все инстинкты нашептывали ему одно: месть. Самосуд. Убийца заслуживал наказания. Высокий, сильный, он больше не был мальчиком. Кровь прихлынула к кончикам пальцев падре. Руки чесались от желания убить Джеймса.

Юноша стоял с таким видом, словно ждал наказания. В нем было покаянное спокойствие, величие праведника, снявшего грех с души, и в то же время что-то другое, чему не было названия.

— Почему ты решил рассказать об этом именно мне? — спросил Энтони.

— Я не знал, к кому еще мог пойти.

Хэкворт закрыл глаза. Красное облако гнева заполняло комнату, рассеивая темноту, которая помогла бы успокоиться. Ярость заливала его с головой, угрожая задушить.

Перед ним стояла Клементина — такая, какой была в день их свадьбы. Сияющая от радости новобрачная, которой предстояла целая жизнь. Такая, какой он видел ее в окне сельского домика на Рождество. Счастливое лицо, полное безмятежного спокойствия. Такая, какой она была в миллионе других случаев, за исключением тех, о которых он позволил себе забыть.

И за молитвой. Дочь епископа, религиозное чувство которой было живым и бесспорным. Она верила в Бога. Вера ее была непоколебима.

А его вера в Бога поколебалась. Но он сказал покаявшемуся, что верит в прощение. Клементина тоже верила в прощение… Он открыл глаза, не зная, сколько прошло времени. Джеймс все еще молча стоял перед ним и чего-то ждал. Молодой человек, жизнь которого могла быть наполнена смыслом, а теперь колебалась на краю пропасти. Молодой человек с такими задатками…

Энтони протянул руку. Джеймс судорожно сглотнул, а затем стиснул ее. На глаза юноши навернулись слезы. Ответные слезы наполнили глаза падре. Гость опустился на диван, и они долго молча сидели бок о бок.

А в спальне на краю кровати замерла Кэрол и плакала. В маленькой квартирке было трудно уединиться. Она слышала исповедь и поняла, что женщина, которую убил Джеймс, была Клементиной. Ей было ясно, что собственные скорбь и гнев ничего не значат по сравнению с чувствами, охватившими Энтони. После ухода парня она подойдет к супругу и утешит его, как сможет. Ах да, это теперь невозможно…

Когда за недобрым гостем хлопнула дверь, Кэрол умылась и закончила собирать вещи. Дав мужу побыть одному еще несколько минут, она открыла дверь спальни.

Он сидел, спрятав лицо в ладони. От этой картины у женщины дрогнуло сердце, но она заставила себя поднять чемоданы и шагнуть к выходу.

— Я все слышала, — тихо сказала она.

— Он убил Клементину.

— Я знаю. — Она поставила чемоданы. — Ты отправишь его в полицию?

Энтони поднял измученные глаза.

— Нет.

— Нет?

— Джеймс не Кентавр. Он три года страдал из-за того, что сделал.

— Убил женщину.

— Он не собирался убивать ее, даже не собирался причинять ей вред. Он оказался втянутым в то, что было выше его сил. — Муж поднялся. — Он пришел ко мне, зная, что я могу сообщить в полицию. Я думаю, он хотел, чтобы его наказал кто-нибудь другой. С той ночи он наказывал сам себя. Но стоило отправить его в тюрьму — а я вижу, что он был готов к этому, — и больше никто не сумел бы достучаться до него. Сейчас он доступен чувствам. Он сделал первый шаг к новой жизни. Я не собираюсь останавливать его на пороге.

— Значит, ему придется уехать?

— Нет. Когда я приду в себя, то поговорю с ним. Мы вдвоем решим, что ему делать. Может быть, поступить в какую-нибудь из городских служб. Может быть, вернуться в школу. Я должен убедиться, что он на правильном пути.

Она кивнула. Святой отец был справедливее и добрее всех на свете. Он подошел к Кэрол. Заглянув мужу в глаза, она увидела, как ему тяжело. И еще кое-что.

— Ты простил его, да?

Энтони прислушался к себе. Его все еще переполняли гнев и невыразимая боль. Смерть Клементины обездолила не только его, но и весь мир, нуждавшийся в ее доброте и нежности. Но Кэрол спрашивала не о том.

— Простил, — сказал Энтони, всей душой чувствуя, что говорит правду.

В глазах женщины сверкали слезы. Перед ней стоял рыцарь. Благородный герой во всех отношениях.

Кроме одного.

— Значит, ты лучше самого Бога? — Она открыла дверь и подняла чемоданы.

Супруг уставился на нее. Он был так переполнен эмоциями — вернее, целым шквалом эмоций, — что с трудом говорил. Он схватил жену за плечо и заставил остановиться.

— Черт побери, что это должно значить? — тихо и гневно спросил Энтони.

Кэрол обернулась и посмотрела на него.

— Ты можешь простить Джеймса, но не веришь, что Бог может простить тебя. Разве это не делает тебя лучше, чем Он? Ты всегда упрекал себя в гордыне. Раньше я не представляла себе, как далеко это зашло.

Он уронил руку. Непереносимая боль заставила исказиться его лицо. А затем оно снова стало бесстрастным. Как всегда. Кэрол спустилась по лестнице и вышла на улицу.

Однажды ночью незадолго до Пасхи в церковь снова залез бездомный. Когда утром Энтони спустился вниз, он увидел бродягу, стоявшего у фрески Габриеля.