Коттедж был сельским домом, кое-как сооружавшимся из бревен и камней несколькими поколениями фермеров. Комнаты пристраивались к нему без мысли об уединении. Гостиная, окна которой смотрели на озеро, тянулась вдоль всего дома. Чтобы попасть в кухню, нужно было пройти через спальню. Вторая спальня была расположена как раз над первой, и подняться в нее можно было только по винтовой лестнице в углу кухни. Третья спальня была во флигеле, соединенном с домом крытым переходом.

Пока Энтони таскал из машины чемоданы и свертки с едой, Кэрол успела совершить маленькую экскурсию.

— Замечательный дом, — сказала она, когда Энтони внес последний чемодан.

— Мне он всегда нравился. У него есть свой характер. Его недавно покрасили и сменили мебель, так что он сильно изменился.

— А отец… Епископ знает, что мы здесь?

— Я звонил ему.

— Хорошо, что он не пользуется этим домом.

Энтони подумал о кратком телефонном разговоре с бывшим тестем. Отец Клементины удивился, что у него просят разрешения. Он по-прежнему считал, что дом принадлежит Хэкворту.

— Вы часто общаетесь с ним? — спросила Кэрол.

— Я ни с кем не общаюсь почти два года. Когда я решил начать жизнь сначала, пришлось прибегнуть к старым связям. Я обратился к церковным властям с просьбой финансировать создание церкви Двенадцати апостолов. Они согласились платить мне небольшое жалованье и взять на себя расходы по ее содержанию на три года. Затем церкви придется существовать самой по себе. Епископ ждет, что тогда я соглашусь принять пост в храме побольше и вернусь к той жизни, которую вел до смерти жены.

— Вернетесь?

Он обернулся. Вопрос Кэрол был задан как бы между прочим, но за нарочито бесстрастным тоном скрывался интерес к его жизненным планам.

— А вы как думаете?

Она пожала плечами.

— Вы все еще считаете, что судьба Кейвтауна мне безразлична, так ведь?

— Наверное, это будет самым колоритным эпизодом в вашей жизни, Энтони. Священник теряет жену, теряет веру и сражается с демонами ада на улицах города. Затем, когда к нему возвращается вера в себя и в Бога, он снова начинает возвышенные богоугодные службы перед толпами восторженных прихожан. Со множеством новых драматических притч, которыми можно приправить проповедь.

— Я мог бы сделать это. — Он наполнил фруктами стоявшую на кухонном столе деревянную вазу.

Кэрол потянулась за яблоком.

— Кто бы осудил вас? На одного прихожанина, привлеченного вами в Кейвтауне, в фешенебельном предместье пришлась бы сотня. Конечно, среди этой сотни богачей найдется несколько человек с одной-двумя проблемами.

— Деньги решают множество проблем, но не делают жизнь безоблачной. Люди болеют, переживают личные трагедии, теряют работу или любимых. Даже в богатых предместьях. Святой отец отобрал у нее яблоко. — Оно немытое.

Кэрол беспечно улыбнулась.

— Люблю риск!

— Я это заметил. — Он шагнул к раковине, включил воду и подождал несколько секунд, прежде чем подставить яблоко под струю.

— Вы так и не ответили на мой вопрос.

— Он был продиктован предвзятостью и гордыней.

— Гордыней?

Энтони протянул ей яблоко. Кэрол не дрогнув приняла его и вытерла полой рубашки.

— Гордыней, — повторил падре. — Думаете, вы единственная личность в мире, которую волнует, что случится с Пещерами и прочими подобными им местами? Подумайте хорошенько. Вы именно такая.

— А вы из другого теста, что ли? — Она предупреждающе подняла руку. — О'кей, о'кей. Признаю, что я погорячилась.

— Меня это тоже волнует, — сказал Энтони. — И я останусь. Если когда-нибудь я буду служить в огромном храме, то только потому, что сам построю его на Грейфолдских камнях или на Восточной улице. Постепенно, по камушку.

— Церковь по камушку? — Она задумалась, откусив большой кусок яблока. — Ничего не выйдет. Долго ждать придется. Жизни не хватит.

Он оперся о раковину и принялся вытирать руки.

— Вы введете в грех и святого.

— Именно это и было у меня на уме. — Кэрол встретила его взгляд. — Падре, таких, как я, в Библии много. Грех и породил святого. Даже Мария Магдалина…

— Мария Магдалина в этом не преуспела.

— И все же готова биться об заклад, что она сумела разогнать кровь парочке-другой святых угодников.

— Зато вы мою кровь чуть не заморозили. Прямо в жилах.

Она откусила от яблока еще раз. Лицо было таким невинным, что словам можно было не придавать значения. Они были всего лишь данью условности. Ответ Кэрол был тем более безобиден оттого, что она смотрела на падре ясными непорочными глазами.

— Ну, нашу совместную жизнь можно назвать какой угодно, только не скучной.

— Я предпочел бы, чтобы она была немного поскучнее. Для начала мне не хотелось бы еще раз услышать звонок и сообщение о том, что в вас стреляли.

— Стреляли, да не попали. — Она пыталась казаться беспечной. — Хотите взглянуть на мою повязку?

— Почему вы не разбудили меня утром и не сказали, что полисмен не сможет проводить вас? Не верили, что я справлюсь?

Кэрол обернулась к нему.

— Стоило ли вас беспокоить? Для этого не было никаких причин. Вы так сладко спали, а я накануне вела себя дура дурой.

Внезапно все надежды, разлетевшиеся вдребезги за последние двадцать четыре часа, воскресли вновь. У нее больше не было сил притворяться.

— Я верила… Мне казалось, что после этих похорон все пойдет по-другому. Я чувствовала себя в безопасности.

— Да, я спал сладко… — Энтони не добавил, что впервые за много лет его сон не посещали кошмары. Он исповедался Кэрол во всех своих проступках, во всех грехах, и та отпустила их ему скопом. Она не ждала от него совершенства. Казалось, ей больше по душе честность.

— Кроме того, что бы смогли сделать вы или Роберт? — продолжила она. — Мимо меня и муха бы не пролетела. Я заподозрила, что у шофера этой машины могут быть дурные намерения, сразу же, как только увидела ее. И выбирала безопасное место в каждом квартале, пока «фордик» не свернул за угол… — Она судорожно сглотнула. Казалось, горло распухло, не оставив прохода воздуху. — Пока он не…

— Кэрол… — падре шагнул к ней, опустился на колени и взял у нее из рук забытое яблоко.

— Извините. — Слезы наполняли ее глаза. — Я не знаю, что со мной.

— Не знаете? — Он прижал Кэрол к себе. — Этим утром вы могли умереть.

— И умерла бы. — У нее не было желания спорить. — Если бы краем глаза не увидела приближающуюся машину и если бы к тому времени, когда он выпустил в меня вторую очередь, не лежала за очень удобными для укрытия ступеньками крыльца.

— Значит, стрелок был вовсе не паршивый?

— Он очень старался, но машина двигалась быстро, а я еще быстрее.

Он погладил Кэрол по голове.

— Вы отчаянно смелая.

— Нет. Просто я боялась умереть. Боялась, что вы так и не узнаете, что я думала о вас. Я всегда знала, что умру молодой. Никогда не верила, что не успею связать концы с концами. Но их осталось слишком много, этих несвязанных концов.

— Я знал, что вы думаете обо мне. — Он искал слова поубедительнее. — Мы стали хорошими друзьями.

— Но я вам не друг, Энтони. — Она слегка отодвинулась, чтобы видеть его лицо. — У меня есть друзья. Я играю с ними в покер на интерес или в субботу вечером хожу в кино.

— А я не играю даже в лото.

— Вы знаете, о чем я говорю.

Энтони почувствовал себя в ловушке. Впрочем, не знал ли он об этом заранее, привезя ее сюда, где им предстояло быть наедине? И все же привез. Не потому что она была ему другом. Просто он заботился о ней так, как никогда ни о ком не заботился после Клементины.

Заботился и… любил.

Хэкворт закрыл глаза, чтобы не дать ей увидеть в них правду. Его словно ударили под ложечку. Он любил ее. Он, который был недостоин любви.

— Энтони… — Она спрятала лицо в ладони. — Неужели это так плохо, что я думаю о вас? Я знаю, это не входило в наши планы. Вы сделали предложение по ошибке, решив обеспечить мне безопасность, раз уж не смогли спасти Клементину. Неужели вы думаете, что я не понимала этого? А я вышла за вас, потому что всегда была одна, да и было слишком соблазнительно переложить на кого-то часть своей ноши. Но мы переросли это.