Гидеон заиграл вступление. В музыке, которую заранее выбрала живая, а ныне отпеваемая, не слышалось ничего траурного. Подбор псалмов был такой же жизнерадостный, как улыбка Глории, но когда псалмы закончились, в церкви все еще чувствовалась напряженность. Кэрол закрыла глаза, по-прежнему ощущая скопившиеся в воздухе злобу и подозрительность. Достаточно случайной искры недоверия, чтобы в маленькой обители Господа вспыхнул огонь ненависти.

— Давайте помолимся. — Энтони склонил голову. Кэрол заставила себя последовать его примеру, хотя и сомневалась, что все отзовутся на этот призыв.

— Мы пришли сюда, чтобы почтить память женщины, которая посвятила себя служению этому городу, а значит, и каждому из нас. Все мы скорбим о кончине Глории Макуэн и славим этим именем жизнь прекрасной женщины. Позвольте напомнить: нас призвали в храм, чтобы выслушать ее последние слова. Слова, которые мы можем не пожелать принять к сведению. О Боже, пошли нам мужества внять этим словам с чистой душой и открытым сердцем. Аминь.

Кэрол была изумлена краткостью проповеди. Она пыталась сравнить ее с прежними назиданиями Энтони, однако не могла сделать этого. Как ни старалась, не вспомнила даже их содержание, не то что немногословие. Казалось, проповедник сознательно сократил молитву до предела, взывая к помощи Господа.

Эти слова открыли панихиду. Несколько близких друзей усопшей прочитали псалмы. Еще несколько вспомнили о том, какую роль Глория Макуэн сыграла в их судьбе и каким образом изменила к лучшему жизнь других людей. Дань памяти отдали покойной отцы города. Исполнили две самые любимые песни славной женщины.

А затем настала очередь для панегирика.

Как всегда, Энтони при первой возможности покинул кафедру, спустился в проход и остановился посреди церковного зала. «Стайные» и «Мустанги» сгруппировались по противоположным сторонам. Если бы они встали, обернулись друг к другу и поклонились, эта сцена была бы как две капли воды похожа на начало зловещего менуэта. Но когда между ними появился проповедник, они тут же превратились из вспыльчивых злодеев, не дорожащих ни чьей жизнью, в кроткую паству.

— Глория просила меня обойтись без славословий в ее адрес, — начал он. — Она прожила жизнь, достойную хвалы, исключительную жизнь, но я, как и большинство присутствующих здесь, никогда не дерзнул бы ослушаться ее. Поэтому я не буду читать ей панегирик, а вместо этого точно исполню волю женщины.

Энтони сунул большие пальцы в карманы. Он был в подобающем облачении, но ничем не напоминал священника. Кисти сжаты в кулаки, уголки рта скорбно опущены, глаза сверкали неземным светом.

— Заупокойная служба окончится, когда тело с почетом вынесут из церкви и водрузят на ожидающий у входа катафалк. Затем состоится краткая церемония на кладбище. В свои последние минуты Глория назвала имена тех, кто будет нести ее гроб. Не могу выразить, как я благодарен, что все доверенные пришли сюда. Не сомневаюсь, что, когда назову их имена, они встанут, подойдут к гробу и помогут вынести его.

У Кэрол бешено заколотилось сердце. Она поняла, что будет дальше. Глория — да упокой Господь ее безгрешную душу — устроила напоследок хороший спектакль.

Энтони оглядел церковь и заговорил вновь:

— Глория назвала имена шести молодых людей, которых она особенно любила. Она не обращала внимания ни на цвет кожи, ни на все остальные несущественные различия, которые мешают нам уважать и любить друг друга. Женщина выбрала тех, кто, как она считала, однажды заменят ее в списке лидеров этого города. Она верила, что каждый из них поможет превратить Кейвтаун из юдоли отчаяния в обитель надежды.

Преподобный сделал паузу, дав людям время осмыслить его слова.

— Почтим этим последним деянием ее память и веру в будущее, ее высокие помыслы и святую убежденность в победе добра над злом.

Он обернулся и пронзил взглядом вожаков банд.

— Джеймс Менсон, Глория верила в тебя. — Пастор обратился к старшему брату Тимоти. — Хэнк Чандлер, Глория верила в тебя.

Когда до двух сотен людей, собравшихся в церкви, дошло, что происходит, все ахнули. Именно на это и рассчитывала женщина.

Энтони продолжал называть имена остальных «Мустангов» и «Стайных», выбранных страждущей умиротворения. Он выпрямился и опустил руки по швам.

Кэрол зажмурилась. Она знала: ни один из шестерых не откликнется на этот призыв. Энтони хотел слишком многого и требовал на глазах у всех. Они ни за что не встанут, а когда поймут, что их заманили в ловушку, страшно разозлятся.

И этой злобы будет достаточно, чтобы спалить церковь.

Послышался скрип кресел. Чему быть, того не миновать. Кэрол разомкнула веки как раз в тот момент, когда Джеймс шагнул к Энтони. Она подняла руку, словно с расстояния в несколько ярдов могла защитить мужа. На ее глазах парень проскользнул мимо пастыря и направился к гробу. Двое других «Мустангов» двинулись следом.

— Боже… — тихо сказала она. Это была ее вторая молитва.

К усопшей подходил Хэнк Чандлер.

— Ради Глории, — громко произнес он. Пара из «Стаи», имена которых также были названы, молча присоединились к своему вожаку.

Кэрол затаила дыхание, когда непримиримые заняли места у противоположных сторон гроба. А когда они дружно подняли его и поставили на плечи, она глубоко и облегченно вздохнула.

Процессия, во главе которой шел преподобный, двигалась медленно и безмолвно. Все собравшиеся поднялись, словно были единым телом, и стояли навытяжку, пока не вынесли тело. Глаза их были полны слез.

Кэрол, Огаста и Роберт вышли последними. На пороге они обернулись и посмотрели на изображение многоликого Христа.

Никакого насилия не было. То ли Глория Макуэн, отрастив ангельские крылья, незримо управляла собственными похоронами, то ли сам Господь пролил свою благодать на церковь Двенадцати Апостолов.

То ли — и это было бы чудеснее всего — человек по имени Энтони Хэкворт нашел достаточно мужества, присутствия духа и красноречия, чтобы убедить малолетних исчадий ада хоть один день вести себя так, как положено людям.

Кэрол в пятнадцатый раз выглянула в окно, надеясь увидеть на стоянке машину Энтони. Она поехала на кладбище из боязни, что хрупкое перемирие между двумя бандами вот-вот подойдет к концу. Затем, когда панихида была отслужена и у могилы осталось лишь несколько отцов города и членов семьи, она поехала домой вместе с Огастой и Робертом.

Теперь она нетерпеливо ждала возвращения супруга, не находя слов, чтобы сознаться в своей вине. Она была чудовищно не права. Ей не хватило веры. Разумеется, весь ее здравый смысл восставал против этого. Она прожила здесь всю жизнь, знала и этих мальчишек, и то, на что они способны, — как на хорошее, так и на дурное. Они плевать хотели и на принуждение, и на общественное мнение. Даже уважение, питаемое этими бандитами к Глории Макуэн, не могло заставить их нарушить верность своим шайкам.

Она была уверена, что понимает намного больше Энтони, но в конце концов оказалось, что это не так. Он лучше нее разбирался в чудесах. И Глория, даже лежа на смертном одре, тоже разбиралась в чудесах.

Кэрол делала последние приготовления. Она изо всех сил старалась придать квартире праздничный вид. Стол был накрыт ее любимой голубой скатертью, а на ней стояла самая красивая посуда. Середину стола украшали свечи и композиция из сухих цветов. Она даже разморозила кусок мяса, который собиралась растянуть на три вечера, и опустила его мариноваться в уксусе с пряностями, чтобы потом зажарить на вертеле. Гарниром к нему должны были служить печеная картошка и салат.

А Энтони не было.

Кэрол переоделась. Ей казалось, что черное подходит лишь для такого возвышенного события, как похороны Глории. Она надела шорты, просторную с короткими рукавами рубашку кирпичного цвета, который ассоциировался с ее именем, и распустила волосы. Ожерелье ее на сей раз составляли два ряда перламутровых ракушек, а сережками были гроздья искусственного жемчуга.