Затем он вновь оглядел свою крошечную паству.
— Это относится ко всем, — сказал он. — Ко всем нам и к тем, кто верит в наше дело. Хотим ли мы сразить сатану? Стремимся ли мы к тому, чтобы освободить город от страха? Превратить его в зеленое, плодородное пастбище? Или мы настолько опалены огненным дыханием чудовища, что боимся жить и надеемся лишь на то, что тепло Господней любви согреет нас?
Он опустил Библию и кивнул Гидеону. Едва тот доиграл заключительный псалом, как проповедник спустился к встававшим с мест прихожанам.
Ответить на этот вопрос было труднее, чем задать его. Он заглянул в лица людей, ставших ему такими близкими. Ему хотелось напомнить им об искуплении, о Господней силе и милосердии. Но язык не поворачивался лгать. Преподобный Хэкворт больше не чувствовал, что за этими словами стоит правда.
— Я хочу сказать вам, что это совсем не трудно, — промолвил он. — Верьте в то, что правильно, говорите то, что правильно, делайте то, что правильно, и однажды все мы проснемся и увидим, что Альбион-парк вновь зазеленел, а школы и улицы снова стали безопасными. Проснемся и увидим, что к нам вновь пришли радость, любовь и надежда.
Энтони прижал к груди кулак.
— Вы верите мне?
Он увидел, что люди покачали головами, и вздохнул. Вздох был настоящий. Когда-то преподобный Хэкворт делал это напоказ, но теперь вздох исходил из самой глубины его души.
— А вы поверите мне, если я скажу, что это будет вовсе не легко? — Головы закивали. — Да, это так. Скажу вам честно. Легенда гласит, что святой Георгий сразил огнедышащее исчадие ада. Но я не святой Георгий. Я не могу поднять острое копье или могучий меч и одним взмахом руки спасти этот город и наши души. И вы не можете. Чудовище слишком велико, его пламя губительно для каждого из нас.
Энтони двинулся дальше, словно собирался вернуться на кафедру, но у угла ее остановился.
— Может быть, нам удастся сделать это вместе? — На мгновение вопрос повис в воздухе. — Если мы объединимся, чем мы сможем стать? Если мы объединимся… с Божьей помощью… что мы сможем сделать?
Пока Хэкворт за руку прощался с каждым, Кэрол ждала у дверей. Она беззаботно болтала с Агатой — потому что это был единственный способ заставить сестру принять участие в разговоре — и тискала племянниц, уговаривая их прийти к ней завтра после школы, чтобы поиграть. Когда Агата, нахохлившись, словно наседка, вывела их за дверь, Энтони и девушка остались одни.
Он молчал. Кэрол уже поняла, что этот мужчина не из тех, кто бросает слова на ветер. Если бы она не слышала его сегодняшнюю проповедь, то подумала бы, что он верит, будто слово серебро, а молчание золото.
Но девушка слышала, как он говорил. Он открывал рот, и слова лились рекой — золотые слова, полные чувства, слова, которые били в самую точку. Энтони говорил о проблемах города, на который, как она считала, ему глубоко наплевать. Города, который он, по ее словам, собирался покинуть, как только устанет от бессмысленных попыток помочь ему.
— Спасаете души? — спросила она.
— Это вы так говорите.
— Что ж, вы заставили их поверить, будто многое можно изменить. Я видела это в их глазах.
— Вы считаете, что я обманул их?
— Не знаю. — Она действительно не знала этого. На какое-то мгновение, несмотря на протесты внутреннего голоса, проповедь заставила ее поверить, что он прав. Изменить. Изменить по-настоящему. В последний раз. Полностью и окончательно.
— Знаете, кажется, мы с вами по одну сторону баррикад, — сказал Энтони.
Она еще не была убеждена в этом, еще не до конца доверяла ему. Слишком многие доброхоты и филантропы сменились здесь на ее веку. И даже сейчас, выслушав его слова, почувствовав их силу и увидев, как он умудряется победить даже самых закоренелых скептиков, она только крепче утвердилась в мысли, что Хэкворт не выдержит здесь и года. Уедет в город побольше и получше.
Девушка отбросила с лица волосы. Сегодня они не были собраны в прическу. Ей нравилось, когда волосы свободно падали на плечи и спину. Перехватив взгляд Энтони, устремленный на ее кудри, Кэрол подумала, что священник должен осуждать все вольное, непокорное и буйное.
— Сегодня мне действительно нужно быть с вами по одну сторону баррикад, — бросила она.
Энтони ждал.
— У меня есть пациентка. Ее зовут Сибилла Куртис. Ей скоро рожать, а она не замужем. Только что я видела ее. Девчонка чуть не в истерике. Ее дружок не против свадьбы, но они не знают никого, кто согласился бы совершить обряд. Разрешение на брак есть, и они собирались на этой неделе сходить в магистрат. Но, боюсь, будет слишком поздно.
— Что значит «скоро рожать»?
Она пожала плечами.
— Я виделась с ней перед тем, как прийти сюда. Она…
— Это та самая девушка с Грейфолдских камней? Та, к которой вас не пускали «Мустанги»?
— Память вас не подводит.
— Роды уже начались?
— Диаметр шейки матки — три сантиметра. Похоже, начинаются схватки.
— Где она?
— Все еще дома. Она отказывается ехать в больницу до венчания. Говорит, что медсестры будут презирать ее. Что Господь проклянет ее дитя.
— Я такого Бога не знаю.
— Роженицы плохо соображают, падре.
— У меня нет детей.
Она услышала в голосе священника досаду и тут же пожалела о своих словах.
— Энтони, вы поможете?
Хэкворт понял, что Кэрол пошла на попятный.
— Она сможет прийти сюда? Хватит ли у нее сил? Или вы хотите, чтобы я сходил к ней?
— Здесь пролегает граница владений «Мустангов». Сибилла не сможет ступить ногой ни сюда, ни на территорию больницы.
— Значит, она всерьез принимает угрозы этих бандитов?
— Это не просто угрозы. Кентавр действительно способен убить ее. Я думаю, ему уже приходилось убивать.
Энтони прислушивался к голосу Кэрол, деловито излагавшему факты. Все звучало так, словно речь шла о том, что местная библиотека закрывается на ремонт или что жители Грейфолдских камней решили устроить совместную вечеринку.
— А как же будет с больницей? — спросил он.
— Есть одна больница, которая соглашается принять Сибиллу. Она довольно далеко отсюда, и я думаю, что там ей не о чем будет беспокоиться. После венчания я подъеду к Камням с другой стороны и сама увезу ее.
— Тогда пора идти.
— Так вы согласны?
— А чего вы ждали? — Он окинул Кэрол взглядом. Наряд ее был ему знаком, но сегодня девушка надела бусы из горного хрусталя и серьги такой величины, что они едва не касались плеч.
Девушка вскинула голову так стремительно, что серьги закачались туда-сюда.
— Они потратили нервы и неделю времени на то, чтобы уговорить помочь им другого местного священника. Тот отказал, потому что они разного вероисповедания. Тимоти католик, а Сибилла сама не знает, кто она. Хорошенько подумав, пастор сказал, что он не может одобрить такой брак.
— Я возьму все необходимое. Вернусь через минуту.
Ожидая Энтони, девушка рассматривала странное изображение Иисуса. Ее мать была не слишком религиозна, и знакомство Кэрол с Христом было минимальным. Но от ее внимания не ускользнуло, что четыре лика сливаются в единое целое. Пожалуй, это говорило о многом. О служении Энтони. И о нем самом.
Ни один посторонний не уловил бы разницы между членами двух шаек. Разве что одежда их отличалась. В «Стае» всегда носили на себе что-нибудь синее, но главной достопримечательностью их костюма была цветная косынка на шее или в виде повязки на голове. «Мустанги» же не носили косынок, не любили синий цвет и предпочитали темные — густой зеленый и черный. В более известных и лучше организованных шайках, которые занимались доставкой и распространением наркотиков, укреплением собственных рядов ради повышения престижа и прибыли, старались не выделяться одеждой.
Пока еще «Стая» и «Мустанги» были не слишком организованы. Эти шайки были созданы для защиты облюбованной ими территории. Но с каждым днем они сплачивались все теснее, обрастая бандитскими привычками и традициями. В их заборной графике было все меньше эмоций и все больше угрозы. Полицейские, с которыми пастор разговаривал, предупреждали, что все больше молодых людей принимает клятву на «Свече» — своде бандитских законов и правил. Все больше и больше членов становилось «препоясанными», то есть имевшими право носить оружие. И все чаще они подозревались в совершении серьезных преступлений, в том числе связанных со стрельбой.
