Наступило завтра. Юная обожательница бунтарей и цареубийц проснулась счастливей некуда. Отец, которого она столько ждала, наконец приехал. Одно из самых заветных желаний осуществилось — почему бы, со временем, не сбыться и остальным? Покуда Элиза Туке расчесывала ей волосы, Каролина пребывала в мечтательной задумчивости, очень приятной и притом совершенно неопределенной — не буду говорить, что все ее фантазии были посвящены любви, но не стану и утверждать, будто любви в них совсем не было места. Иногда в них появлялся герой, пока совершенно безымянный и бесформенный, таинственное существо, пугающая тень, которая окутывала душу мисс Вернон, преследовала ее днем и ночью, когда ей нечем было занять руки и голову. Я готов думать, что она именовала его Фердинандом Алонсо Фицадольфом, но точно не знаю. На самом деле он часто менял прозвания: иногда это был просто Чарлз Сеймур или Эдвард Клиффорд, иногда — высокородный Гарольд Аврелий Ринальдо, герцог Монморанси ди Вальдачелла, без сомнения, молодой человек очаровательной наружности, хотя золотые у него кудри или смоляно-черные, прямой нос или орлиный, она еще в точности не решила. Так или иначе, ему предстояло с оружием в руках покорить мир и выстроить себе город наподобие Вавилона, только в мавританском стиле; там будет дворец под названием Альгамбра, где мистер Гарольд Аврелий поселится, взяв себе титул калифа, а мисс К. Вернон, пламенная республиканка, станет первой дамой его двора под именем султанша Зара Эсмеральда; прислуживать ей будут не меньше сотни невольников. Что до розовых садов, мраморных чертогов, алмазов, рубинов и жемчугов — не возьмусь описывать такое великолепие. Пусть читатель напряжет свое воображение и попытается представить их сам.

Разумеется, в течение дня для мыслей мисс Вернон нашлась пища получше собственных невероятных фантазий. Этот день стал новой эрой в ее жизни. Она уже не ребенок; она взрослая барышня. Прощай, клетка, где ее растили, как птичку. Отец приехал, чтобы даровать ей свободу; она едет с ним в качестве дочери и любимицы. Великолепные отцовские дома, про которые Каролина до сих пор только слышала, распахнут перед нею двери; она будет там почти хозяйкою. Она получит слуг и богатство; все, чего пожелают глаза, станет ее по первому требованию. Она будет вращаться в обществе, жить всю зиму в большом городе, Витрополе, одеваться так модно, как самые модные дамы, соперничать даже с такими полубогинями, как леди Каслрей и Торнтон. Это было столь прекрасно, что не укладывалось в голове.

Можно предположить, что при своей пылкой натуре Каролина приняла новость с ликованием, что, когда Нортенгерленд разворачивал перед ней картину грядущих упоительных перемен, она выразила изумление, радость и благодарность в самых восторженных словах. Однако мисс Вернон сидела за столом, подперши голову руками, и внимала отцу очень сосредоточенно. Она, конечно, радовалась, но никак этого не показывала. Дело было слишком важное, чтобы хлопать из-за него в ладоши, и Каролина выслушала его со всей серьезностью. Когда граф сказал, что надо сегодня собрать вещи, чтобы тронуться завтра с утра пораньше, она повторила: «Завтра, папа?» — и подняла на отца взволнованный взгляд.

— Да, рано утром.

— Мама знает?

— Я ей скажу.

— Надеюсь, что она не расстроится очень уж сильно, — сказала Каролина. — Пусть поедет с нами на недельку-другую, папа! Очень не хочется бросать ее одну.

— Я ею не распоряжаюсь, — ответил Перси.

— Что ж, — продолжала мисс Вернон, — не будь мама такая взбалмошная, наверняка бы ей позволили ехать с нами. Но она своими дикими выходками убедила герцога Заморну, что у нее не все ладно с рассудком, и он говорит, что ее нельзя выпускать в общество. Как-то, папа, когда герцог у нас обедал, мама посреди обеда, ни с того ни с сего, кинулась на него с ножом. Герцог еле отнял у нее нож и должен был просить Купера, чтобы тот подержал ей руки. Другой раз мама поднесла ему стакан вина, а он только пригубил и выплеснул остальное в камин. Она вечно пытается раздобыть лауданум, или синильную кислоту, или другую какую гадость. Говорит, что убьет или себя, или его, и я боюсь, если ее оставить совсем одну, она может правда это осуществить.

— Себе она вреда не причинит, — ответил граф. — Что до Заморны, думаю, он вполне способен позаботиться о своей особе.

— Хорошо, — сказала мисс Вернон. — Я пойду поручу Элизе собирать вещи.

Она вскочила и унеслась танцующей походкой, словно и вовсе не ощущала бремени забот.

Я запамятовал, когда именно разворачивается наше повествование; вроде бы в июле. Коли так, летний день еще длился, и летний вечер тоже; значит, сейчас у нас летний вечер. Мисс Каролина Вернон, она же Перси, закончила укладывать вещи и закончила пить чай. Она сидела в гостиной, у окна, тихо, как нарисованная. Не знаю точно, куда подевались прочие обитатели дома, но, думаю, мистер Перси был с леди Луизой, а леди Луиза — у себя в спальне, совершенно больная. Разыгрывала она в данный момент гурию или дьяволицу, бросалась на своего обожаемого графа с поцелуями или кулаками, сказать не могу, и не думаю, чтобы это имело большое значение. В любом случае Каролина осталась одна и притом была очень тиха и задумчива. А как же иначе, если она смотрела на безмолвные садовые дорожки и на лужайку, на которую уже легли первые лунные отсветы? Летом луна желтая, а вечерами небо обычно бывает такого сине-голубоватого цвета, который не описать пером, особенно если луна только что взошла и ее огромный диск висит низко над тающими в дымке холмами и смотрит вам в лицо сквозь ветви вязов. Завтра мисс Каролине предстоит покинуть Хоксклиф, и сегодня она впитывает очами всю его прелесть.

Так ты думаешь, читатель, но ты ошибаешься. Если бы ты видел ее глаза, ты бы понял, что они не смотрят рассеянно, а внимательно наблюдают. Она не любуется луной, а следит за человеком, который последние полчаса расхаживает по гравийной дорожке в нижней части сада. Это ее опекун, и Каролина в сомнениях, надо ли выйти и поговорить с ним в последний раз — разумеется, в последний раз перед отъездом из Хоксклифа, ведь она совершенно не помышляет о чем-нибудь ужасном вроде вечной разлуки. На ее опекуне синий фрак, белые невыразимые и черный крахмальный галстук; соответственно, он довольно сильно напоминает ангельское существо, именуемое военным. Вы подумаете, что мисс Вернон считает его красавцем, поскольку таким находят его все остальные. Как известно, все дамы мира полагают герцога Заморну безупречным, обворожительным. Однако мисс Вернон не думает, что он красив. Собственно, она вообще еще не задавалась вопросом о его чарах. Ей не проходило в голову спрашивать себя, кто он: божество красоты или демон уродства, — не случалось сравнивать его с другими мужчинами. Он — это он, абстрактное изолированное существо, совершенно отличное от всего прочего под солнцем. Он не может быть красив, поскольку не имеет ничего общего с господами Фердинандом Алонсо Фицадольфом, Гарольдом Аврелием Ринальдо и компанией. Его кожа не сияет девичьей белизной, на щеках не цветут розы, кудри не отливают золотом, а глаза не чаруют синевой. Усы и бакенбарды герцога скорее пугающи, чем красивы, надменный вид и величественная осанка внушают скорее страх, нежели обожание, и все же Каролина боится его лишь в теории, а на деле держится с ним вполне свободно. Играть с львиной гривой — одно из любимых удовольствий мисс Вернон. Она бы поиграла и сейчас, но он выглядит сумрачным и читает книгу.

Однако же, сдается, мисс Каролина поборола свою застенчивость. Сумерки сгустились, сад темен; надев шляпку, она украдкой выскальзывает из дома и через кусты, мимо закрывшихся на ночь цветов и росистых листьев, летит, словно фея, ему навстречу. Ей хочется подкрасться незаметно, поэтому она делает круг, подходит сзади и трогает его руку. Литой чугун, впрочем, вздрогнуть не может; не вздрогнул и герцог.

— Откуда ты взялась? — спросил ее опекун, глядя с высоты своего немалого роста на воспитанницу, которая продела руку в его локоть и повисла на нем, как всегда делала во время совместных прогулок.