Возможно, что Магеллан недостаточно хорошо подготовил эскадру к плаванию во время стоянки в бухте Сан-Хулиан, если понадобилась такая длительная стоянка в устье реки Санта-Крус. Вероятнее всего это произошло потому, что в бухте Сан-Хулиан была не очень хорошая питьевая вода. Кроме того, за зиму испанцы истребили вокруг все деревья, так что пришлось бы таскать дрова издалека. Немалую роль сыграло, конечно, и желание Магеллана как можно скорее покинуть мрачную бухту, оставившую столь недобрую память у всех участников плавания.
На корабле было много больных. Тяжелая зимовка не прошла бесследно. То на одном, то на другом корабле приспускали флаги, чтобы с молитвами опустить в море умерших.
Магеллан упорно искал пролив. Он и здесь не упустил случая и приказал обследовать все устье. Но все было безуспешно.
18 октября, перед отправлением в дальнейший путь, Магеллан сообщил капитанам свое решение обследовать побережье далее на юг, вплоть до 75° южной широты. Если и там не удастся обнаружить пролив, Магеллан собирался найти защищенную от ветров бухту, задержаться там, чтобы починить и заново прошпаклевать корпуса кораблей и поправить снасти. Потом Магеллан думал круто изменить курс, поплыть на восток и восток-северо-восток, с тем чтобы, обогнув мыс Доброй Надежды и остров Сан-Лоренсо (так называли тогда Мадагаскар), попасть этим путем к Молуккским островам.
В тот же день поплыли дальше, но тотчас же поднялся сильный шторм. Боясь, что корабли могут налететь на скалы, Магеллан ушел в открытое море.
Лишь 21 октября корабли вновь подошли к земле.
Все та же низменная, поросшая травой равнина простиралась перед ними. Но невдалеке выступал невысокий мыс, а дальше широкая полоса воды уходила куда-то на запад.
Эскадра обогнула мыс.
С корабля «Тринидад» раздалось два выстрела. Потом на корме его задымили три смоляных факела. Это был условный знак. На всех кораблях убрали паруса и бросили якоря.
Никто из моряков не верил, что эскадра добралась до пролива. Все говорили, что корабли стоят у входа в узкий и очень опасный залив.
Но Магеллан был уверен, что перед ним долгожданный пролив. Веселый и помолодевший, слегка прихрамывая, ходил он по кораблю, подшучивая над маловерами, громким и внятным голосом отдавал приказания.
Антонио Пигафетта пишет: «Весь экипаж был совершенно уверен, что этот пролив не имеет никакого выхода, и не подумал бы искать его, если бы не большие познания капитана-командира. Этот человек, столько же сведущий, сколько и мужественный, знал, что ему придется идти по весьма извилистому проливу…»
Магеллан послал на разведки «Сан-Антонио» и «Консепсион», а сам остался ждать их возвращения. Корабли ушли на запад. Ночью разыгрался шквал.
Ветер погнал «Тринидад» и «Викторию» вперед — туда, где виднелись угрюмые скалы, казалось, замыкавшие залив. Уже слышался рев буруна. Угроза гибели нависла над кораблями. Многие бросились к лодкам.
Но окрик Магеллана остановил их.
Магелланов пролив. На этом рисунке, как и на многих картах того времени, север — внизу, а юг — наверху. Рисунок в рукописи Антонио Пигафетты.
— Друзья, вот спасение! — воскликнул командир.
Вправо, за поворотом, виднелся узкий пролив, окаймленный высокими скалами. Корабли устремились туда. Здесь можно было переждать бурю, укрывшись от ветра за скалами.
Стемнело. «Сан-Антонио» и «Консепсион» не возвращались. Прошла ночь. На «Тринидаде» и «Виктории» начали беспокоиться. Прошел день. Магеллан тревожно вглядывался в даль, но уходившая на запад полоса воды была пустынной. Опять настала ночь.
Теперь Магеллан был почти уверен в гибели своих кораблей. Молча ходил он по палубе, вспоминая людей «Сан-Антонио» и «Консепсиона». Еще один день прошел. Моряки видели дым, тянущийся откуда-то из-за гор. Сначала думали, что костры жгут потерпевшие крушение товарищи. Но к вечеру дымки потянулись с севера, юга и запада. Магеллану стало ясно, что моряки «Сан-Антонио» и «Консепсиона» не могли зажечь столько костров. Он понял, что эти огни зажжены какими-то туземцами.
В третий раз настала ночь. Магеллан не спал. На спасение кораблей, ушедших на запад, не оставалось никакой надежды. Гибель «Сан-Антонио» и «Консепсиона» означала бесславный конец всей экспедиции… То, чего не удалось сделать трусам и предателям в бухте Сан-Хулиан, сделал свирепый шквал…
Внезапно юнга с мачты «Тринидада» крикнул: «Корабли впереди!»
Вскоре два корабля, которые считались погибшими, подходили к флагманскому кораблю. Корабли шли под всеми парусами, они были расцвечены пестрыми флагами.
Магеллан крикнул: «Пушкари, стреляй!»
Приветственный залп пронесся над морем. С «Консепсиона» и «Сан-Антонио» раздался ответный салют. На флагманский корабль поспешили лодки.
Хуан Серрано и Альваро де Мескита, веселые и оживленные, вбежали на палубу «Тринидада».
— Мы у входа в пролив, ведущий в «Великое южное море»! — закричал Серрано.
Магеллан обнял прибывших и повел в свою каюту.
Приехал Дуарте Барбоса. Капитаны «Сан-Антонио» и «Консепсиона» начали рассказывать.
Буря погнала их корабли на запад. Укрывшись в небольшой бухте, они поплыли дальше. Полтора дня плыли корабли по извилистому проливу, а до конца его так и не добрались. Глубины в проливе были так велики, что во многих случаях лот не доставал до дна. Вода всюду была соленая. Но самое главное — сильное течение все время влекло корабли на запад. «Нельзя думать, — закончили свой рассказ капитаны, — что на западе нет выхода в другой океан. Иначе, куда бы девалась вся масса воды, которая непрерывно течет в ту сторону».
1 ноября 1520 года Магеллан повел армаду на запад. Корабли прошли между двух пологих мысов. Далее пролив вновь расширялся. Южный берег ушел далеко. Стало немного покачивать. Потом берега опять сблизились. Вода быстро стремилась в узкое ущелье. Магеллан повел туда корабли. Но через три часа эскадра вновь вышла на широкое водное пространство. На берегу, довольно высоко над морем, валялся труп огромного кита, поодаль виднелись кости другого.
«Должно быть, зимою здесь страшные бури, если волны забросили так высоко эти громадные туши», подумал Магеллан.
Он решил обследовать побережье и отправил на берег Серрано. Капитан «Консепсиона» поднялся на пригорок. Унылая волнообразная равнина растянулась вокруг, а на западе виднелись островерхие горы. Что-то темное вдалеке привлекло его внимание. Он стал подниматься и скоро вышел на широкую площадку. Перед ним открылось патагонское кладбище. По всему полю были разбросаны в беспорядке кучи камней. Большинство куч завершалось большим обломком скалы, поставленным стоймя. Никаких других признаков людей отыскать не удалось. Вероятно, патагонцы привозили своих покойников в это безлюдное место издалека.
Серрано с товарищами вернулись к командиру.
Выслушав донесение Серрано, Магеллан велел сниматься с якорей и поплыл на юго-запад. Опять начался узкий канал с быстрым течением. Корабли шли почти без парусов. Миновав канал и выйдя в широкую бухту, Магеллан остановился на ночлег.
Утром на другие корабли поспешили лодки: посланные Магеллана повезли его письма всем капитанам и кормчим. Командир спрашивал, в каком состоянии экипаж, продовольствие и сами корабли, считают ли капитаны возможным продолжать плавание.
Он не решился собрать всех капитанов на «Тринидаде», опасаясь новой вспышки мятежа на кораблях, если верные ему капитаны покинут их на время совета.
К вечеру пришли ответы на его письма. Они очень обрадовали Магеллана. Все, кроме одного, требовали продолжения плавания. Капитаны и кормчие писали, что провизии хватит еще на три месяца.
Все моряки перенесли такие невзгоды и лишения, выказали столько мужества и настойчивости, что заслужили право требовать продолжения плавания к островам пряностей. Обидно возвращаться назад с порога величайшего открытия!
Лишь одно письмо противоречило бодрым, полным веры в успех письмам капитанов и кормчих. Кормчий Эстеван Гомес писал, что провизия в очень плохом состоянии и может испортиться, что, прежде чем добраться до Молукк, придется пересечь еще одно огромное водное пространство — «Великое южное море», открытое Васко-Нуньесом де Бальбоа. Гомес заканчивал свое письмо предложением вернуться в Испанию, с тем чтобы с новыми силами начать поиски пролива, придя вновь к этому самому месту.
