Орвехт понимал, что это своего рода заклятие, чтобы убитый не держал зла на победителя, но подумалось: «кого-нибудь другого» – это, не иначе, тех, кто не хочет отказываться от Накопителей, ибо считает такие способы перераспределения силы само собой разумеющимися?

Эдмару-Тейзургу проще, он сам по себе. Но что же со всем этим делать ему – лояльному магу Светлейшей Ложи?

На лежанке громоздилась груда изрубленной окровавленной плоти. Эдмар плавным движением стряхнул брызги со своего оружия и пошатнулся, чуть не рухнув на останки противника.

– Идемте, – окликнул его Орвехт, которому так и не пришлось пустить в ход кинжал, ибо он просто не рискнул лезть напарнику под руку. – Обопритесь на мое плечо, только сначала сложите веер.

Всю дорогу до выхода его не оставляло опасение, что так просто им отсюда не уйти, вот сейчас появится кто-нибудь еще, а они оба совершенно измотаны… И лишь когда вышли наружу, зажмурившись от непривычно яркого света – коричневая хмарь почти истаяла, сквозь нее просвечивало золотисто-голубое небо, на западе щедро сияло вечернее солнце, – он понял, что их миссия выполнена.

За эту восьмицу Зинта извелась сильнее, чем за весь тот месяц, что Орвехт и Эдмар провели в Мезре. Чего добиваются от Суно доглядчики Светлейшей Инквизиции, почему даже повидаться с ним не разрешают? Матушка Сименда, его домоправительница, ходила туда, подговоренная Зинтой, но вернулась ни с чем.

– Разве ты не можешь обернуться демоном и вытащить его из Дома Инквизиции? – упрекнула лекарка Эдмара, чувствуя себя так, что впору или разреветься, или кинуться в драку.

– Подозреваю, что там приняты меры против вторжения демонов, и действовать там будет не проще, чем в Накопителе. Есть кое-кто, за кем я полез бы даже туда, но Суно Орвехт, при всем моем расположении к нему, ты уж прости, не из их числа. У него была возможность этого избежать. Я предвидел такую развязку и, если помнишь, предлагал перебросить вас обоих в тот мир, из которого я пришел. Ты еще не забыла, что он на это сказал?

Зинта кивнула, изо всех сил сдерживая слезы. Суно тогда ответил, что это его родной мир, и его Ларвеза, и его Ложа, будь она неладна, и если здесь что-то не в порядке – надо наводить порядок, а не бежать в чужие миры.

– Он ведет с магами-доглядчиками свою игру, головоломную и рискованную. Вряд ли он пошел бы на это, не будь у него шансов обыграть их. И если кто-нибудь сейчас вломится в Дом Инквизиции, дабы его спасти, он такому доброхоту скажет много чего прочувствованного, но отнюдь не спасибо.

– Думаешь, он с этими доглядчиками справится?

– Вот этого заранее не знаю. Надо ждать.

– И сколько еще ждать придется?

– Тоже не знаю.

Эдмару хорошо рассуждать, он выдвинул условие, чтобы в отплату за Мезру его оставили в покое, и Ложа его не трогает, не смея нарушить подкрепленную магическими клятвами договоренность. Если б Суно догадался сделать то же самое… Но он маг Ложи, не ему с ней торговаться. Порой Зинту охватывала злость: что ж эти светлейшие коллеги гнобят людей в благодарность за верную службу? Впрочем, с чего это происходит, она понимала и без объяснений Эдмара: с того, что держатся за свою корысть, как за самое святое и самое милое на этом свете.

– По-твоему, ты насовсем избежал угрозы Накопителя? – спросила она однажды у древнего мага, осуществляя свой давно продуманный замысел. – Ложу ты связал клятвой, это хорошо, но ведь есть и другие государства, Молона хотя бы, которая всяко имеет на тебя претензии. Или вдруг, да помилуют нас боги, какой-нибудь несчастный случай – и потом ты вновь родишься в Сонхи, со всеми вытекающими последствиями, а с Лилейным омутом тебе в следующий раз не повезет? Этих Накопителей повсюду полно… Ты уж старайся беречься, чтобы ничего такого не вышло.

Он невозмутимо ответил, что постарается, не стоит ей беспокоиться, но, заметив мелькнувшие в его глазах недобрые искры, Зинта поняла, что стрела попала в цель. Конечно же, он постарается себя обезопасить – или она плохо его знает.

Закончив собирать ингредиенты, Эдмар приступил к изготовлению противоядия, позволив лекарке наблюдать за процессом.

Его планы не изменились: он собирался вручить зелье и молча уйти, хлопнув дверью или не хлопнув – по обстоятельствам, насчет нюансов можно будет определиться на месте, но этот визит должен оставить у его давнего друга-недруга горький осадок и ощущение неправоты, смешанное с раскаянием.

– Дело в том, что для него эти вещи имеют непомерное значение, – растолковал Эдмар Зинте. – Такая уж занятная натура… Для таких, как он, работает жуткое правило: имей совесть, иначе она поимеет тебя. Со мной он вел себя невообразимо бессовестно, вот пусть теперь и расплатится сполна. Моя месть будет доброй, но доброта тоже может быть ядовитой.

– Дурно это, – попыталась она его урезонить. – И не надо больше ничего ядовитого, один раз уже доигрались, помоги тебе Тавше все исправить. Дались тебе эти старые обиды.

– Ты не знаешь, что это были за обиды! Он не единожды оскорблял меня словами, за которые кого-нибудь другого я бы без снисхождения убил. Он пытался настраивать против меня свою сестру, прелестную женщину, с которой меня связывала нежная интимная дружба. Он издевался над моими лучшими чувствами и ответил вероломством на мое доверие. Незадолго до моей прошлой смерти он без устали попрекал меня сущим пустяком – увы, я не слишком удачно пошутил, а он из этого раздул невесть что, до сих пор вспоминать больно. Не далее как минувшей весной его собака меня облаяла и вываляла в сугробе.

– Какая еще соба… – Зинта осеклась на полуслове и прошипела: – Ох, ты хоть думай, что болтаешь!

Боги миловали: ветер, шевеливший штору на окне, дул с юго-запада, но, не ровен час, кто-нибудь из стаи Дохрау услышит такие речи.

Эдмар стоял на своем, не переубедишь, а ей очень не нравилось, что он собирается, сделав благое дело, заодно с тем унизить хорошего человека, тем более бывшего Стража Сонхийского.

В один прекрасный день из Дома Инквизиции вернулся Орвехт. Осунулся, щеки ввалились, глаза усталые, но вид такой, словно все у него в порядке. Ничего не скажешь, хороши были бы они с Эдмаром, если б затеяли его спасать… Не выдержав, Зинта разрыдалась у него на груди.

При выезде из Хаврая на задания Дирвена сопровождали трое студентов предпоследнего курса Магической Академии – для них это была полевая практика. Нарочно подобрали трех самых отъявленных зануд, педантов и трезвенников, чтоб ему жизнь шоколадом не казалась.

Дирвена Корица охарактеризовали этим дисциплинированным юношам как отъявленного бедокура и дебошира, и они вовсю выслуживались, рьяно оберегая от него окружающих. Ну, и еще со всей серьезностью делали вид друг перед другом, будто его самого от каких-то напастей охраняют. Понаблюдаешь за ними – сперва живот надорвешь, а потом скукота заест.

Поначалу он рассчитывал, что кто-нибудь из них рано или поздно либо кружечку пива захочет пропустить, либо к девчонкам утянется, а куда один, туда и второй, и уж от оставшегося Дирвен удерет, чтобы хоть чуток погулять не на поводке. Это ведь не такие маги, как учитель Орвехт, – они сила, когда они вместе, а поодиночке из них ерундовые противники. Но скоро он понял, что надеяться не на что: его сторожа прилежно следовали полученным инструкциям и не разбредались. Они однозначно хотели получить отличные оценки за практику.

На четвертом выезде, когда пришлось обезвреживать «кусачую капусту», подброшенную злоумышленниками на керамическую фабрику, принадлежавшую одному из архимагов Ложи, Дирвена долбануло осколком кирпича в голову. Едва не в висок.

Угрожающе шуршащую красно-фиолетовую «капусту», оплетенную толстыми синеватыми прожилками, похожими на вены, которую он, перед тем как свалиться, успел таки пришпилить к месту с помощью амулета, практиканты соединенными усилиями добили, а его, согласно все тем же инструкциям, немедля повезли к лекарю под дланью Тавше. По дороге Дирвен мстительно думал о том, что неплохо бы им назло умереть: как же тогда влетит этим докучливым недоумкам, что не уберегли лучшего амулетчика Светлейшей Ложи! Ерунда, конечно, по правде-то он не хотел и не собирался умирать, но помечтать было приятно. Он же знал, что его вылечат.